Откровения секретного агента - Ивин Евгений Андреянович - Страница 23

— Можно, я помогу тебе осилить эти две бутылки, — слегка улыбнулась она, и мне от этой улыбки стало легче и даже радостнее.

— Поехали, Зинуля! Гулять так гулять! — воскликнул я искренне.

— Не настраивай себя на похороны. Скажу честно, ты был великолепен. Ты прирожденный тележурналист. Если тебя не выгонят, надо просить Тимуша сделать из тебя репортера.

Мы выпили коньяка, закусили тем, что у меня сохранилось в холодильнике, или, говоря языком Ильфа и Петрова, «чем Бог послал». А он послал нам в тот день яблоки и виноград, пастрому и молдавскую брынзу. Зинаида посмотрела внимательно на меня и сказала:

— Тревожные у тебя глаза. Чувствуешь неприятности? Я боюсь, что идиотская формула «инициатива наказуема» себя оправдает. Ты понимаешь, в чем дело? Мы, как выражается наш партийный босс, «работники идеологического фронта». А это значит, вся наша макулатура не стоит выеденного яйца, даже гениальная, до тех пор, пока на ней цензор не поставит штамп: «Мин нет!» А до этого даже фраза «Здравствуйте, дорогие телезрители!» — не может быть произнесена в эфир. Твой поступок будут расценивать не с позиций, что ты спас репортаж, а с позиций, что совершил аполитичный поступок. Знаешь милицейскую формулировку: «А если каждый захочет ходить по газону!»

Я налил в рюмки коньяк, и мы молча, без всяких пожеланий выпили. Да и что можно пожелать висельнику? Чтобы веревка шею не терла? Или тому, кто собрался топиться, чтобы ноги не промочил? Я проглотил несколько ягод винограда и заметил, что Зина чему-то улыбается. Спрашивать не хотелось, захочет — сама скажет.

— А чего это сегодня к тебе никто не поехал? Если бы я тебя не встретила, в одиночестве напился бы.

— Я теперь больной, у меня целлюлютос.

— Это женская болезнь послеродовая. Конечно, нас здорово запугали. Ребятам, может, придется тебя из партии исключать, на собрании пакостными словами обзывать. Поэтому они сегодня очень бдительные, восторг-то уже прошел.

— Панасьян предложил версию, что две работницы заболели и пришлось весь текст ломать на ходу, чтобы не сорвать передачу. Какая-то чушь!

— Я не верю этому хитрому армяшке.

— Ты шовинистка. Он из добрых побуждений.

— Да никаких не добрых, он о своей шкуре печется, он же за пультом сидел. Скажут, куда смотрел и так далее.

— Не буду я ничего крутить, спихивать, скажу все как было — поставил не туда запятую.

— Какую еще запятую? — не поняла Зинаида.

— Один крупный деятель с докладом выступал и говорил: «Дорогие друзья американские ястребы…». Все обалдели, цензура не могла такое пропустить. А он снова: «Дорогие друзья американские ястребы…». Помощник подскочил к трибуне, поставил восклицательный знак, и все стало на место: «Дорогие друзья! Американские ястребы развязали кровавую бойню во Вьетнаме…».

— Ну понятно: «Казнить нельзя помиловать». Где хочешь, там запятую и ставь. Какое-то гадство! — возмутилась Зина. — В послушные струны превратили нас: кто дернет за струну, тому и бринкнем. Проституткина профессия. Стриптиз по заказу.

Снова выпили коньяку, Зина закурила, я тоже взял сигарету.

— Ты диссидентские речи произносишь, — сказал я пьяно. — Поймают, вылетишь за мной из телевидения. Без работы намаешься! А вообще, ты, Зинка, стоящий парень! Я бы с тобой в разведку пошел и не оглядывался бы, раз ты за спиной. Но я прошу тебя — больше со мной не общайся. Видишь, ни одна падла не пришла! Один тещу к зубному ведет, другой собаку должен выгуливать, третий в гости должен идти, а четвертый просто обосрался!

— Заткнись! Я дружбу на конъюнктуру не меняю.

Мы прикончили коньяк, выпили немного вина, еще потрепались на антисоветские темы, показывая тем самым себе, какие мы принципиальные и независимые и можем говорить, что пожелаем, даже не в кухне.

Раздался телефонный звонок, я пошел в коридор, звонил Аркадий. Он скупо похвалил мой дебют и добавил:

— Ты изрядно наследил, Иван теперь знает, где тебя поймать. Жди пакости!

