Охота на журавлей (СИ) - Николаева Ольга - Страница 20

А тот, либо действительно настолько ничего не понимал, либо так хорошо притворялся, не дождавшись ответа, принялся варить кофе, доставать продукты из холодильника… Как в любое другое утро, когда их графики совпадали.

- Ариш, ты будешь омлет с помидорами и колбасой? Или лучше гренки сделать? - Он задал ей этот вопрос уже в спину, когда девушка решила молча покинуть кухню. - Милая, слышишь меня?

У нее все внутри окончательно заиндевело. Как так? Ее мир, кажется, рухнул вчера, и сейчас она не знает, как теперь разгребать руины, чтобы хоть что-нибудь сохранить и склеить… А Миша, видимо, чувствует себя великолепно, и вообще ни о чем не задумывается… Ни вчера, ни, тем более, сейчас.

Арина перестала разговаривать с мужем. Совсем. В принципе, это не так и сложно было сделать: выбрать график, чтобы как можно реже с ним пересекаться. Девочки были только рады, когда она попросила поменяться и забрала у них почти все ночные смены, какие только можно. А в те дни, когда, все же, случались выходные, и они оказывались с Мишей дома вдвоем и не спящие, Рина всегда находила такое занятие, чтобы можно было сосредоточиться и не смотреть на него, и не слушать. Когда делать было нечего, просто брала книгу и читала.

А еще позволила себе не отказываться от поездок с Сергеем. Ведь, поначалу, как-то неудобно было: замужнюю женщину по ночам посторонний человек домой привозит, да еще и окольными путями, и кофе с пирожными угощает… В другое время ей бы стало совестно. А вот теперь не было стыдно, ни сколько. Ее, наверное, только эти поездки и спасали от полного разрушения самооценки: хоть кого-то она интересовала, как женщина. И этот кто-то своего интереса не скрывал, пусть и не навязывал слишком сильно.

Глава 19

- Малыш… Ты злишься на меня из-за того вечера, да? - Рина думала, что окончательно свихнется от боли, горечи и бессилия за те долгие дни, когда она молчала, а Миша и не настаивал особенно на разговоре. И вот, наконец-то, решил к ней обратиться.

Они, конечно же, перебрасывались и до того какими-то бытовыми фразами, вроде того, где лежат мусорные пакеты, и не забирала ли она квитанции из почтового ящика. Миша спрашивал, она сухо и односложно отвечала. Сама старалась вообще не обращаться к нему, ни по какому поводу. Как выяснилось, сильной необходимости говорить с ним по делу и не возникало. Девушка уже почти привыкла дома витать в собственных мыслях, лишь автоматически отмечая, где и чем занят муж. Боль не прошла, но будто притупилась от этого:  то ли холодного мира, то ли необъявленной войны. И вот, неожиданно, когда уже и ждать перестала, Миша заговорил. Удивил вопросом.

- Я не злюсь.  - Сама поразилась, как сухо и холодно прозвучал голос. А еще больше тому, что и правда - не злилась.

- Ну, как же, не злишься? - Муж растерянно взмахнул руками. - Не хочешь ни говорить со мной, ни смотреть… Спать ложишься в другой комнате…

- Я не злюсь. Просто не хочу. - Констатация факта. Безжизненная. Она говорила, а внутри ужасалась: неужели, это все? Вот так, сгорели все чувства, даже пепла за собой не оставив? Но когда? Ведь вчера же еще болело, нарывало, Рина помнила это точно. А сейчас, когда пришло время выплеснуть эмоции, их уже и не осталось?

- Малыш… Ариночка, милая… Ну, как так? Ну, прости меня, правда! Я дурак. Я знаю! Но поговори со мной, а? Пожалуйста…

Это тихое и грустное «пожалуйста» что-то сломало в ней. Слезы хлынули градом, некрасиво, грубо, жалко… Арина рыдала, захлебываясь, пряча лицо в руках, давясь рыданиями, но никак не могла скрыть от мужа, как ей больно и плохо. Убежала опять в ванную, закрылась, холодной водой заплескала в лицо, пытаясь остановить истерику. Через какое-то время, кажется, отлегло.

