Откровения секретного агента - Ивин Евгений Андреянович - Страница 86

Саша сразу врубилась, выхватила у Эввика десятку и скрылась за дверью. Все прошло нормально, мы ему тоже　налили почти стакан вина. Но тут в редакцию к нам зашла предпрофкома Римма.

Эввик, конечно, насел на нее:

— Когда уж вы прекратите заниматься поборами с бедных редакторов? Разве профком не может сам купить для нас музыкальные инструменты?

Наступила мертвая тишина, лишь Коля Ситников как держал стакан с вином, так и упал на стул. Римма оглядела нас всех, в уме ей не откажешь, она все поняла.

— Володя, когда же ты повзрослеешь? — И она вышла из редакции.

А вскоре я подложил ему новую свинью. Из Сирии пришел бюллетень с нашими публикациями, рукописи которых мы засылали в разные арабские страны. На последней странице было напечатано наверху всего две строчки, а внизу стояла большая печать департамента печати сирийского правительства. Мне пришла идея сделать письмо Давыдову из департамента печати Сирии. Я отрезал две напечатанные строчки, и получился хороший бланк с печатью. Текст сочинить было пустяком: «Уважаемый господин Давыдов! Сирийский департамент печати уведомляет вас, что написанный вами комментарий „Арабская земля в огне“ опубликован в газетах: „Аль-Ахбар“, „Аль-Ахрам“, „Ас Суар“. Причитающийся вам гонорар в размере ста сирийских фунтов вы можете получить в Государственном банке СССР». Далее номер счета и другие реквизиты.

Саша Алиханова быстро перевела на французский и сразу напечатала на машинке. Для верности я сходил в Первый отдел и попросил засургучить конверт. Девушка снисходительно улыбнулась, понимая наш розыгрыш, и позвонила Давыдову, чтобы получил пакет.

По звонку Давыдов сбегал в Первый отдел и возвратился с очумелыми глазами.

— Ребята, — позвал он нас таинственно, — мне перевели из Сирии сто фунтов за мой комментарий.

Была пауза, мы напряженно молчали. Только Саша Смирнов, который только что возвратился из Сирии из командировки, выдавил:

— Это же целое богатство! На один фунт можно купить пар пять носков, женских колготок.

— При чем тут колготки? — возмутился Коля. — Речь идет о политическом признании нашего товарища как международного журналиста.

— Не скажи, Коля, — воскликнула Саша Алиханова. — Признание признанием, а сто фунтов — это тебе не кот наплакал. Хотела бы я получить такую кучу денег. Уж я бы нашла, что с ними сделать. Я просто сейчас, в данную минуту, думаю, что с Эввика причитается: такое в нашей практике впервые. Если ты не поставишь нам шампанского, то мы тебя будем презирать.

Конечно, мы все переключились на вымогательство, чувствуя, что именно сейчас сердце Давыдова дрогнуло и надо вытащить у него из клюва минимум десятку. На удивление, он быстро сдался, даже не оказав минимального сопротивления. Саша Смирнов взял у него десятку и собрался сбегать в магазин, чтобы обеспечить нам вечерний шахматный турнир, но Володя сказал:

— Я иду с тобой. У меня есть кое-какие вопросы, ты меня просветишь, — и они дружно выкатились за дверь. Мы еще несколько секунд держали паузу, а потом начали восхищаться, какие же мы все умные. Только один среди нас оказался скептиком, это Женька Евсеев. Как-то меня шепотом просветил Коля Ситников:

— Евсеев был племянником Бориса Пономарева — секретаря ЦК КПСС и слыл ужасным антисемитом. Это он первым раскопал еврейское происхождение Володи Давыдова, Юлиана Семенова, утверждал в каком-то комментарии, что Жорж Помпиду, французский президент, был тоже еврей, жена Леонида Брежнева — еврейка и еще массу других знаменитых, но скрытых евреев. Единственное, о чем он умолчал, — добавил Коля, — что Борис Пономарев вовсе не Пономарев, а то ли Штернберг, то ли Штернблум. А Женька, вглядись, как две капли воды похож на дядю.

