Тридцать лет среди индейцев: Рассказ о похищении и приключениях Джона Теннера - Теннер Джон - Страница 43

Я случайно повредил себе щиколотку томагавком и не мог быстро ходить. Именно в это время моих товарищей охватил панический страх. Полагая, что сиу преследуют нас по пятам, они оставили меня на произвол судьбы и бросились в бегство. Стояла ранняя весна, целый день шел дождь или снег, а к вечеру поднялся холодный северо-западный ветер и подморозило. Я медленно шел по следам своих товарищей и догнал их поздно ночью, застав полумертвыми от холода. Ведь как последователи пророка, о котором я уже говорил, они не рискнули разжечь костер. Среди них был и Ва-ме-гон-э-бью, который, как обычно в случае опасности, покинул меня по примеру остальных. На следующее утро лед достаточно окреп, и мы перебрались через реку пешком. Но этой волне холода предшествовала теплая погода, и нам пришлось очень тяжко от такой перемены. Передохнув четыре дня в лагере, где наши женщины занимались изготовлением сахара, мы снова отправились в страну сиу и встретили по дороге двух индейцев, отставших от той группы, которая подверглась нападению. Они находились в плачевном состоянии и чуть не умирали от голода.

Во время похода мы встретили также одного американского купца, имени которого не помню, хотя он отнесся ко мне с большим участием, настаивая на том, чтобы я расстался с индейцами и вернулся вместе с ним в Штаты. Но я был тогда беден; все мое имущество состояло из нескольких сколько-нибудь ценных мехов; кроме того, меня обременяла жена и ребенок. Купец сказал, что правительство и народ Соединенных Штатов позаботятся обо мне, и обещал со своей стороны всяческую помощь. Однако я отклонил его предложение, предпочитая пока жить среди индейцев, хотя и не отказался от своего намерения когда-нибудь покинуть их. От этого купца я узнал, что родственники, разыскивая меня, дошли до Маккинака, и продиктовал ему письмо своим родным, которое он обещал непременно доставить. На прощанье купец подарил нам с Ва-ме-гон-э-бью по каноэ из древесной коры и другие ценные вещи.

С приближением к реке Ред-Ривер Ви-онг-дже-чьюин, которому мы поручили вести нашу группу, начал проявлять признаки беспокойства. Мы шли тогда вдоль длинной реки, впадающей в Ред-Ривер, и я заметил, что он бросает беспокойные взгляды то на один, то на другой берег, внимательно изучая все, что указывает на близость человека, – направление звериных следов, особенности полета птиц и другие признаки, в которых так хорошо разбираются индейцы. О своих опасениях он не проронил ни слова, ибо индеец при подобных обстоятельствах говорит очень редко, вернее, почти никогда этого не делает. Но когда однажды ночью я зажег в лагере костер, он встал, закутался в одеяло и безмолв но удалился. Наблюдая за предводителем, я заметил, что он выбрал такое место, откуда его совсем не было видно, но где он мог наблюдать за большой территорией. Хорошо понимая причины такого поведения, все мы последовали его примеру. На следующее утро мы снова собрались вместе и рискнули развести костер, чтобы приготовить еду. Но только мы наполнили котел и повесили его над огнем, как в полумиле от нас увидели на небольшой возвышенности нескольких сиу. Мы тотчас вылили содержимое котла в огонь и пустились наутек. На некотором расстоянии мы соорудили укрепленный лагерь на равнине, и я отправился расставлять капканы.