Но, открыв дверь, обнаружила за ней Мишу, сидящего на полу, привалившись к стене. С красными, воспаленными глазами. По его виду нельзя было сказать, что Аринина истерика далась ему легче, чем ей самой…

Он подскочил, пытаясь обнять и прижать к себе, наверное, хотел успокоить, но получилось плохо: сама того не желая, Рина снова захлюпала носом. Правда, теперь уже бежать не хотелось. Будто прорвав плотину молчания, из нее хлынули слова. О том, как он сильно ее обидел. И сначала, и потом, когда делал вид, что все нормально. И как ей больно, и что не нужно держать ее из жалости, и лучше сейчас разойтись, чем жизни друг другу портить…

Миша почти ничего не говорил в ответ, кроме просьб о прощении, разными словами, со всем возможным спектром интонаций - от молящего до приказного - он упрашивал ее успокоиться, не придумывать лишнего, и чтобы даже думать не смела о разводе. Под конец, когда девушка просто устала плакать и говорить, говорить и плакать, он лишь тихо гладил ее по голове, плечам, спине, снова просил прощения и говорил, как сильно ее любит.

Потом взял на руки и отнес в комнату (до того они так и сидели на полу рядом с ванной), укрыл пледом и напоил чаем. Арина сама не заметила, не запомнила, в какой момент ее веки сомкнулись, а сознание уплыло, погрузив ее в такой необходимый сон. Вот, казалось, только что смотрела в свою кружку, упорно не желая поднимать глаза на мужа… Слишком уж виновато и побито он в лицо засматривал… Рина не хотела видеть его таким, похожим на наказанную собачку, она другого мужчину любила, сильного и умного. Вот она продолжала что-то высказывать, объясняя Мише законы загадочной женской логики, а по факту - обычные основы психологии, и не только женской… А вот она открывает глаза навстречу бьющему яркому солнцу.

Или нет. Не солнце ее разбудило. Поцелуи. Легкие, как бабочки, они порхали по ее лицу, касаясь мимолетно бровей, век, скул, кончика и крыльев носа; пробежались мимолетно по линии подбородка, чуть спустились к шее, потом обратно вернулись…

Это было так здорово и привычно сладко - быть разбуженной любимым мужем, что Арина решила подумать потом о сомнениях и претензиях, что так до конца из ее головы и не выветрились. Она, улыбаясь, снова закрыла глаза, подставила мужу сначала губы,  в которые он прошептал «привет, любимая», потом шею, потом ямку между ключицами. Очень любила, когда он так ее целовал, легко и невесомо, только обещая будущее удовольствие и жаркое наслаждение. А Миша, видимо, решил в этот раз сделать все, чтобы Арине понравилось. Он ведь прекрасно знал, что и как она любит, поэтому сложностей и не возникало, как правило. Тихо спустил одеяло, не забыв при этом огладить плечи, поймать запястья, задрать их наверх, на подушку. Как оказалось, не просто так, а для удобства: нужно было стянуть футболку, оставшуюся на жене с вечера. Процесс раздевания превратился в медленное и упоительное соблазнение. Каждый сантиметр, который ткань проделала по телу Арины, проследили сначала его руки, затем теплое дыхание, а потом и руки. Ей оставалось только млеть и нежиться. Тело, соскучившееся по ласке, выгнулось и запело только от первых прикосновений мужа, а он ведь только начал…

Тело, соскучившееся по ласке, выгнулось и запело только от первых прикосновений мужа, а он ведь только начал… Это стало понятно, когда девушка попыталась уже самостоятельно избавиться от спортивных брюк, в которых уснула, но услышала «тшшш, не торопись…» Но вот с этим она уже не готова была мириться. Что бы там Миша ни задумывал, а ей этой прелюдии было уже с лихвой. Пока муж продолжал медленно и томительно расстегивать лифчик, Арина вывернулась и сняла с себя брюки вместе с трусиками. Верхнюю часть тоже помогла расстегнуть.

Миша попытался снова притормозить ее, растянуть удовольствие, что-то там начал успокаивающее шептать…

- Миша! Нет! Я не могу больше ждать! Как ты не понимаешь? - вместо требования-приказа, как должно это было звучать, получился то ли стон, то ли просьба, вымученная, утробная.

Но, как ни странно, мужа она убедила. Откинув в сторону нежности, он жадно вжался в Арину всем телом, впечатываясь сам, втискивая ее в себя. Так, что не оставалось никакого сомнения: и хочет, и нисколечко не устал. А для нее теперь это было слишком важно…