Хранительница его сокровищ (СИ) - Кальк Салма - Страница 5

— Такая маленькая и круглая металлическая штука?

— Наверное. Когда вы появились перед нами во время обряда, у вас было что-то в руках. Но потом эта вещь рассыпалась в прах. Так обычно и бывает. Задача маяка — привести кандидата к нам, и только. Он выбрал вас и привёл.

— Ну так он ошибся. Пусть уводит обратно. А если он рассыпался, то у вас же найдётся другой, правда? — нахмурилась Лизавета.

— Нет, госпожа Элизабетта. Маяки не ошибаются. Более того, вашу кровь проверили на пригодность, и она полностью подошла. Вы — тот человек, при помощи которого мы обретём могущество и славу.

— Да бред это всё, — продолжала упорствовать Лизавета. — Я — не герой, ясно вам? Я самая обыкновенная. Даже не ролевик ни разу, чтобы играть в эту вашу магию и прочие артефакты. И в квесты не хожу, и в компьютер не играю.

— А вот теперь я не понимаю, о чём вы, — улыбнулся Астальдо. — Я не знаю, что такое… эх, я даже слов этих уловить и произнести не могу. Вероятно, их просто нет в нашем языке.

— Кстати! Почему я понимаю вас и могу с вами объясниться? — ну да, так-то попаданкам положено сначала тупить, ничего не понимать и учить местный язык.

— Потому что во время обряда призыва кандидат проходит первичную подготовку. Вам предстоит странствовать по нашему миру, вы должны понимать, о чём говорят и что происходит вокруг.

— Кто же выдумал этот чудесный обряд? — иронически спросила Лизавета.

— Служители Великого Солнца и орденские маги. Это знание было по крупицам даровано нам в течение нескольких сотен лет, и наши предшественники тщательно записали всё в Великую Книгу.

— Нет, простите, я не могу поверить вам. Не обижайтесь, но вся ваша история выглядит каким-то неудачным розыгрышем.

— Дайте руку, — он с улыбкой протянул ей свою. — И думайте о хорошем.

Лизавета хмуро глянула на него и протянула ему правую ладонь, он накрыл её своей. Она только начала думать о Насте и их последнем разговоре по телефону, как на её ладони появился цветок. Это была фиалка, фиолетового цвета с белой каёмкой и жёлтой серединкой. Такая росла у неё и дома, и на работе.

— Что это? — не поняла Лизавета.

— Вы надумали, а я воплотил. У нас не растёт таких цветов.

Ну да, разговор был как раз о цветах, Лизавета рассказывала дочери, что у неё сейчас цветёт. Слёзы всё равно что сами покатились по щекам. Кто там цветы-то поливает?

— А что случилось со мной дома? Я умерла?

— Я не знаю об этом ничего, — пожал он плечами. — Вы — первый человек из другого мира, которого я вижу перед собой так близко, хоть и сам вас оттуда призвал. Великое Солнце привело вас к нам, значит — всё правильно.

— А вот скажите, как вам вообще пришла в голову мысль кого-то призывать? Неужели не хватает соображения понять, что у человека свои дела и заботы, никак с вашими не связанные? Можно было бы хотя бы разрешения спросить так-то? И вдруг нашелся бы кто-то, кто больше подходит для этого вашего поиска?

Астальдо смотрел на неё и молчал. Вот, то-то же!

— Понимаете, нам слишком нужна ваша помощь. Обряд поиска и призыва нельзя производить часто, и скорее всего, другой возможности мне в жизни просто уже не выпадет. А вы сделаете великое дело!

Лизавете не хотелось великих дел, ей хотелось домой.

— Ладно, вы призвали, вы и вернёте. Что там вам надо?

— Найти все три части Скипетра.

— Где искать, вы знаете?

— Приблизительно. Мы вместе с вами почитаем записи о прежнем поиске. И посмотрим карту.

— Из чего они и какого размера?

— Известен только общий вид собранного предмета.

То есть — пойди туда, не знаю куда, принеси то, не знаю что. Быстро. Вчера. Как-то до смешного это всё напоминало родную музейную работу. Что уж, искать потерянные предметы с такими вводными Лизавета и вправду умела. Через день да каждый день случалось. И чаще находила, чем нет. Другое дело, что объектом поиска были всё же как-то учтённые и каталогизированные предметы, и территория поиска тоже была ограничена родными филиалами и хранилищами. Но музейные предметы отличались изысканной изобретательностью и нередко отлично прятались на самых видных местах.

