Тридцать лет среди индейцев: Рассказ о похищении и приключениях Джона Теннера - Теннер Джон - Страница 7

Такие строгие законы, которые монопольная торговая компания в своих же интересах будет насаждать и поддерживать, несомненно, должны несколько улучшить нравы северных охотников. Но смогут ли эти преимущества компенсировать связанное с ними жестокое вымогательство мехов у индейцев, покажет будущее. Совершенно ясно, что все меры, принятые и осуществляемые правительством для поддержания пушной торговли, направлены на то, чтобы индейцы оставались по-прежнему искусными охотниками. Вот почему они в конечном счете противостоят попыткам приблизить индейцев к нашей цивилизации, прививая им навыки оседлой жизни, привязанность к земле и любовь к ремеслу. Правда, климат и почвы на большей части территорий к северу от Великих озер едва ли пригодны для иных поселенцев, кроме закаленного охотничьего народа, а ему, видимо, не приходится рассчитывать на более мягкое управление, чем тот деспотизм, который насаждают торговые компании.

Но в пределах США много нецивилизованных племен рассеяно не только по бескрайним лесам, но и по приветливым плодородным равнинам, где можно с успехом насаждать ремесло и цивилизацию.

Здесь у торговых компаний мало шансов превратиться в охраняемые законом привилегированные монополии. Но и в таком виде, в каком они все еще существуют и будут существовать, эти компании представляются неисчерпаемым источником бедствий для индейцев. Вот почему позволительно надеяться, что в будущем остаткам индейских племен удастся вырваться из оков пушной торговли, став независимыми от нее как от единственного источника средств к существованию.

Отношения между вторгшимися на американскую землю европейцами и их соседями-варварами за истекшие два столетия заметно изменились. Они как бы поменялись местами. Те, кто сейчас стал всесильным, были некогда совсем слабыми. Те, кто теперь предлагает свое покровительство, раньше дрожали от страха перед превосходящей их по силе расой, которая так скоро начала гибнуть под натиском пришельцев. В ранние периоды истории колонизации ни религиозный пыл миссионеров, стремившихся обратить индейцев в другую веру, ни более разумное проявление истинного человеколюбия не могли преодолеть сильной ненависти к дикой расе. Ненависть эта объяснялась слабостью и зависимым положением колоний, а также нуждой, заставлявшей наших предков вторгаться в законные владения индейцев. В трудах наших первых историков, особенно пуританских проповедников из Новой Англии, индейцы обычно изображались как жестокая, одержимая бесом раса, их называли дикими зверями, кровавыми собаками, дьяволами-язычниками; ни один эпитет не считался слишком оскорбительным, ни одно проклятие не было слишком чудовищным, когда ими осыпали индейцев[19]. Вероятно, по мере того как индейцы теряли былое устрашающее могущество, ненависть к ним белых начала притупляться. Постепенно проявление дружелюбия и сострадания к этой расе, родившейся под несчастной звездой, стало даже считаться признаком хорошего тона. И действительно, были сделаны некоторые усилия (больше, конечно, на словах!) приблизить их к цивилизации и обратить в истинную веру. Изредка среди наших государственных деятелей появлялся человек типа Пенна или среди духовных лиц – типа Эллиота или Брэнера. Некоторыми из них руководили бескорыстная доброжелательность и любовь к естественной справедливости, когда они упорно и самоотверженно стремились облегчить положение индейцев и принести им пользу. Если наивно верить всем утверждениям многих наших современников, говорящих и пишущих на эту тему, то в отношениях к нашим индейским соседям мы руководствуемся лишь горячим желанием делать все что только возможно в их интересах. Но если подлинные чувства широких кругов проверить более надежным эталоном – государственными мероприятиями, – то придется признать, что и современное поколение с не меньшим рвением и упорством, чем наши предки, способствует полному истреблению этих «кровожадных язычников-ханаанеян». Откровенно говоря, как в прошлом, так и теперь весьма удобно считать индейцев одержимой бесом расой, которой неисповедимыми путями провидения было предначертано внезапное и полное уничтожение. Такой взгляд хорошо согласуется с удобной догмой философов-моралистов, согласно которой тот, кто лучше других умеет пользоваться землей, должен согнать с нее и лишить собственности владельцев, которые из-за невежества или лени оставили ее необработанной. Едва ли здесь нужно доказывать несправедливость такой точки зрения. Как видно, закон vis major [высшей силы. – Ред.] одинаково обязателен для обеих сторон; поэтому в настоящее время мы не можем прекратить вытеснение индейцев, так же как индейцы не в силах препятствовать такому вытеснению. Улучшение положения индейцев, эта столь длительно обсуждавшаяся тема, ставит перед нами теперь два чрезвычайно важных вопроса: 1) сможем ли мы добиться своим вмешательством каких-либо результатов; 2) есть ли у нас, как у народа в целом, намерение предотвратить гибель индейцев.

