Визажистка - Клюкина Ольга - Страница 26

— Но обычно преступники пытаются подделывать те изделия, которые пользуются у населения повышенным спросом, — попытался вставить свое слово худенький длинноносый телеведущий, но сейчас у него почему-то это плохо получилось.

— А сейчас я вам конкр-р-ретно докажу, каким спросом пользуется у населения отечественная, местная пр-р-родукция фирмы «Алкей», — тут же прервал его Марк. — И в особенности дешевые, но высококачественные, так называемые винные напитки, водочные изделия, пор-р-ртвейны. Докажу, так сказать, языком цифр-р-р…»

И дальше, пользуясь случаем и даровым эфирным временем, Марк плавно перешел на рекламу своих винно-водочных изделий, совершенно не обращая внимания на слабое сопротивление ведущего.

Потом пошла и прямая местная реклама: на экране весело запрыгали макаронины, распевая, какие они вкусные и неповторимые. Затем улыбающаяся во весь рот девушка с испуганными глазами, осторожно облокотившись на кожаный диван, скороговоркой рассказала о преимуществе дорогой мебели из Италии. Устроители городского конкурса красоты приглашали для участия в шоу новых спонсоров и перечисляли уже существующих, среди которых фигурировала фирма «Алкей».

«Надо же, я и заметить не успела, как оказалась в самом эпицентре событий, — снова удивилась про себя Вера. — И все из-за новой квартиры, не иначе. Нет, определенно — такое со мной началось сразу же, как только я сюда переехала. Ну, Ленка…»

— Мам, а там под обоями какая-то картинка была. Я не стал отдирать, потому что она красивая, — вдруг поднял голову от солдатиков Антоша и тут же переключился на свою армию. — Огонь! Пли! Огонь!

— Какая картинка? — не поняла Вера.

— Нормальная. Я же сказал — красивая. Ну, там, в коридоре, где пальто висят. Ты сама погляди, — сказал Антон, которому неохота было отрываться от игры. — Она все равно не отдиралась.

— Если не поддается, водичкой надо, — посоветовала Вера и пошла в коридор убрать с пола куски старых обоев.

Рядом с вешалкой в прихожей действительно белела какая-то картинка, приклеенная прямо на стену с потрескавшейся штукатуркой, что-то наподобие детского рисунка.

Вера включила в коридоре свет и пригляделась — нет, на самом деле это был очень профессиональный, можно даже сказать, мастерски выполненный графический рисунок, на котором был изображен стол с разложенными на нем предметами — трубка, карандаш, лист бумаги, маленькая безрукая статуэтка Венеры Милосской. Внизу под рисунком стояла размашистая роспись: «H. Matiss».

— Анри Матисс, — автоматически перевела Вера, и только теперь до нее дошел смысл этих слов.

«Да нет, не может быть, бред какой-то! — вихрем пронеслось в голове. — Как — Матисс? Здесь? У меня дома? С какого перепуга? Полный бред!»

Вера вернулась в комнату, достала с полки художественный альбом, где, в частности, был раздел французской живописи начала века, и ее невольно бросило в жар. Под иллюстрациями наиболее знаменитых работ Анри Матисса можно было различить точно такую же подпись, лишь свое имя великий художник иногда подписывал полностью, а иногда сокращал.

— Антоша, ты смотри не трогай этот листик. Я его пока загорожу, чтобы не испачкать, — сказала Вера сыну, еще раз вглядываясь в линии, в которых чувствовалась уверенная рука мастера, удивительная раскованность и одновременно — точность, осознание формы.

— Что ты, мам, — отозвался из комнаты Антон. — Я сам не стал его рвать. Он даже какой-то бумажкой был сверху шелестящей накрыт.

— Какой еще бумажкой? — снова удивилась Вера, но, приглядевшись к обрывкам обоев, поняла, что сын имел в виду. Под старыми зелеными обоями в цветочек, которые неизвестно сколько лет прослужили бывшим хозяевам, можно было различить по меньшей мере еще три слоя бумаги — теперь они превратились в единую корку, достаточно легко отходящую от стены. Но в том месте, где обнаружился рисунок, на нижний слой обоев был приклеен еще кусок тонкой полупрозрачной бумаги вроде кальки, который должен был оберегать его от порчи. Значит, кто-то спрятал рисунок специально и надеялся таким образом сохранить! И человек, который прятал рисунок, прекрасно понимал его ценность.

