Мой чужой король (СИ) - Вознесенская Дарья - Страница 54

Ярл Клепп не договаривает.

Сложно говорить, когда в тебя впиваются острым жалом две стрелы, что я стремительно выхватила вместе с луком из рук угрюмой девицы. Одна стрела входит в бедро правой ноги, другая — ниже колена. Болезненные повреждения, что не приведут к смертельным последствиям, если вовремя вытащить острие и сделать перевязку.

— Теперь вы достаточно истекаете кровью?

В полном молчании даже мой тихий голос разносится гласом трубы.

В глазах Клеппа — незамутненная злость и изумление.

Я подхожу к нему, упавшему набок, и склоняюсь к его лицу.

— Злись. Ненавидь. Но когда-нибудь, когда ты услышишь первый крик своего ребенка, ты сможешь простить мое предательство. Мужчины… вы готовы положить жизни на нашу защиту, и мы за это благодарны. Но я не стану благодарить за то, что вы просто ищете смерти. Иногда надо уметь остановиться… чтобы выйти вместе с королевой за стены, где поджидает неизвестность. Чтобы услышать, если все обернется Тьмой, последний вздох своей кюны. Чтобы согреть и утешить ту, что все потеряла, взять на руки уставших детей или помочь сложить погребальный костер, если придется прощаться с моим королем…

Я разогнулась и осмотрела притихших людей.

— Кто-то еще хочет воспротивиться моим приказам? У кого слишком много сил?

Молчат.

И я говорю открывать ворота…

Там темень. Там ветер. Там — смерть. Та самая, что дает начало новой жизни.

И мой муж непосильно-посильным грузом на моих плечах.

И я делаю первый шаг, второй…

Не дыша. Как и следующие за мной женщины.

Каждая из которых взвалила на себя самое ценное — жизнь. Каждая из которых несет на плечах нечто большее, чем человеческое тело — надежду. Каждая из которых прошла свой собственный путь и теперь помогает другим остаться на этом пути. Даже если он не родня по крови. Даже если не ровня по статусу…

Мы не дышим почти от тяжести… и невозможности каждого шага. Но шагаем.

А дышат за нас другие.

Изумленно, искалечено, сипло — чужие.

Их дыхание вырывается из под кожаных масок, расширившиеся глаза следят за каждой, что покидает Торгар… А я ищу среди них одного. И когда нахожу его взгляд — взгляд Одда — уже не опускаю свой ни на мгновение.

Ни когда он шипит ругательство сквозь зубы.

Ни когда он снимает шлем, который нацепил в предвкушении битвы…

Он понимает все и разом — сложно не понять. И в его зрачках идет нешуточная битва, исход которой для меня пока непредсказуем.

Я продолжаю шагать, все сильнее сгибаясь под тяжестью Ворона. Так и норовя оскользнуться на инее и грязи, выпустить из слабеющих рук свое личное сокровище. Но я иду — и смотрю на Одда.

Побелевшие крылья носа, полыхающие ненавистью глаза… О да, если бы я питалась ненавистью, то была бы сыта до конца оборота. Но пусть ненависть, пусть злость — пока он испытывает эти чувства, он остается человеком. Тем, кто еще помнит про собственные обещания и заветы Богов, требующие выполнять эти обещания.

Даже если одна рыжая колдунья решила, вопреки всему, развернуть их совсем в другую сторону…

Мне приходится остановиться, потому что спину простреливает болью, а грудную клетку сжимает страхом. Но то, что при этом замирают все — и те, кто надеется на спасение, и те, кто раздумывает, имеем ли мы на него право — вливает в меня совсем иные силы.

И я снова иду.

Миную Одда и его приближенных.

Миную молчаливые колонны воинов, сжимающих зубы и пальцы на рукоятях щитов и мечей.

Миную тех, кто жаждал крови и поживы… а что за богатство крепости без мертвых тел вокруг?

Их ноздри трепещут от гнева — мои уши пытаются уловить малейшее движение, направленное против меня.

Они недвижимы — а мы идем.

Но я ведь не всесильна…

Во мне живо уже только лишь упрямство — все остальное истончилось до тонкой корочки льда, которая превратится в осколки от малейшего удара. Я иду, и вслед за мной идут мои подданные… а те, кто не может идти, тех несут… И мы обращаемся спиной к нашим врагам, превращаясь в живые мишени.

