Как я чуть не уничтожил соседнюю галактику (СИ) - Потоцкая Мария - Страница 13

— Единственная дочь — это, конечно, сокровище.

Папа не посмеялся в ответ.

— Я сказал, старшая дочь.

Диалог закончился, а мама вышла из комнаты. Тогда я понял, что папа намекал на то, что детей у него больше, чем трое.

Папа сдержал обещание, и все было обставлено очень красиво. По-королевски. Около ресторана можно было погулять в саду с сотней разных цветов. Гости все пришли в вечерней одежде. Со стороны Шеата было больше гостей. Пока он и Кассиопея говорили клятвы любви, многие из них плакали. Наши родственники этого не делали. Мама красиво улыбалась, а папа некрасиво. Еще родственники Шеата больше пили, говорили и танцевали. Они хотели общаться с нашей семьей, особенно с папой. Он отвечал им вежливо, насмешливо, но не активно. Со мной многие тоже пытались поговорить, но я старался прервать эти попытки, не выходя за рамки приличий. Гиансар сначала много общался, но потом познакомился с племянницей Шеата и общался только с ней. Зато мама была весела и приветлива со всеми (правда очень безлика). Это продолжалось до тех пор, пока она не вышла в сад для общей фотографии, где наткнулась на муравейник. После этого она молчала.

Сама Кассиопея держалась торжественно. Она была довольна происходящим, и каждый раз, когда кто-нибудь из гостей Шеата говорил или делал какую-нибудь глупость, становилась еще торжественнее. Шеат тоже веселился, но в основном общался со своими друзьями, больше, чем с самой Кассиопеей. Он вообще вел себя с ней довольно странно.

Гиансар даже шепнул мне на ухо:

— Это так мило, что Шеат испытывает перед Кассиопеей неловкость.

Я понял, о чем он говорил. Кассиопея же ничего подобного не испытывала, на мой взгляд. Шеат напивался и становился решительнее. Под вечер я видел, как он ее обнимал и целовал ей руку. Но танцевали они, не смотря друг другу в глаза.

В этот день я много наблюдал. Я понял, что все здесь притворщики. Сегодня многие изображали любовь, заинтересованность, волнение, восторг, умиление, радость, «светлую грусть». Другие люди не могли рассмотреть это сразу, потому что сами участвовали в этом спектакле, а я мог. Оттого, я чувствовал себя лишним. Мне хотелось уйти.

Я понял: чтобы влиться в общество, мне тоже нужно что-то изображать. Я решил сделать список того, что люди хотели показать.

Папа: власть, уверенность, смешливость, непосредственность, ложное дружелюбие, мудрость.

Папа говорил:

— Мне тоже так радостно от того, что Кассиопея выбрала в мужья Шеата. У него… такой чудесный галстук!

Мама: общительность, радость, умиление, глупость, очарование (до тех пор, пока не увидела муравьев и не перестала изображать).

Мама говорила:

— Я сама большая поклонница творчества Пикассо!

Мама ненавидела кубизм.

Кассиопея: довольство.

Кассиопея говорила:

— Как я рада познакомиться со всей твоей семьей, Шеат. Несказанно.

Шеат: любовь, участие, веселость, надежность.

Шеат говорил:

— Кассиопея самая замечательная женщина в мире, мне так повезло ее повстречать. Она красивая, умная, заботливая, нежная, талантливая, а как он играет на фортепиано можно слушать часами, и я не преувеличиваю. Я думаю, я самый счастливый человек на свете, и я приложу все усилия, чтобы и она была счастливой всю жизнь.

Шеат не был похож на самого счастливого человека. А Кассиопея вряд ли была заботливой и нежной.

Гиансар: ничего не изображал. Но говорил много.

Я был почти уверен, что родственники Шеата тоже много изображали, но я не мог это утверждать, потому что я не знал их обычного поведения.

Мне было противно оттого, что непонятно. Люди были еще сложнее, чем я привык думать. Тем более, я не знал, что от них ожидать, и как распознать их притворство.

