Огненная земля - Первенцев Аркадий Алексеевич - Страница 16

— Есть, товарищ капитан.

За стенкой после ухода Манжулы наступила полная тишина. Букрееву даже стало тягостно. Хоть бы кашлянул кто-нибудь или перекинулся словом. Его приказ был выполнен ординарцем с поразительной точностью.

Подъехавшая к дому машина вывела его из задумчивости. Кто-то шел по саду. Кто бы это мог быть? Букреев посмотрел в окно. На крыльце стоял человек. Стук. Так стучал обычно Батраков.

Замполит вошел в комнату и своим тихим голосом передал срочный вызов адмирала.

Пока Букреев натягивал сапоги, Батраков рассказал о том, что, вероятно, Звенягин уже поднял корабли по тревоге, так как он слышал звон рынд[1] на той стороне бухты и возле причалов.

Букреев защелкнул пряжку пояса и поправил пистолет.

— Очевидно, идем морем?

— Стало быть, морем.

— Неужели сразу в операцию?

— Что? — переспросил Батраков.

— Я говорю, неужели сразу отсюда в операцию?

— Не думаю. — Батраков пожал плечами. — Если высаживаться куда-нибудь на Судак или Алушту, тогда другое дело, но на Керченский отсюда невыгодно.

Они вышли к машине в сопровождении Манжулы. На яблонях покачивались ветви, с шелестом падали последние листья. В проломах туч, идущих от мыса Дооб, как в прорубях, отражались звезды. У причалов Тонкого мыса зафыркали моторы.

Машина шла мимо темных редких домов и высоких деревьев. По дороге из Кабардинки, то пропадая, то появляясь, бежали автомобильные огни. Может быть, кто-нибудь спешил сюда с флотского командного пункта.

Батраков сидел рядом с Манжулой, спокойный, молчаливый и как будто равнодушный ко всему. Букреев хотел перекинуться с ним словечком, но неожиданно почувствовал досаду на своего заместителя и одиночество. Он не мог тогда еще понять и оценить поведение человека, для которого приближение бури лучше ненадежного штиля.

У Мещерякова сидел, как всегда тщательно выбритый и предупредительный, Шагаев.

В штабе все было по-прежнему спокойно. Карта военных действий советско-германского фронта была исколота булавками, прихватывающими красный шерстяной шнур. На левом фланге шнур делил на равные части Керченский пролив, уходя вниз от косы Чушки к западной оконечности Таманского полуострова и обрываясь разлохмаченными линиями на траверсе мыса Панагия.

Мещеряков говорил по телефону с командующим флотом, когда в кабинет вошли Букреев и Батраков. Предложив им кивком головы садиться, адмирал продолжал разговор. Закончив, он встал, поздоровался с Букреевым и Батраковым, неторопливо разъяснил им цель вызова и их задачи. Они сводились к тому, что нужно было по тревоге поднять батальон, обмундировать в новое — зимнее, — погрузить на суда и выйти к фронту. На сборы и погрузку давалось два часа. Все хозяйственное имущество и обоз оставлялись. С собой взять только носимый запас боеприпасов и провианта.

— Моряки вас доставят в целости и сохранности до Таманского полуострова! — веселым голосом закончил Мещеряков. — С моря вас отлично обеспечат, а с воздуха позаботится генерал Ермаченков… Желаю удачи, Николай Александрович и… Николай Васильевич. Какое совпадение! Сразу два Николая. Добрый знак! Николай-то Мирликийский всегда был добрым хранителем моряков. А тут сразу два Николая! Мы с Шагаевым от вас далеко не отстанем. Машиной выезжаем, как только справимся со всеми делами. Но на Таманском полуострове наш старший начальник — командующий фронтом. Ваш начальник и мой начальник.

У дверей, предупредительно раскрытых адъютантом, адмирал задержался:

— Вот память… Чуть было не забыл! Насчет ваших семей…

У Батракова сразу вспыхнули уши.

— Что с семьями?

— Ничего худого, Николай Васильевич! Просто мы втихомолку от вас договорились с Военным советом и решили ваши семьи выписать в Геленджик. Поближе к вам…

— В Геленджик? — Букреев удивленно посмотрел на Мещерякова.

— Здесь скоро будет вполне безопасно, Николай Александрович.