Мне было море по колено, я длинно и витиевато, откуда только взялось, выругался по адресу моего бывшего шефа. Аркадий засмеялся и, не прощаясь, повесил трубку.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Зина уже спала на диване, я снял ее шикарные туфли и аккуратно поставил на стол. Мне почему-то показалось, что таким туфлям «карьера девушки», из самой Англии, место только на столе. Укрыл ее пледом, а сам улегся на кровать.

Утром я не спешил тащить крест на Голгофу: что в девять, что в одиннадцать меня выпрут с работы — результат одинаков. Мы позавтракали, а точнее, выпили по большой чашке крепкого кофе, и тут под окнами раздался звук сирены. Это была машина Тимуша.

Директор был один в кабинете, и мне показалось, что настроен он благодушно. Андрей Иванович протянул мне лист бумаги с машинописным текстом. Сердце стало медленнее биться, хотя именно этого я уже ожидал.

Сразу бросилось в глаза: «Приказ». Я, не читая, повертел его в руках и сказал замогильным голосом:

— Конечно, работу мне искать вы не будете. Не тот случай.

Тимуш похлопал глазами, потом до него дошел смысл сказанного мной, он улыбнулся и задиристо воскликнул:

— Отчего же! Я уже нашел тебе место! Читай приказ!

В приказе была благодарность и премия, и назначение на другую должность.

— САМ, — указал Андрей Иванович пальцем в потолок, — смотрел твой репортаж. Помощник звонил, сказал, что Первый секретарь ЦК одобрил такую работу телевидения: раскрепощенно, правдиво. «Если бы не было звонка, приказ был бы, наверно, другой», — подумал я, проявляя свинскую неблагодарность к директору.

Трудно было сразу перестроиться, я уже был готов к репрессиям, и в этом никаких сомнений не оставалось, и вдруг…

В приемной сидели секретарша Марина, диктор Лариса и верный друг Зинуля. Они весело улыбались и стали шумно поздравлять с повышением.

— Я как услышала мужской голос вместо Ани, подумала: ну, все, Панасьян хомутнул в эфир, — с непонятным восторгом воскликнула Лариса. — С тебя причитается! — Она с хитринкой в зеленых глазах внимательно посмотрела на меня.

«Ты мне нравишься!» — потеплел я душой оттого, что девочки так искренне обрадовались моему воскрешению.

— Никаких проблем, Лариса. Клуб у меня всегда открыт. Кто хочет, тот посещает. Так что будем рады, — понес я какую-то несуразицу. Вот уж действительно мужики ведут себя глупо перед девушкой, которая им понравилась.

В тот же день мы случайно оказались вместе в нашей столовой, и я сел за стол к Ларисе. Мы болтали о всяких пустяках. Я бы потом и не вспомнил, о чем мы говорили. Я из кожи вон лез, изображая из себя остроумного эрудита. Она смеялась моим шуткам, половина из которых уже были с бородой. Обед затянулся, и Лариса вдруг вспомнила, что у нее эфир, а она не просмотрела информацию. Я остался один и с блуждающей улыбкой глядел на стол. Неожиданно на плечо легла тяжелая рука. Ваня Голомуз стоял за моей спиной и без улыбки встретил мой вопросительный взгляд.

— Ты долго собираешься работать на телевидении? — спросил он без всяких шуток. Я с недоумением расширил глаза.

— Не понял!

— Если долго, то обедай в другой компании, не то Тимуш тебе подыщет место. Усек?

Как тут не усечь? Надо быть идиотом! Очевидно, Тимуш и Лариса так умело скрывали свои отношения, что я ничего не замечал. Да и неудивительно, по характеру работы я был далек от нее и от директора тоже. Хорошо, что Ваня предупредил, а то я уже возомнил о себе…

Дальше пошла рутинная работа. В две недели раз мы выезжали на какое-нибудь предприятие, и там я по отработанной схеме проводил репортаж, получив относительную свободу в использовании текста. А с рабочими на предприятии я так научился обращаться, так ставил им вопросы, что они при ответах не пользовались написанным текстом. Получалось все очень естественно.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

Однажды секретарь Тимуша подала мне несколько страниц, напечатанных на машинке. Это был мой первый репортаж. Я вопросительно взглянул на Марину, и она пояснила:

— В тот вечер, когда ты вел с фабрики репортаж, Андрей Иванович записал на магнитофон, потом до двенадцати ночи я перепечатывала его на машинке. Он ждал, пока я закончу, потом на первом экземпляре поставил визу: «Разрешено к эфиру». Второй остался у меня. Ты знаешь, что это?