Визажистка - Клюкина Ольга - Страница 10

— С одним маленьким исключением: я этим делом никогда в жизни не занималась! — уточнила Вера.

— Ну и что? Что тут такого? — даже вскочила от возбуждения со стула Ленка. — У тебя с первого раза нормально получается! Скажешь, на курсах не училась? Училась! Книжек и журналов не читала? Да у тебя этого добра — вон, полные ящики! Чего еще-то?

— Но у меня и косметики никакой нет. Чего ты, из меня посмешище хочешь сделать?

— Ух ты, какие мы гордые! С косметикой решим. А ты пока сходишь вроде бы как на поглядку. Послушаешь, прикинешь, что к чему, с умным видом. Там же пока будут только переговоры. Вот и нужно с самого начала в дело встрять, чтобы потом им уже деваться от тебя было некуда.

Вера прикинула: вообще-то улица Тараса Шевченко — это как раз по дороге к базару.

Почему бы и не заглянуть на всякий случай в офис, вдруг и правда какая-нибудь работа обломится?

Все лучше, чем ходить по объявлениям, где каждый второй пытается тебя заставить распространять какие-нибудь пилюли или продавать газеты.

— Слушай, Вер, а ты сейчас для тренировки себе глаза покрась и — вперед! Хоть шапочку человеку по-человечески отнесешь.

Через каких-то полчаса после этого разговора Вера стояла на заснеженной автобусной остановке, пряча нос в воротник старенькой дубленки. Поднялась метель, от которой Вера безуспешно пыталась укрыться за газетным стендом, начиная тихо проклинать себя за слабость и сговорчивость, но еще больше Ленку, и ее Павла, и Вовчика, а заодно Клементьева С.В. вместе с Лерой и весь белый свет. Как назло, перед глазами оказалась колонка криминальной хроники, и Вера еще сильнее содрогнулась, уже не только от холода.

С одной фотографии на Веру смотрело совершенно ужасное лицо с открытым ртом, а точнее — застывшая маска неизвестного убиенного мужчины, который овалом лица и залысинами на широком лбу кого-то ей напоминал, кого-то из древних…

Вера помотала головой, отвернулась, но искоса жуткое лицо с провалом рта еще больше было похоже на античную театральную маску — символ трагедии.

Некоторые ученые считают, что древние греки были самой жизнерадостной нацией из когда-либо существовавших на земле. Но интересно, почему тогда именно у них возникла трагедия и стала любимым народным зрелищем?

Клитемнестра, безжалостно зарубившая топором своего мужа и его любовницу.

Орест, убивающий мать, которая молила о пощаде, рассказывая, как он в младенчестве сладко засыпал у нее на груди.

Иокаста, повесившаяся в спальной комнате прямо над супружеским ложем…

Эдип, с громким воплем выкалывающий сам себе глаза…

Слава Богу, подошел автобус, и Вера оторвала взгляд от газетного стенда… И зачем только она так долго смотрела на это лицо?

Недалеко от дома номер три на улице Тараса Шевченко Вера невольно обратила внимание на двух странных типов, которые топтались под голым заснеженным деревом и о чем-то оживленно переговаривались между собой.

«Какие-то наемники», — подумала Вера, невольно убыстряя шаг.

Один из них не по сезону был одет в весеннее элегантное пальто, черную шляпу с большими полями, надвинутую на лицо, на котором все равно можно было разглядеть узенькие солнцезащитные очки. Другой, в ярко-красной куртке, что-то с итальянским темпераментом втолковывал товарищу, размахивая во все стороны руками в кожаных перчатках с высокими, мушкетерскими, раструбами.

Вера только недавно видела по телевизору фильм, где убийца, душивший в ванной свою жертву, предварительно надел примерно такие же перчатки, чтобы не оставить следов.

— Чего стоишь? Иди сюда, — вдруг махнула в ее сторону рука в перчатке, и только тогда Вера узнала в опасных типах своих недавних знакомых. В шляпе и черных очках Павел был просто неузнаваем.

— Пришла? — нисколько не удивился ее появлению Борис и с озабоченным видом посмотрел на часы. — Вот и хорошо, как раз пора. С этими воротилами бизнеса нужна точность до секунды, они это любят.

