Мой чужой король (СИ) - Вознесенская Дарья - Страница 17

… по рассказам, по слухам о том, что делает Ворон со своими рабынями.

Перед глазами все еще стояли картинки, как его воины устраиваются на земле, посреди лагеря, между безвольными ногами взятых с собой шлюх…

Тихонько вздыхаю.

— Пора проводить мужа и жену! — говорит кто-то громко, и все подхватывают.

Да, почти каждый из присутствующих знает, что произошло накануне. Кто мы такие — и какими обязательствами связаны. Но так уж повелось в этих краях: наша жизнь состоит из ритуалов, подобно костру, который горит за счет дров. И как бы ни было плохо, страшно или странно, мы выполняем их.

День за днем.

Жертвоприношение богам.

Клятвы.

Свадебный пир.

Консумация брака.

Интересно, на Севере так же? Или лед сковал не только их сердца, но и заморозил традиции?

Множество факелов вспыхивают в едином порыве, и становится так светло, что больно глазам.

Еще один ритуал.

Нас проводят, освещая как можно ярче — символ наших честных намерений взойти на брачное ложе, в противопоставление тайным любовникам, которые встречаются только в темноте.

Смешно… хотя, нет, не очень.

Мы поднимаемся по витой каменной лестнице рука об руку, а улыбчивые и совсем молоденькие девчонки, хихикая, распахивают дверь в комнаты самого ярла. Однажды и я из любопытства оказалась в их роли — готовила одну из лучших спален для знатных жениха и невесты. Чистые перины, выскобленные полы, свежие простыни и даже засушенные полевые цветы для запаха…

Здесь все это есть, даже больше. Я не привыкла к таким покоям — даже у моего отца одна комната, а здесь целых две. Сначала небольшая, где стоят вырезанные в гиганских корнях кресла, сундуки… наверное, это очень удобно, принимать в ней посланников.

А дальше — еще одна дверь, в которую я заглядываю. Там обнаруживается освещенная лучинами спальня, в которой есть не только огромная кровать, очаг и столик со всякой снедью, но и исходящая паром деревянная лохань.

Я сглатываю, когда вижу её — так хочется опуститься в горячую воду, что у меня темнеет в глазах. Смыть бы всё мое вчера, всё мое сегодня… и завтра.

Но прежде…

Поворачиваюсь на звук закрывшейся двери.

Эгиль-Ворон, не отрывая от меня темного взгляда, сбрасывает с плеч свой черный плащ и остается в черной накидке поверх тонкой незнакомого фасона рубахи — вырез на ней не круглый, а треугольный, и какие-то завязки на рукавах.

Я бы заинтересовалась — мне многое было любопытно — но не сегодня.

Не с ним.

Снимает накидку, сапоги…

Кажется, он настолько устал, что даже ненавидеть не имеет сил. И это первый раз, когда я чувствую между нами что-то общее.

Мне недолго раздеваться, потому не тороплюсь. Прислонилась к косяку и смотрю на него бездумно… Хотя какие-то мысли все таки есть.

Как это будет?

Снова рыча, по животному, как… совсем недавно? Или он будет продолжать изображать каменного истукана, что стоят в предверии города богов, даже когда ляжет на меня?

— Не надоело?

— Что? — я моргнула.

— Смотреть. Разве недостаточно насмотрелась прошлой ночью?

Неловко пожала плечами. Мне даже сказать было нечего… а что уж делать, так я точно не знала.

Сопротивляться глупо, снова пытаться убить его — опасно, да и бесчестно, раз уж я дала свои клятвы. И плакать не о чем, всё произошло… как и надеятья, что меня ждет что-то прекрасное.

— Если и сказать нечего — прячься тогда в спальне, да закрой дверь и не мешай мне отдыхать одному. Завтра мы выезжаем на Север.

Мои глаза расширились от изумления.

— З-закрыть дверь? Но я думала…

Нет, он не истукан.

Эти несколько шагов, когда он впечатывается голыми пятками в каменный пол, этот взбешенный взгляд, кривящийся в ненависти рот могут принадлежать только тому, чьи эмоции режут мечом.

