Откровения секретного агента - Ивин Евгений Андреянович - Страница 93

Выдав все это чуть ли не на одном дыхании, худой, прилизанный, весь отутюженный, в белой рубашке с галстуком гид царским жестом указал, куда следует идти.

Я мгновенно исчез, нырнув в соседнюю с выходом дверь, и очутился в коридоре, который, как я знал, выведет меня на площадь с другой стороны.

Выйдя из здания, я оказался перед огромным новым аэровокзалом «Сабена». Его белые стены играли в лучах направленного света. Я прошел к входу в аэровокзал и там сел в такси. Водитель, молодой парень, вопросительно поглядел на меня в зеркало.

— К собору Сен-Мишель-э-Гюдюль.

Машина обогнула площадь, и я имел возможность осмотреть, что было вокруг меня. Чего-либо необычного не заметил, но это еще не означало, что тут полная безопасность. Мне думается, что вся эта крикливая русская орава с внутренним сознанием собственного превосходства над несчастными фламандцами и валлонами, стонущими под игом капитализма, мало интересовала бельгийскую контрразведку, даже при том условии, что здесь, в Брюсселе, находился главный штаб НАТО.

У собора я вышел, расплатился с таксистом и, не смотря на то, что был занят чрезвычайно серьезным делом, не мог не обратить внимания на это прекрасное готическое сооружение, которому было уже более пятисот лет.

Хоть время и раннее, но двери собора уже раскрылись. Я вошел внутрь, как положено у католиков, преклонил колено, перекрестился всей ладонью слева направо и медленно пошел между рядами скамеек. Шестая спереди слева, подумал я и сел на это место. Провел рукой с нижней стороны столика и обнаружил гладкую узкую пленку. Я отлепил ее, прочитал информацию, посидел еще немного, склонив голову к столу. Это был католический собор, и, может быть, я совершал великий грех, что решил здесь помолиться. Я знал христианскую молитву «Отче наш» и шептал ее. Ну и что? Бог-то один для всех, Божья Мать тоже одна, поэтому, не смущаясь, я молился горячо и искренне. Что я просил у Бога и Божьей Матери? Я просил защиты от злых сил, просил помощи в моем деле. Просил Бога благословить меня на исполнение задуманного, спасти и помиловать меня, дать мне силы отточить мой разум, чтобы я мог под Божьей защитой сделать свое доброе дело. Может быть, все будет и не так, как я мыслю, потому что человек предполагает, а Господь располагает. И правильная сентенция: «Пути Господни неисповедимы». Все может обернуться не так, как было в мыслях моих, Шеина, Лазарева, Баркова. Я могу только удивляться тем чудесам, которые уготованы мне Богом.

Трижды прочитал я «Отче наш» и поднялся. Кругом не было ни единой души, я был один во всем огромном соборе. Стояла полнейшая тишина, стены поглощали все звуки, и казалось, что жизнь перестала существовать, как только я оказался внутри собора.

Выйдя на освещенную площадь, я сразу зрительно воспроизвел себе пленку. Она уже не представляла интереса. Я лизнул ее — информация исчезла. В памяти остались цифры и латинские буквы. Это не был шифр в прямом смысле слова, но непосвященный понять их не смог бы. Первая буква «L» означала, что следует повернуть налево. Цифра «200» указывала расстояние до автомашины, а следующие цифры были номером автомобиля.

Через двести метров я увидел у обочины «мерседес». Машина была незаперта, ключ торчал в замке, брелок на цепочке поблескивал в электрическом свете фонарей. Ее только что освободили для меня, наверное, когда я показался на ступеньках собора, потому что чувствовался тонкий аромат дорогого трубочного табака.