Павел молчаливым кивком поблагодарил Веру за шапку, торопливо сунул ее в сумку, но ничего больше не сказал и не спросил.

Вера решила, что, наверное, и ей пока лучше не приставать с разговорами, а следует дождаться более удобного момента, когда дело будет сделано.

В воскресный день секретарши в офисе не оказалось, но из-за одной из дверей был слышен чей-то негромкий, монотонный голос.

— Друзья мои! — проникновенно говорил голос. — Братья! Вы — русские люди. Поэтому вам не могут быть безразличны мои слова, и программа нашей партии — очистить местное правительство от жидомасонов, которые упорно прикрывают свою национальную принадлежность русскими фамилиями. Но начать можно с малого и прямо сейчас, с того, что по силам каждому: отказаться от употребления импортных винно-водочных изделий, от дорогой и неподходящей для нашего климата заморской одежки и обувки… Нет, лучше сказать, обуви и одежки… Или — заморской одежки и обувки? Обувки? Обуви — обувки? Обувки — обуви?

— Заело, — прошептал Борис, останавливаясь за дверью с блестящей табличкой: «Роман Анатольевич Сумятин, вице-президент фирмы “Алкей”». — Самое время протянуть другу руку помощи…

— Бред сумасшедшего, — коротко высказался Павел, открывая дверь в кабинет, где в воскресный день царила уютная, почти домашняя атмосфера.

Видно было, что здесь скорее отдыхали, чем работали: на столе стояло несколько бутылок импортного пива, тарелка с аппетитно нарезанным сыром и колбасой, открытый пакетик с фисташками. Видеомагнитофон в углу беззвучно показывал какой-то боевик.

А на кожаном диване, задрав ноги, лежал сам Роман Анатольевич Сумятин — пожилой толстенький мужчина, с небольшой русой бородкой и славянской прической на прямой пробор.

В лакированных ботинках господина Сумятина слегка отражался свет хрустальной люстры. Больше в комнате никого не было — он разговаривал сам с собой.

— Чего надо? — повернул он голову в сторону гостей.

— Роман Анатольевич, нам на это время назначено, — ответил за всех Борис и по-военному приложил руку к своей курчавой голове. — Творческая группа артистов, визажистов, а также писателей прибыла в полном составе для выполнения особо важного задания.

— А, вон вы чего, — вздохнул мужчина, присел на диван и начал нехотя застегивать на груди рубашку и заправлять ее в брюки. — Ну, пришли — значит, пришли, куда теперь от вас денешься. Вы же из-под земли достанете.

— Кто? Мы? — удивился Борис.

— А, все. Какая разница!

Мужчина нагнулся и вдруг принялся зачем-то рукавом дорогого замшевого пиджака полировать свои шикарные ботинки — сначала один, а потом второй, и затем снова первый. Похоже, что такой нелепой процедурой он занимался даже не ради демонстрации своего прикида, а просто так, от нечего делать, чтобы потянуть время.

— Так мы насчет рекламного фильма, про Геракла, — напомнил снова Борис. — Вот, я актера на главную роль привел.

Вера заметила, как выразительно при этом Борис уставился на бутылки с пивом. Казалось, он вложил в свой вопросительный радостный взгляд всю силу актерского мастерства, но недостаток профессиональной подготовки явно давал о себе знать.

— Да я уже понял. Эх, голова сегодня совсем не варит, — доверительно сообщил хозяин офиса, наливая лишь себе до самых краев фужер пива с густой шапкой медленно оседающей пены. — Перебрал вчера, приходится подлечиваться.

— Мы тоже вчера… того, сильно… — начал было Борис, но Павел дернул друга детства за рукав, и тот заткнулся на полуслове.

— Слушайте, актер на главную роль, снимите, к чертям собачьим, свои черные очки, — вдруг повернулся в сторону Павла хозяин офиса. — Невозможно ни о чем разговаривать. Как, кстати, ваша фамилия?

Пожав плечами, Павел снял очки, и теперь всем стал хорошо виден затекший кровью печальный глаз.

— Крошевич. Павел Крошевич, — ответил тот, даже не моргнув подбитым глазом.

Только теперь Вера поняла, почему Ленка с утра до вечера гоняет у себя внизу одну и ту же песню: «Крошка моя, я по тебе скучаю…», вкладывая в нее свой, совершенно конкретный смысл.