И воздух звенит чистотой и ожиданием… но чего?

Жизни или смерти?

С этим, наверное, можно справиться.

И, конечно, я не справлялась…

Какой бы ни был у меня опыт, наглость, мудрость, вера, но такое не возможно провернуть без последствий. И я это знала.

Знала, что в какой-то момент не смогу сделать очередной шаг… Что в какой-то момент кто-то, кто не готов к такой победе, не сможет сдержаться и ударит, пусть и не получит на то приказа. Что тяжесть окажется непосильной, что упадет кто-то из женщин…

Знала.

Но все равно продолжала упорствовать.

Мы почти пересекли пустошь и достигли первых скал…

А потом я услышала пение лука. И вскрик. И почувствовала раздирающую боль — не свою. За мной сгрудились все, кто был на это способен. В желании если не защитить своего короля и королеву, то хотя бы отсрочить их гибель…

Я стиснула зубы…

— Войско! Войско в долинах!

…и рухнула на землю.

Теперь уже я — и люди вокруг меня — оказались в неподвижности. Достигшие границы своих душевных и телесных сил. Зато все вокруг пришло в движение.

Никто на нас не обращал внимания… Чужаки заметались и бросились к пропасти, откуда открывался прекрасный вид на плато. А потом и вовсе растерянно побежали к предводителю…

Кивнула мальчику рядом, чтобы сходил, и тот принес весть:

— Кюна! Там их…гряда! Северных воинов. В черных доспехах и щитах! — захлебывался он восторгом, — Они быстры, они здесь совсем скоро будут! Уже к обеду! Мы спасены!

Спасены ли?

К обеду — это достаточно, чтобы неоднократно уничтожить тех, кто призвал помощь на твою погибель.

Я вскинула голову и прямо посмотрела на бледного Одда, замершего в отдалении.

Я не могла сейчас наказывать его воина, что выпустил единственную пока стрелу — я даже и не понимала, в кого он попал.

Я не могла молить о спасении — моих просьб не услышали бы.

Я не могла угрожать или требовать.

Я могла лишь надеяться, что весь мой путь, что начался одним осенним днем, когда мой отец позвал меня в малый зал, привел меня к жизни, а не к смерти.

Он смотрел на меня долго…. а потом отвернулся и начал что-то говорить своим людям, подняв руку и призывая к молчанию. Утверждая мир.

Я же положила голову Ворона себе на колени и закрыла глаза, чувствуя, как кипят слезы под смеженными веками. Слезы облегчения и понимания, что делать…

«Мой дар — мое спасение».

Меня учили не поддаваться боли, но никто не объяснил, что сильнее всего болит не за себя.

«Моя любовь — моя плата».

Я ведь только познала её и не прошу забрать… но прошу разделить со мной и направить во спасение.

«И жизнь внутри меня — мое право».

Право на то, чтобы быть рядом с мужчиной, которого я люблю. Право на то, чтобы чувствовать себя счастливой.

«Мой дар — твоя жизнь»

И я с радостью отдам и его, и все, что смогу, ради стука твоего сердца, ради того, чтобы ты открыл глаза.

«Пусть сила моя проникнет в тебя, кровь смешается с твоей и направится к твоему сердцу, а моя суть оживит навечно».

Эгиль вздрагивает всем телом. Я же… мало что чувствую. Хотя нет — чувствую. Гул в голове, поток, заполняющий меня и пространство вокруг, трепет зародившейся внутри жизни, дарующий мне силу продолжать.

«Впитай мой дар, ощути биение своего сердца и оживи дыхание»

Меня трясет — но и Эгиля тоже. Камень на моей груди и клеймо чернокнижницы будто раскалены огнем, будто по моей коже кто-то проводит кинжалом, вырезая невиданный цветок. Кровь кипит. И тут же — мощная волна, проносящаяся по всему телу.

«Силой своего рода, силой, данной мне при рождении, силой, подаренной мне новой жизнью заклинаю…»

Он выгибается, а я вжимаю пальцы в его плечи и выдыхаю в открытый в крике рот.

«…живи».

И улыбаюсь, чувствуя, как лопается черный хрусталь.