— Думала, что я снова возьму тебя, моя королева? Теперь уже не как рабыню? — прозвучало, почему-то отвратительно, — Каждый на этой земле знает, что ты отдалась мне еще вчера, так что даже не надейся на мою милость — я не испытываю ни малейшего желания ложиться с тобой в постель.

Меня топит одновременно в облегчении и ярости.

Милость? Ублюдок…

Но что будет, если не консумировать брак? Разве боги не отвернутся от нас? Или все это уже не важно? Они уже отвернулись… от меня?

— Ты станешь хозяйкой моего замка, как я и обещал, и уведешь моих людей прочь от этих земель, но никогда тебе не стать хозяйкой моего сердца…

— У тебя его нет! — шиплю.

— Или моего тела… меньше всего я хочу видеть рядом с собой ледышку, которая в состоянии разве что раздвинуть ноги и открыть рот.

Неожиданно эта характеристика бьет в самое нутро.

В юности я не раз слышала разговоры об особых плотских умениях, которыми то ли хвастались, то ли стеснялись их, да и сама, порой, в своих стыдных мечтах представляла, что мой избранник будет нежен и обучит ласкам, но чтобы так…

— Ставить женщине в упрек, что она сохранила невинность и честь до первой ночи с мужем? — я не думала, что смогу ненавидеть и презирать его еще больше, но и это оказалось возможно.

— И что? — Ворон кривится в усмешке, — Действительно сохранила?

Хочу вцепиться ему в лицо. Располосовать бледные щеки, выцарапать мерзкие глаза.

Но еще больше хочу показать, что мне плевать на его ужимки. И на его ненависть.

— Пусть тебе приснится обитель богов, мой король, — говорю обманчиво мягким голосом, делаю два шага назад и захлопываю перед ним дверь.

Никакой постели?

Никаких отношений за границами общей ненависти?

Прекрасно.

Не знаю зачем это ему, но зато у меня будет возможность отказаться от брака через год, если муж так и не ляжет со мной в одну постель.

Больше не медля, я содрала с себя ненавистные тряпки и бросила из в очаг. А сама едва сдержала стон удовольствия, погружаясь с головой во все еще горячую воду и запрещая себя и дальше размышлять о Вороне и его решении.

Тело поет от восторга.

А остальное… на остальное будет завтра.

ГЛАВА 18

У Эгиля-Ворона не было родового имени.

Его отец отказался признать его еще до рождения, а имя «Эгиль» он получил потому, что двух дней от роду перехватил лезвие, что занес над ним убийца. Так гласит легенда, которых вокруг моего… мужа было не мало.

Мы уже третий день в пути.

Физически начало путешествия не доставляло мне дискомфорта. Лошадь резвая, но спокойная, дождь прекратился, а наступающие холода уже не пугали — ярл Сварры и его жена позаботились о добротной и красивой одежде для меня, обуви и плаще подбитом мягким мехом. Король Севера поморщился раздраженно, когда увидел меня поутру после первой брачной ночи в полном облачении, соответствующим моему прошлому и настоящему положению — неужто рассчитывал, что весь путь я проделаю в рванье? — да еще и с сундучками, но мне и дела не было до его недовольства.

Что до остального…Остальное было ожидаемо.

Ледяная вежливость окружающих, старающихся не смотреть мне в глаза, чтобы я не заметила в них презрения или ненависти — они там были, чувствовала, но веками вбитые устои не позволяли высказать что-то кюне до тех пор, пока король не даст на это разрешение — и молчаливое игнорирование со стороны грозы Севера.

Мне было и просто, и сложно с таким отношением.

Я ведь понимала открытое противостояние. Схватку, бой, угрозу и борьбу за собственные земли. Или хотя бы неприязнь и постоянные уколы, как со стороны моей мачехи. Но я терялась, когда чувствовала злость и отвращение, растекающиеся по незримой границе вокруг меня, границе, которую никто не переступал… только стояли все на ней и смотрели на меня, представляя, что сделали бы, если бы им это позволили.

Я была не их, не с ними.

Несостоявшаяся убийца, что могла лишить жизни того, кого они уважали до божественного трепета.

Колдунья, любое действие которой расценивалось как угроза.

Нежеланная для всех королева — предательница уже по рождению и по роду…