Каждый, кто знаком с политикой правительства, проводившейся в процессе нашего общения с индейцами, должен без колебаний ответить отрицательно на второй вопрос. О наших истинных намерениях яснее, чем целые тома праздных и пустых заверений, говорят наши действия: народ и его представители в правительстве решили отобрать у индейцев все земли восточнее Миссисипи, а остатки этих племен изгнать в районы, уже сейчас до крайности перенаселенные ввиду тех способов добывания средств к существованию, которые практикуют индейцы. Издевательские договоры, из которых легко понять, что за словами переговоры и взаимность скрывается предоставление всех преимуществ только одной стороне, робкие и неуклюжие усилия, предпринимающиеся для обучения индейцев и приобщения их к цивилизации, не должны и не могут ввести нас в заблуждение, будто мы питаем какое-то уважение к их правам, даже когда они противоречат нашим собственным интересам, или якобы мы искренне стремимся воспитывать аборигенов в правилах высокой морали. Может показаться, что усилия благотворительных обществ, действующих из честных побуждений, заслуживают более положительной оценки. Но мы считаем, что их усилия, когда речь идет об индейцах, направлены не туда, куда надо. Это относится в одинаковой степени и к попыткам, наблюдающимся на юге, где некоторых детей отрывают от родителей, чтобы дать им поверхностное представление об «астрономии, философии морали, землеустройстве, географии, истории и пользовании глобусом», и к тому, что делается на севере. Здесь хотят перевоспитать метисов, детей скупщиков пушнины и канадских бродяг, приучая их работать в специально создаваемых механизированных мастерских в пограничных поселках или в качестве матросов на судах, предназначенных для перевозки грузов по озеру Верхнему. Эти меры сами по себе, возможно, очень полезны, но не будем льстить себя надеждой, что они в какой-то мере улучшат положение индейцев. Племена чокто и чикасо едва ли надолго сохранят знания по «астрономии» и «землеустройству», чтобы ориентироваться в походах по тем безлюдным и бесплодным местам, куда мы решили их изгнать, или размежевывать эти земли. Давая отдельным членам племени образование, которое если и окажет на них какое-нибудь влияние, то сделает их менее приспособленными к уготованному им образу жизни, мы отнюдь не совершаем человеколюбивого акта, как бы ни были благородны наши побуждения. Чего стоят наши усилия или наши заверения индейцам, что мы заботимся только о их благе, если мы, давая обрывки элементарных знаний жалкой кучке детей, в то же время проводим корыстную политику, собираясь ввергнуть основную массу народа в еще более варварское состояние. Нельзя не замечать того, что, лишая индейцев более разумных способов добывания средств к существованию, мы одновременно отнимаем у них возможность и желание изучать те предметы, которые преподаются в наших школах. Разве молодой индеец, пробыв 10—15 лет в миссионерской школе и вернувшись к своему племени, станет более опытным охотником или более отважным воином, чем юноши, которые оставались дома и воспитывались в традициях своего племени?