Пехота - Брест Мартин - Страница 13

Именно это ты чувствуешь, когда радейка шипит, и слова наряда так трудно нормально понять, и вдруг пауза, все смолкает, и так, знаете, четко вдруг в остывшем воздухе террикона:

— Пацаны, все норм. Это наши танки ебошат.

В армии у меня появилось слово «наши».

Не, ну раньше-то оно тоже было. Наши — друзья, знакомые, кто-то звонит тебе ночью и просит приехать дотянуть машину до СТО, или помочь, или просто звонит…

На войне… Хм.

Когда начинают крыть соседнюю позицию, то ты как бы и ни при чем. Сидишь на пороге кунга, смотришь на дождь, ежишься и слышишь прилеты по соседям. За спиной на койке спит командир. Взводный опорный пункт будто вымер, только струйки сигаретного дыма подымаются от центрального поста. Твои эспешки не видят, откуда херачит сепарский миномет, и ты, честно говоря, вообще ни хрена не можешь сделать, да? Капелька воды падает на сигарету и смешно шипит, озябшие обветренные ладони с грязными, вечно грязными, ногтями прячешь в рукава, желтая глина мокнет, брызги…

Бах. Бах, бах.

Шипит моторола, соседи докладывают в штаб. Сидишь.

Бах.

Бах, сука, бах.

Ленивый черный дым поднимается над соседним терриконом. Мля, попали куда-то сепары. Шипит радейка. Смешивается дым с тяжелыми холодными струями. Бьют по соседям. По своим.

Бах.

Сука, да шо ж такое.

Бах, бах.

Картинка вдруг плывет, в мелких глиняных лужицах — смурное серое небо, камни, весна шестнадцатого и несколько десятков человек, растянутых в тонкую красную линию между трассой Донецк — Марик и Докучаевском.

Бах.

Встаешь, выходишь под дождь. Барабанит небесная вода по грязной горке. Поворачиваешься к едва видимому солнцу, щуришься, почему-то улыбаешься. Вымерший ВОП слушает прилеты по соседям.

Вот сейчас. Вот прямо сейчас — вдохни этот момент, не выпускай его из себя, почувствуй на вкус и запомни: это твоя весна, это твоя жизнь и это твои соседи. Твои.

Погнали.

Три.

Из кунга вываливается командир, нахлобучивает бронешапку и бормочет в баофенг. Мимо пролетает Президент, на ходу перекидывая через шею ремень АКМСс. Рации по карманам, наушники на шею, каска… нет, мешает.

Два.

Колпаки сдернуты, прицел наскоро протерт от влаги, коленом в грязь — ствол гранатомета, упершегося лапами в холодную землю Донбасса, поворачивается правее, еще правее, еще… Стоп, теперь назад немножко… все, зашибись. Все готовы? По моей команде… Ждееем… Иии…

Один.

Бах.

Граната с родным, таким любимым свистом уходит на сепарский ВОП. Начинают работать «дашки». Тук-тук. Тук-туктук.

Бах.

Левей полоборота. Выстреееел! Пригибается наводчик, летят вверх упаковки от ОГ-9. АГСы готовы? Отлично. «Дашки» — не зависаем, работаем, глушим их, глушим! Погнали, погнали!

Белый пороховой дым расползается над позицией. Прекращается дождь. Скоро можно будет поднять квадрик и корректироваться с него. Сепары замолчали? Ну да. А мы — нет. Пехота закончит тогда, когда закончит.

Бах.

Стреляют три ВОПа. Огненные струи из бэх, дашки, гранатометы… Стреляют, потому что это война, и потому что били — по нашим.

Мы живы до тех пор, пока отвечаем. Отвечать нужно.

Всегда.

День шестой

Утро.

Не то чтобы было прям плохо. Вот типа плохо-плохо, и дальше уже невмоготу, и терпеть сил нет. Не, не так. Привыкаешь, даже к войне, а к бытовухе-то быстренько адаптируешься. Вот бесит она — это точно. Пока воды в рукомойник наберешь, пока ведрами из цвшки натягаешь в чудо-стиралку класса «ведро-с-моторчиком», и ноги ж себе обольешь, это по-любому. Затаскиваешь, значит, эту самую стиралку в предбанник, чудо какая погода — холодно, промозгло, щебенка хрустит под тапками, Кандагар там с кем-то воюет, доски-лестнички в баню, трухлявые такие, прогибаются, два ведра, одно побольше, а второе поменьше. Никогда, кстати, в армии да и на позициях двух одинаковых ведер не видел.