Букрееву стало неловко, так как адмирал мог неправильно понять его удивление.

— Я не насчет безопасности семьи, товарищ адмирал. Хотя это тоже важно. Но моя семья очень далеко отсюда.

— В Самарканде. Знаем и улицу, и номер дома.

— Им будет трудно самим выехать оттуда, так же как семье Батракова из Кировской области. У нас детворы много…

— Моя жена сама выедет отлично, — обрадованно перебил Батраков, — выедет! Ко мне выедет хоть на край света!

— А все же мы направим за ними людей, — сказал Мещеряков, улыбнувшись. — В Кировскую область поедут моряки-вятичи, побывают и у себя дома и привезут «батрачат». А в Самарканд мы решили направить Хайдара.

— Хайдара? Вы знаете Хайдара, товарищ адмирал?

— О, вы, по всему видно, Букреев, плохого мнения о нас! — Мещеряков указал на себя и смеющегося Шагаева, стоящего рядом с ним. — Хайдара, кстати, обнаружил товарищ Шагаев. Ему же принадлежит инициатива вызова сюда ваших семей… Ну, спешите. Еще раз желаю удачи на переходе. В Тамани встретимся.

Букреев и Батраков молча сели в машину и ехали, не проронив ни слова, почти до самого порта. Подъехав к порту, они всматривались в крестовины мачт сторожевых кораблей, подходивших к причалам. Звенягин привел свой дивизион, и порт как бы проснулся. Вспыхивали фонарики, освещая то часовых с автоматами на груди, то конную бричку с высокими колесами, заваленную клеймеными мешками с мукой, то моряков в высоких сапогах и кожаных костюмах.

Когда снова пошли безжизненные улицы, голые деревья и черные кусты, Батраков приник к уху Букреева и громко сказал:

— Умница адмирал-то, а? Теперь надо воевать хорошо, чтобы вернуться.

Глава тринадцатая

Батальон, поднятый по боевой тревоге, выстроился во внутреннем казарменном дворе. По-прежнему неумолчно, дремотно-лениво шумело море, и в лесу, у гор, плакали не то совы, не то южные филины.

Вызванные из строя ротные и взводные командиры отделились от своих шеренг, подошли, откозыряли. Выслушав комбата, офицеры не задавали вопросов — все было известно: получить новое — зимнее — обмундирование, боевые припасы и выйти к местам погрузки. Командиры разъяснили задачу своим подразделениям, и люди, повинуясь отрывистым, отданным вполголоса командам, побежали в казармы.

— После того как мы сами переоблачимся, я соберу на несколько минут парторгов и комсоргов, — сказал Батраков.

— Хорошо, — согласился Букреев. — И кстати надо посмотреть, чтобы люди ничего лишнего не набирали.

В казармах люди переодевались в ватные стеганые куртки и штаны, армейские гимнастерки, меняли сапоги и ботинки. Не слышалось обычного при побудках балагурства. Бойцы были внимательно-серьезны. Новички, следуя ветеранам, тщательно осматривали свои вещевые мешки, облегчая их; пришивали дополнительные карманчики для запалов. Полученные всеми меховые шапки прятали в мешки и оставались — пусть в старых и холодных, но родных бескозырках. Черные верхи бескозырок затягивали чехлами хаки.

Ровный, густой гул стоял в казармах.

Помощник командира батальона по хозяйственной части, толстый и обычно медлительный человек, бегал по коридорам, покрикивал, суетился. Он побаивался комбата и, заметив его, еще пуще старался показать свое служебное рвение. Он разносил угрюмого старшину, работающего в складе материально-технического снабжения.

— Что случилось, товарищ старший лейтенант? — спросил Букреев.

— Маета, маета, товарищ капитан! — Он вынул платок, вытер потную шею. — Беда, если сам не досмотришь, сам не проследишь. Вот этот, — он указал на старшину, — полторы сотни противотанковых гранат передал пулеметчикам. Все набиваются патронами и гранатами до пазух…

— А что же, консервами набиваться? — строго перебил его Батраков. — Или лапшой?

— Но ведь мне разъяснили, что боевые припасы они получат там, а я должен выдать только обычную норму.

— Где — там? — спросил Букреев.

— На Тамани. В армейских складах, товарищ капитан. Продпаек я выдаю на пять полных суток. А они все требуют гранаты и патроны.