И тут я вспомнил Евсеева: он работал в Каире то ли секретарем по культурным вопросам, то ли пресс-секретарем. Однажды, на приеме во французском посольстве, он до того набрался дармовых виски и коньяка, что спрыгнул прямо в костюме в бассейн. И после такого оригинального купания быстренько улетел в Москву сушиться. Другой после подобного купания положил бы партийный билет на стол, а уж в АПН, во всяком случае, не работал.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Меня подмывало в ответ на доверие Коли Ситникова рассказать ему этот анекдот из жизни Женьки, но я был верен своему правилу — держать язык за зубами. У Коли　от таких знаний не прибудет, а у меня может сильно убыть, если кто дознается, что это от меня вышло.

Евсеев сказал:

— Нашли, над кем потешаться. Он же идиот, такого даже неприятно разыгрывать. Меня бы попробовали — слабо!

Вечером мы выпили за здоровье нашего знаменитого коллеги Вовы Давыдова, сыграли в шахматы и легкомысленно забыли этот эпизод, который получил продолжение на следующий день. Давыдов, ничего никому не говоря, пошел в банк. Что там и как было, никто не знает, только он вернулся в редакцию разъяренным тигром и, не стесняясь наших женщин, осыпал нас всех таким отборным матом, что я даже подумал, уж не преподают ли в Институте международных отношений историю развития мата под руководством кандидата наук мадам Галкиной-Федорук. Когда у него иссяк боцманский запас и он сел на свое место, мне стало как-то даже стыдно. Я представил себе весь идиотизм положения, в которое он попал в банке. Мне показалось, что все участники этой шутки чувствовали себя так же неуютно, как и я, но вслух не высказывались. Один Евсеев криво усмехался, демонстрируя Давыдову и нам всем свое антисемитское презрение. Правду говорят, что самые большие антисемиты — это либо полукровки, как Женька, либо сами евреи, скрывающие свою национальность. И мне очень захотелось найти повод и врезать по-настоящему Евсееву, но тонко и умно.

Все это было на фоне рутинной работы в редакции: мы следили за событиями в стране, которые имели бы какое-то отношение к нашему региону — то приехал кто-либо из стран Ближнего или Среднего Востока, то выставку организовали по нашим странам, культурные делегации, торговые представители и т. д. Наша задача состояла в том, чтобы побывать, поконтактировать, взять интервью или просто получить какое-нибудь хвалебное высказывание в адрес Советского Союза, советских людей и быстренько накатать комментарий, подбросив в него старых дровишек из факта отношений с той или иной страной.

Я быстро освоил стиль комментариев и мог, сев за машинку, за час-полтора настучать готовый комментарий, который тут же по телетайпу уходил на Ближний или Средний Восток в наши корреспондентские пункты. А там　апээновский представитель, если не поскупится, то за деньги опубликует его в какой-нибудь газетенке или журнале. Вот таким образом мы проникали в печать арабского и персидского Востока.

Сегодня он впервые ясно почувствовал, что за ним нет слежки. Все эти полгода они пасли его довольно плотно. Слежка раздражала, и Баркову хотелось пойти в салон Алана Сатувье и сказать ему: «Что вас смущает? Почему не прекращается слежка ни днем, ни ночью, почему круглосуточно обложена моя берлога? Конечно, господин Сатувье, я могу этот хвост сбросить без особого труда, контрразведка уже расслабилась до такой степени, что могу сделать прыжок в сторону и — уйти. Вы когда-нибудь видели, как заяц путает следы, чтобы сбить с пути лису? А я видел. Он идет сравнительно спокойно по прямой, а потом вдруг делает такой гигантский прыжок в сторону, что лиса сразу теряет след. А заяц ложится в борозду пашни и зарывается в снег.

Мимо побегут ваши люди, а я отлежусь почти рядом. Если вы мне не доверяете, то прекратите со мной свои игры. Ведь глупо ждать, что я могу дать вам какую-нибудь связь. Я ее вам не дам. Не для этого мы столько времени искали Сержа, а потом выманивали на меня Макса, этого глубоко законсервированного агента, может резидента НАТО».

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

Алексей прошел подземным переходом, завернул за угол, чтобы купить газету. На самом же деле там было удобное место, чтобы проследить, есть ли за ним хвост. Он читал стоя газету, а сам смотрел и запоминал: нет, этой женщины не было, этой тоже, мужчина с бородкой помнился впервые, для контрразведчика борода — нонсенс, две девицы не в счет, еще, еще — «нет, здесь меня не пасут». Быстро на другую сторону улицы и в метро. Надо столкнуться вот с этой толстушкой, тогда можно обернуться и поглядеть не украдкой, а открыто, принося извинения. Прием не новый, известный и бесхитростный.