Не место для людей - Перумов Ник - Страница 3

Нотти молчала.

– Ответ – нет, – Лой вздохнула. – Ты ценишь ближних, но безразлична к чужим. И ты не понимаешь разницы между порождениями магии и людьми. Дитя, я люблю тебя, и твои родители не зря спокойно оставляли меня с тобой нянчиться, когда уходили в Изнанку. Но… из тебя растёт очень, очень плохой Единорог.

– Единорожка! – гулко произнёс Обжора и захохотал.

Секунду Нотти стояла неподвижно, медленно заливаясь краской. Потом взмахнула руками, растворилась в воздухе и порывом жаркого ветра унеслась вдаль.

– Вот этому я искренне завидую… – прошептала Лой. – Женщина, которая умеет уйти настолько красиво, не пропадёт…

И лишь после этого она повернулась к Обжоре. Спросила:

– А ты зачем здесь? Кто позволил тебе шастать по Срединному Миру?

– Дракон, – ничуть не смущаясь, ответил Обжора. – У нас нынче войны нет. Имею право бывать у вас один день из семи. Не злоупотребляю, так-с с-сказать. Решил приглядеть.

– За мной? – Лой кокетливо улыбнулась.

– Сдалась ты мне, – отмахнулся толстяк. – За девочкой. Да не хмурься, не хмурься, я же не человек, я от греховных помыслов далёк…

– Ты сам по себе греховный помысел! Что ты делаешь тут?

Обжора посерьёзнел.

– Поговорить нам надо, Лой. Неприятные дела творятся.

– У вас?

– У нас, у вас… везде… Поговорить надо.

Лой огляделась. Сказала осторожно:

– Ну… допустим. Но не здесь же?

– Да уж не здесь, – покосившись на остров в море, ответил Обжора. – Погоди! Ветерком я улетать не умею, я лучше дверь сделаю.

С выражением искреннего энтузиазма на лице он принялся доставать из карманов комбинезона молоток, пригоршню гвоздей (часть вонзилась ему в пальцы, но он будто этого и не заметил), длинную пилу, дверные петли, фарфоровую затейливую ручку, длинные, метра в два, гладко обструганные доски, банки с краской, кисть…

Лой вздохнула.

Почему все мужчины – даже если это и не мужчины вовсе, а порождение Хаоса, – такие позёры?

Она подошла к своему двойнику, лежащему на камнях. Наклонилась, поправила волосы, уложила фальшивой Лой руки на груди, чтобы было покрасивее.

А уже потом носком туфли спихнула тело в жадные волны.

За её спиной уже стучал молоток и визжала пила. Как Обжора ухитрялся сразу пилить-колотить, Лой понять не могла. Но не повернулась, осталась смотреть на погружающееся в воду тело.

Хоть ей и было очень интересно.

Глава первая

Виктор шагал по Москве. Утренней, умытой, тихой. Ну, почти тихой.

Хорошо шагать по Москве и чувствовать себя иностранцем. Замечать изменения, что проскальзывают мимо взглядов коренных москвичей, привычно спешащих по своим делам. И бороться с постоянным жгучим желанием крикнуть во всю глотку: да знаете ли вы, что есть рядом с вами?! Срединный Мир, чудо из чудес, где управляемые гномами паровики тащат поезда по рельсам; где магия правит огнём и ветром, землёй и водой; где слово есть власть и сила.

И где несётся по зелёному лугу белый единорог, грациозно выгнув шею.

Хорошо шагать и мысленно распевать, будто мультяшный Винни-Пух: «Хорошо быть медведем, ура!»

Хотя почему медведем?

Если он примет свой подлинный облик – с любым медведем, даже нарисованным, случится медвежья болезнь!

«Хорошо быть драконом, ура!

Не страшны мне жара и мороз, ибо пламенем дышит мой нос!..»

Тогда, в ту ночь у ворот Замка-над-Миром, когда Виктор принял судьбу Дракона, он не мог думать и не думал, как тут всё будет без него в оставленной Москве.

Что будет с работой, с друзьями.

Что будет с Викой – о которой он даже не вспомнил, едва шагнув следом за Тэль по осенней тропе.

И самое главное – что будет с мамой. Что станется с ней, когда телефон в его, Виктора, квартире, не будет отвечать день за днём, неделя за неделей. Что ей скажут в милиции, что вообще с ней будет?..

Тогда он об этом вообще не думал. Он был молод и жесток – наверное, потому и сумел стать настоящим Драконом; им без жестокости нельзя.