Не медля ни секунды, я завел двигатель и чисто автоматически оглянулся, перед тем как дать полный газ. Несмотря на ранний час, здесь было людно и масса машин,　поэтому заметить что-либо подозрительное не представляло возможности. Резко набрав скорость, машина нырнула в узкую улочку старого города. Тут я оглянулся. Если у меня был кто-то на хвосте, обязательно сунутся сюда за мной, и притом должны сделать это поспешно, иначе в конце улочки я выскочу на магистраль, где движение поглотит мою машину. То, что эта улочка выведет меня на магистраль, я знал еще в Москве. Этой информацией меня снабдил Шеин, показав дополнительную схему Брюсселя. Перед выездом на магистраль я остановился. Позади было чисто, если не считать старого гэдээровского «трабанда», который рулил в мою сторону. На таком драндулете за шпионами не следят, это то же самое, если на старом «Москвиче» вести наблюдение за иностранным агентом, едущим на «шевроле» или «мерседесе». У меня появилась уверенность, что я не попал в поле зрения ни бельгийской, ни натовской контрразведок.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

В бардачке лежали десятизарядный «магнум», набитый патронами с девятимиллиметровыми пулями, две запасные обоймы и бумажник. Внутри него фотографии двух детишек, очевидно, моих, нажитых в Канаде, и миловидной женщины в очках. На обороте стояла надпись: «Твоя Салли». Из загранпаспорта, на котором красовалась моя фотография, я узнал, что живу в Альберте и имя мое Жюль Бланшар. Тут была досадная недоработка: франкоязычная Альберта и французское имя, а французский у меня посредственный. Видно, легенда была для другого человека, да не вышло. В случае чего придется импровизировать на ходу. В бумажнике, кроме франков и долларов, лежала еще кредитная карточка, водительская лицензия и другие необходимые порядочному гражданину западной страны документы. С этой минуты исчез Анатолий Головин, гражданин СССР, и если мне доведется умереть, это будет не моя смерть. Никто никогда об этом не узнает.

Пропустив «трабанд», за рулем которого сидела немолодая женщина, а внутри все было заставлено ящиками с зеленью, я легко встроился в негустой поток машин. Затем проехал по набережной канала Виллебрюк и выехал к реке Сене. По меркам России, до Франции было рукой подать, и вскоре я уже шел позади автобуса, набитого туристами, держащего путь во Францию. На таможне — чистейшая формальность. Но овчарка на поводке у пограничника серьезно делала свое дело: она понюхала в салоне, мои руки, обошла вокруг машины и спокойно села рядом с пограничником. Он возвратил мне паспорт, пожелав счастливого путешествия.

Французский пограничник показал, чтобы я проезжал, не задерживая движение, — наверное, с бельгийского погранпоста сообщили о моей благонадежности. Утренние часы все больше и больше нагружали дороги транспортом, и весь он устремлялся к Парижу. Я не ел с тех пор, как нас покормили в самолете, но голода не испытывал. Сказывалось острое напряжение, а впереди еще неизвестность. Рядом на сиденье я заметил пакет. Занятый окружающим, я не сразу обратил на него внимание. Там оказался гамбургер и банка кока-колы. Обо мне проявили человеческую заботу, — спасибо, неизвестный мой помощник.

Я свернул на магистраль, и она вывела меня к Триумфальной арке, потом неторопливо прокатился близ Эйфелевой башни, регистрируя все это чисто автоматически. Я ведь не был туристом, для которого и башня, и арка — ценности познания. Они-то побывают и на Елисейских полях, зачарованно полюбуются собором Парижской Богоматери, потому что знают о нем с юношеских лет по роману Виктора Гюго. Им увлекательно расскажут и про Бастилию. Для меня этого не существовало. Вот магазин Армани, где на витрине выставлена женская одежда, для меня важнее дворца Бурбонов. Еще немного — и я буду у цели.

До встречи с Барковым оставалось добрых три часа. Самое время протоптать тропу к бистро и вокруг него, как бы положить волосяную петлю на песке вокруг того места, где ложишься спать. Ни одна змея не в состоянии переползти через волосяной шнур. Моим же шнуром должен стать бордюр. Переступив через него, будет заметна суета.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

Мои приготовления заняли почти два часа. Самым трудным оказалось найти собаку, небольшого шустрого шпица, который должен прикрывать меня от глаз, оглядывающих всех с подозрением. А что эти глаза здесь были, сомнений не вызывало. В дальнем углу открытой веранды бистро устроились мужчина и женщина, он — лицом к выходу. Пока я сидел в машине и смотрел в бинокль на веранду — а это заняло не менее пятнадцати минут, — мужчина что-то пил и не спускал глаз с входа. Женщина　просто сидела, подперев ладонью голову. Лица ее не было видно, но я в нем и не нуждался. Она была своего рода шпицем для мужчины. Больше пока никто себя не обнаружил.