— Я нахожу эту вашу великую хрень, а вы возвращаете меня домой. Договорились?

— Приложу все усилия, — кивнул Астальдо, попытавшись скрыть улыбку.

1.6 Лизавета печалится, обследуется и размышляет

В прочитанных за последний год книгах попаданки были девицами молодыми и активными, и прямо с порога принимались зубами и когтями добывать себе в новом мире место под солнцем. Ну, или наоборот — старыми мудрыми бабками в молодом теле. Лизавета же не ощущала себя ни молодой и активной, ни пожившей и мудрой. В сопровождении Аттилии она вернулась в отведённую ей комнату, села на лавку, дождалась, пока девчонка выйдет, и заплакала.

И в слезах этих было всё — тоска по семье, дому, и даже по городу и своему музею. Просто потому, что ничего этого у неё сейчас нет. И не факт, что когда-то снова будет, хоть этот хрен в мантии и согласился, что приложит усилия куда-то там. И ещё — злость на себя, за то, что вляпалась во всё это, и за то, что согласилась участвовать в какой-то неведомой фигне. И от общих непоняток — как жить-то теперь?

Дома её организм функционировал только на изрядном количестве серьёзных неврологических препаратов — семейные проблемы с сосудами настигли Лизавету довольно рано. Ладно, с глазами ничего не понятно, сейчас она, конечно, видит, а вдруг на самом деле всё не так или завтра эта лафа кончится? Кроме того, есть ещё и ноги. В кроссовках, слава всем высшим силам, какие есть, лежат её ортопедические стельки. Но она уже год спит в специальной шине для стопы, чтобы выправить большой палец, а теперь что?

Лизаветины волосы, кроме того, что тонкие, были ещё и абсолютно седыми. Если бы не хорошая краска — то ходить бы ей старой облезлой развалиной. А теперь и придётся — в последний раз она красила волосы почти месяц назад, собиралась сделать это в четверг, ко дню рождения. Кстати, а какой сегодня день? Всё случилось во вторник, прошло три дня… Так день рождения, выходит, сегодня? Или она его проспала?

Лизавета заревела с удвоенной силой. Её уже не смущало ничего, и ей было не важно, слышит её кто-нибудь или же нет.

Не хотела она, значит, праздновать. Вот и получила.

В дверь постучались. Требовательно постучались.

— Госпожа Элизабетта, откройте!

Лизавета вытерла нос рукой и пошла открывать. На пороге стояла девчонка Аттилия, с ней неизвестная молодая особа в таком же чёрном платье и закрывающем волосы белом чепце.

— Здравствуйте, госпожа Элизабетта. Меня зовут Агнесса, я целитель, — сказала незнакомка без каких-либо эмоций. — Вы позволите войти? Нам с вами нужно побеседовать.

— Проходите, — посторонилась Лизавета, шмыгая носом.

Местный врач, значит. О как. Интересно, какого профиля?

— Аттилия, принеси госпоже Элизабетте носовых платков, — зыркнула особа на девчонку.

Ту как ветром сдуло.

— Спасибо, — пробормотала Лизавета. — Присаживайтесь.

— Это вам придётся сесть на лавку, я должна осмотреть вас.

— И доложить, будет ли с меня какой-то толк? — усмехнулась Лизавета. — Ну так я вам сразу скажу — не будет, так и докладывайте.

— Позвольте мне судить об этом самой, — отрезала особа.

Она была похожа на белую крыску, таких держала приятельница Машенька. Остренький носик, меленькие черты лица, черные глазки-бусинки, и такое ощущение, что сейчас начнёт шевелить невидимыми усами.

Появилась Аттилия со стопкой платочков, с поклоном подала Лизавете один. Из тонкого полотна, с вышивкой — цветочки какие-то — и с полоской кружева по краю.

Кружево, надо сказать, было плетёным. Иглой ли, на коклюшках — Лизавета не поняла. Но не машинным, это точно.

— И в это, простите, сморкаться? — не удержалась она.

— А что вам мешает? — удивилась врачица. — Хороший платок, новый, их дюжинами заказывают.