Заползешь, значит, сначала на крыло качающейся зеленой военной бочки-на-колесиках, открутишь крутилки, крышку откинешь, и обязательно заглянешь внутрь. Ну, вот нахрена? Что там может появиться, в этой тонне-воды-из-озера, носящей ироничное название «техническая»? Но заглянешь обязательно, внимательно изучишь ржавчину, мутноватую гладь и плюмкнешь туда якусь мисочку. Два ведра — в стиралку, еще два, порошка насыпать, шмотки из пакета да с себя посдирать, кинуть все в холодную воду и увидеть, что от пластиковой штучки, которой включается стиралка, остались только мобилизационные воспоминания, причем давно, а плоскогубцы ты, ясное дело, забыл. Ну, потом как-то выкрутишься, да?

В армии вот это вот постоянное выкручивание уже, кажись, в ранг культа возведено. Все делается из подручных материалов. Это тебе не гражданка, детка, если гвоздей нет — то их нет, к соседу не сходишь. Зато кувалда из какого-то ЗИПа плюс шурупы — и ты спасен. Материалы для стройки? Кругляк для перекрытия блиндажей? Бугага. Йди, візьми пилку та напиляй.

Жужжит стиралка, сидишь, привалившись к теплому ещё боку волонтерской бани, куришь тихонько, пальцами в этих самых тапках шевелишь. Хорррошо… Раздеться — хорошо, снять с себя слои пропотевшей одежды и посидеть просто так. О, Кандагар, кажись, на бэхи переходит. Ветер опять налетает, задувает под одеяло, которым проем завешен. Радейку не забыл, вот, это вот правильно. Мимо кто-то шоркает и трындит по телефону. А, точно, сейчас начинается время созвонов с родными, близкими, друзьями и просто знакомыми. Эти звонки — еще одно, кроме телевизора, бухла и фейсбука, армейское средство не сойти с ума, информационный голод страшный. И поэтому каждый день тысячи цифровых цепочек тянутся с ВОПов и РОПов «тарифной зоны» туда, на запад, в села, городки и мегаполисы, так и не узнавших войны. Есть, правда, очередная стопервая цидулька то ли из ГШ, то ли из штаба АТО, про «недопущення користування мобільними…», но на нее положено точно так же, как и на все предыдущие. Попытка отобрать связь с родными выльется… ну, не знаю во что. В штурм Генштаба матерями и женами, наверное. Ой, сметут их, точняк, к гадалке не…

Фиуууууууу… Бах.

Главное, лежишь такой, в трусах и в тапках, слушаешь, как жужжит стиралка, в левой руке моторолка, почему-то антенной вниз, в правой — какого-то хрена мокрые сигареты. Чувствуешь себя полным идиотом, и трава прошлогодняя колется. Постирался, блин. Хорош, хоть мыться не начал — щас бы…

Фиууууууу… Бах.

… лежал бы мыльный весь. Хотя нет. Сначала бы помылся, потом бы сховался. Под сепарской зушкой же домылся прошлый раз? Домылся. И под минометом домоюсь. О, кажись, стиралка закончилась. Или геник выключили. Или он нагнулся. Или кабели опять перебило. Или… а чего это у меня радейка молчит? А какой канал…

Фиуууууууу… Бах.

… мля, я ж на третьем, а тре на пятый! Та ебическая ж ты сила! Как же вы заеб@ли! Суббота же, банный день! До ночи не могли подождать? Или их Кандагар там смачно наморщил, что они теперь по всем накидывают? Если так — то норм, хрен с вами, я потерплю…

Бах! И тоооненький свист. О, наши спг включили, он бігають, як дурні. Потрепанный квадрик взмывает в по-прежнему солнечное прекрасное никогда-не-надоедающее небо. Ща их корректировщики присядут, наши отстреляются, потом опять они… Потом мы куда-нить попадем (не, а когда это мы не попадали?), они расстроятся и начнут фигачить с бэх кумулятивами, которые до нас тупо не долетают, мы поржем-поржем, а потом с сожалением откроем предпредпоследний ящик с ОГ-9. Пойду, мабуть, еще воды принесу, пополоскать же надо, минут пятнадцать у меня еще есть, пока на первом квадрике батарея не сядет. И чего мне идея постираться именно с утра в голову пришла?

Через час.

Развешиваю мокрые шмотки. Исходя из погоды — сохнуть будут до майских. Можно, в принципе, и не стирать было — на веревке, протянутой от кунга до склона террикона, и при этих дождях оно и само бы прекрасно постиралось.