«Жестокость есть сила. Утратив жестокость, правители потеряют силу, и другие жестокие заменят их».

Мама постарела. Двадцать три года прошло – не шутка. Хотя Тэль старается, подлечивает, как может, при каждом визите; только мама всё равно недовольна: «Она слишком молода для тебя, сынок. И чем тебе Вика не нравилась?..»

Не нравилась, потому что был с ней от безысходности.

Но всё равно здесь, в Москве, хорошо. Хотя слишком много, на его вкус, новых гаджетов, что так нравятся Нотти и Всеволоду.

Мама так и не знает, где он живёт. Для неё Тэль и Лой Ивер плетут сложную, самоуправляющуюся иллюзию, настоящий шедевр магического искусства – в этой иллюзии Виктор выглядит куда старше, у него «ответственная работа, связанная с длительными зарубежными командировками». На её поколение слова «зарубежные командировки» действуют как заклинание, успокаивают и всё объясняют. Правда, иллюзия почему-то не распространялась на Тэль, ну или почти не распространялась, она всё равно оставалась непростительно юной.

Зато всё знала бабушка. Бабушка Вера с иссиня-чёрными волосами и янтарными глазами. Бабушка Вера, последняя из рода Владык-Драконов, перебитого магом Воздуха Ритором, Убийцей Драконов. Бабушка, что так всю жизнь и живёт в селе Перевицкий Торжок, рядом с Окой и её притоком, тихой речушкой со смешным названием Вобля. Даже до ближайшего городка – Луховиц, славных своими огурцами и сверхзвуковыми истребителями МиГ-29, – полчаса на автобусе. В детстве Виктор не понимал, почему так нравится бабе Вере эта тихая русская деревня. Озерцо Большое, которым разливается Вобля, вкуснющие огурцы, но в городе-то, в столице – всё равно лучше! Баба Вера молча улыбалась в ответ на его вопросы и гладила по голове. Лишь навестив её первый раз после возвращения из Срединного Мира, растерянный и задумчивый, ждущий и боящийся встречи, Виктор услышал рёв заходящего на посадку после испытательного полёта истребителя – и всё понял. Это был рёв Дракона.

Потом он другими глазами посмотрел на раскинувшиеся вокруг луга, подивился тому, как похожи они на привольные поля Срединного Мира. Бабушка всю жизнь скучала по миру, который её изгнал.

Вот только единорогов тут не было.

А бабушка лишь улыбнулась ему и велела садиться за стол. Тэль она молча обняла, и две женщины, юная и старая, долго смотрели друг другу в глаза, будто ведя неслышный разговор. Лишь после ужина баба Вера села напротив Виктора и велела: «Рассказывай».

Бабушке Вере на взгляд можно было дать лет семьдесят. Правда, её «сверстникам» сейчас уже за девяносто; как она ухитряется делать так, что дочь, мама Виктора, не замечает, что выглядит её ровесницей – вот загадка!

Каждый раз, побывав в Москве и навестив маму, Виктор отправлялся к бабе Вере. Им было о чём поговорить. Её интересовало буквально всё, что творилось в Срединном Мире. Электронные фотоаппараты там не действовали, но Виктор купил и освоил старую плёночную камеру – и теперь каждый раз привозил бабушке пачки глянцевых цветных фотографий. Рассматривала она их с жадностью, потом убирала в шкаф, но на предложение Виктора вернуться домой или хотя бы приехать в гости ответила твёрдым отказом. «Меня изгнали», – сказала она просто, и стало ясно, что назад для неё пути нет.

Но в этот раз баба Вера встретила его встревоженной. Встретила прямо на станции, чего раньше никогда не делала.

И вместо всех и всяческих «здравствуй, здравствуй, внучок!» с непременным упоминанием о напечённых к его приезду пирожках и блинах, врубила, словно боевым топором:

– Неладное чую.

– Да ладно, ба, что ты прямо как Баба-яга. Фу-фу, русским духом пахнет!

Бабушка нахмурилась и слегка съездила ему по затылку.

– Если б русским!.. Иль ещё каким!.. А то не знаю, не пойму никак, только знаю – стряслось что-то.

– Да что стрястись-то могло?

– Знала б – уже сказала бы! – отрезала баба Вера. – Нет у меня, Виктор, ни волшебного блюдечка с яблочком наливным, ни ещё какого сказочного гаджета. И помочь тебе только тем и могу, что о тревоге своей рассказать.