Выходит, это и впрямь был подлинный рисунок Матисса, который неизвестно каким образом оказался на стене старого дома, в центре провинциального города? Города, о котором великий француз наверняка никогда в жизни даже не слышал.

— Все, теперь ужинать. На сегодня хватит, а то я сейчас умру, — сказала вслух Вера, аккуратно закрывая рисунок большим куском белого ватмана, сохранившегося от учительских времен.

— Пошли, я тоже есть хочу, — согласился Антоша, тут же сгребая в кучу солдатиков и радуясь возможности поскорее заняться чем-нибудь новым. — А красиво кто-то, мам, нарисовал, правда? Мне особенно нравится трубка с дымом.

Глава 7

ПОД ФАКЕЛОМ ГИМЕНЕЯ

— Снова что-нибудь случилось? — спросила Вера, увидев в пятницу с утра пораньше на пороге большую заснеженную фигуру Ленки — ни дать ни взять снежная баба.

— Решила до автобуса к тебе забежать. Случилось! У меня, Вер, новый гениальный план! Как все сейчас в телевизоре говорят — проект века. Но только ты должна мне помочь, без тебя, Вер, точно ничего не заладится, раз тебе козырная карта повалила.

— Нет, только не сегодня! Я тебя прошу — все, что угодно, но только не сегодня! — взмолилась Вера.

Она только что отвела Антона в школу и даже не успела позавтракать.

— Мне сегодня на свадьбу идти, и вообще… Пошли лучше спокойно кофе попьем. Знаешь, мне в последнее время и так кажется, что я с ума схожу.

— Не люблю я, Вер, кофе. Не понимаю, зачем вообще люди эту горечь пьют.

— Как хочешь. Могу и чаю заварить.

— Нет, Вер, некогда. Я собралась к матери за продуктами в деревню съездить, они свинью должны были резать. А то мой Павлик после той «Трои» до сих пор никак не отойдет — синенький стал, как птенчик, и вздыхает часто. Вот так — вздохнет, Вер, а потом — выдохнет и чего-то все время расстраивается. А мне некогда вздыхать — хочу с тобой одно дельце со всех сторон обговорить.

— Слушай, а я как раз тоже хотела тебя о бывших жильцах расспросить, — вспомнила Вера. — Кто в моей квартире раньше жил?

— А что? На попятную решила? Назад разменяться?

— Да нет. Просто. Интересно стало. У меня, может быть, тоже дело важное появилось.

— Ты же сама знаешь: Стасик тут жил до тебя, пьянчужка, — удивилась Ленка. — Забыла, Вер, что ли?

— А раньше?

— Раньше? Мамаша его — она рано померла, и бабка совсем чокнутая. А дальше я не помню.

— А почему — чокнутая?

— Слушай, я что тебе, врач, что ли? Или Глоба какая-нибудь? — начала возмущаться Ленка, распутываясь из своего огромного пухового платка, как из кокона. — Откуда я знаю, почему люди на свете с катушек съезжают? У каждого своя дорожка. Ну ты, Вер, даешь!

— Но почему все-таки ты утверждаешь, что она… того? — не отставала Вера. — Ты сама видела? Или слышала от кого-нибудь?

— Как же, видела, увидишь ее! Да ее, эту бабусю, почти никто из наших не видел, потому что она годами вообще не то что из дома, но даже из своей комнаты не выходила. Прикинь, годами! Какая-то тетка ей иногда принесет еды, ведро помойное выбросит, а та все сидит, сидит. Говорят, вокруг нее зеркала всякие стояли, книжки, свечки… Потом, когда Стасик с матерью сюда переехали, хоть шаги какие-то наверху слышно стало и хоть матерные, но все же слова человеческие. И то, Вер, хлеб. А то ведь было — полная тишина, в страшном сне такое не приснится.

— А почему она не выходила? Болела?

— Да в том-то и дело, что нет! — воскликнула Ленка. — Я вначале тоже, Вер, подумала: может, парализованная или что еще, пожалела ее даже. А потом кто-то сказал, что эта бабка не выходит на улицу, потому что, видите ли, не хочет. Противно, говорит, и все тут. Не выношу, говорит, нынешний дух. Нет, Вер, ты только представь — нам всем ничего, а ей противно! Тоже мне, герцогиня дырявая!