Среди подарков, полученных мною от американского купца, был небольшой 4-галонный бочонок с очень крепким ромом, который я всю дорогу нес на себе. Ва-ме-гон-э-бью и другие индейцы часто просили дать им отведать рома, но я считал, что лучше выпить его вместе со стариками, нашими предводителями, и другими индейцами после возвращения. Однажды, когда я ушел проверять капканы, индейцы воспользовались моей отлучкой и открыли бочонок. Возвратившись, я застал их пьяными в разгаре ссоры. Прекрасно сознавая всю опасность нашего положения, я не на шутку испугался, обнаружив, что многие напились до бесчувствия и потеряли способность защищаться. Я попытался по крайней мере восстановить мир между ними, но чуть сам не попал в беду. Пока я разнимал двух драчунов, пытаясь развести их в разные стороны, старый индеец подошел сзади и замахнулся на меня ножом. Я едва успел отскочить. Тут они все на меня ополчились из-за того, что я обвинил их в трусости, и укорял, что они, словно кролики, заползли в свою нору, вместо того чтобы напасть на врага или охотой добывать себе пищу. Их глупость возмущала меня тем сильнее, что с некоторых пор я один снабжал всех едой. Однако ничего страшного не случилось, и индейцы отважились выходить на охоту, которая оказалась столь успешной, что мы вскоре наполнили мехами целое каноэ.

Мне удалось запрятать бочонок с остатками рома. Но индейцы опять его нашли и устроили еще одну попойку.

Закончив охоту, мы сообща двинулись в поход. Когда мы приблизились к Ред-Ривер, раздался сильный ружейный залп. Мои товарищи решили, что это стреляют сиу, и бросились бежать напрямик по суше, так как по этой дороге можно было добраться до главного лагеря меньше чем за сутки. Не желая бросать каноэ с мехами, я остался один и через четыре дня целым и невредимым добрался до своей палатки.

Наступило время сборища индейцев в Пембине для продажи мехов и устройства обычных попоек. Не успел я возвратиться в лагерь, как многие из нашей группы отправились в путь, причем мужчины шли пешком, а женщины везли груз на каноэ. Я пытался уговорить Ва-ме-гон-э-бью и своих самых близких друзей не принимать участия в этих разорительных попойках, но они меня не послушались. Я отстал от них, так как шел медленно, по дороге охотился и вялил мясо. Когда наконец добрался до Пембины, большинство индейцев из нашей группы уже пропьянствовали несколько дней подряд. Мне тотчас сообщили, что Ва-ме-гон-э-бью лишился носа, а другому индейцу откусили часть щеки; все остальные тоже так или иначе пострадали.

Я узнал, что [брат мой Уа-ме-гон-е-бью вошел в шалаш, где молодой человек], сын Та-буш-шиша [бил одну старуху.] Брат не брался за оружие, но [удержал его за руку. В это самое время пьяный старик, по имени Та-бу-шиш, вошел туда же, и, вероятно не разобрав порядочно в чем дело, схватил брата за волосы и откусил ему нос. Народ сбежался; произошло смятение. Многих изранили. Бег-уа-из, один из старых начальников, бывший всегда к нам благосклонен, прибежал на шум и почел своею обязанностию вмешаться в дело. Между тем брат мой, заметя свою потерю, поднял руки, не подымая глаз, вцепился в волоса первой попавшейся ему головы, и разом откусил ей нос. Это был нос нашего друга, старого Бег-уа-иза/ Утолив немного свое бешенство, Уа-ме-гон-е-бью узнал его и закричал: «Дядя! это ты!» – Бег-уа-из был человек добрый и смирный; он знал, что брат откусил ему нос совсем неумышленно. Он нимало не осердился и сказал: «Я стар: не долго будут смеяться над потерею моего носа».

С своей стороны, я был в сильном негодовании на старика, обезобразившего брата моего], так как считал, что он выместил на нем свою старую обиду. [Я вошел в хижину к Уа-ме-гон-е-бью и сел подле него. Он весь был окровавлен; несколько времени молчал и когда заговорил, я увидел, что он был в полном своем рассудке. «Завтра, – сказал он, – я буду плакать с моими детьми; послезавтра пойду к Та-бу-шишу (врагу своему), и мы оба умрем: я не хочу жить, чтоб быть вечно посмешищем». Я обещался ему помочь в его предприятии и приготовился к делу. Но проспавшись и проплакав целый день с своими детьми, он оставил свои злобные намерения и решился как-нибудь обойтися без носу, так же как и Бег-уа-из.]