Хотелось уйти. За этими мыслями я даже забыл думать о том, что мне не нравится замужество Кассиопеи. Мне было дурно по другим причинам. Я решил тоже попробовать поиграть в эмоции. Когда я говорил тост, я попытался сказать его растроганным голосом. Наверное, у меня не вышло, потому что никто не обратил на это особого внимания. Я понимал, что мне нужно тренироваться. Это моя новая микроцель: научиться изображать эмоции.

Еще одна: продержаться до конца свадьбы.

Получилось.

Но я почувствовал новую волну дурноты, когда Кассиопея и Шеат собирались садиться в машину, чтобы уехать к нему домой. Его волосы были цвета мокрой глины, а машина — еловых иголок. Это единственное, что казалось приятным в нем, и я старался сосредоточиться на этом, пока провожал их.

Мы с мамой были никакие после свадьбы. Гиансар хотел остаться еще.

После бессонной ночи я надеялся, что сразу усну, когда лягу в кровать. Так и вышло.

Туманный Лес был неузнаваем. Деревья поменялись местами. Туман распределялся неравномерно, где-то клубился, где-то лишь стелился по земле. Звезды перемешались, луна приблизилась. Я понял, что это все сделали люди, чтобы перепутать все дороги, и чтобы я никогда не нашел верную. Они скрыли реальность, желая, чтобы я перепутал ее с иллюзией.

Все, чтобы обмануть меня.

Неизменной оставалась лишь моя Каменная Крепость. Я заперся в ней, она уже была серьезным укрепительным сооружением. Я достал бумагу и стал рисовать по памяти схему леса до того, как они здесь все поменяли. Если я буду помнить об истинных обликах вещей, их иллюзии меня не запутают.

Но это было не самое хорошее оружие. Я достал еще большие куски бумаги и стал рисовать улыбающихся людей. Выходило плохо, но я знал, что сквозь туман их не отличить от настоящих. Я расставил их вокруг Крепости. Пусть проходящие люди не видят, что это укрепленная Крепость, за которой наверняка есть, что скрывать. Пусть они думают, что здесь все хорошо, и нет ничего интересного.

Я долго не мог заставить себя отойти от Крепости. Хотя у меня и была карта, страшно было идти по незнакомым дорогам. Но мужчины не должны ничего бояться. Правда, в Лесу я мог позволить себе страх, потому что здесь мне всегда было восемь.

Но мне нужно было идти к Кассиопее, поэтому я пошел. Дорога до нее оказалась в разы длиннее, чем обычно. Я все время боялся, что на меня нападут дикие звери, но они не напали. Кассиопея жила теперь почти у самых небес. Я мог докричаться до нее в Недоступной Башне, но мне приходилось напрягать голос.

Но я не стал ее звать, я наблюдал. Она высунулась из окна и повторяла:

— Это свобода! Это победа!

В руках у нее были ножницы, и она срезала паутину, которая тянулась к Башне. Я понял, что она тянется от папиного Украденного Замка.

Следов Шеата не было видно. Или его отпечаток в ее личности был запрятан где-то внутри Башни, или его не было.

Я хотел поговорить с Кассиопеей, но сейчас она была так занята. Я ушел, ориентируясь по карте, думая о том, как я смогу приспособиться к переменам из-за отсутствия Кассиопеи. Еще я продумывал иллюзии, которыми я смогу защищаться, как другие люди.

Глава 6

С девушками у меня не складывалось. Это было плохо, потому что мне было уже девятнадцать, и я учился на втором курсе университета. Я поступил на факультет химии вместе с Гиансаром, потому что я хотел знать, как производится наша продукция, к тому времени, как стану главой корпорации. В этом университете училось много девушек не из богатых семей, поэтому у меня был большой шанс завести отношения. Если бы после учебы я проводил меньше времени на работе у папы, у меня было бы больше времени грустить об этом. Ведь я знал, что в юности у успешных людей есть отношения.

Но я был виноват сам. Несмотря на то, что я научился доброжелательно разговаривать на отвлеченные темы, люди все равно по большей части удивляли меня и не нравились мне. Были девушки с красивой внешностью, но мне не хотелось быть ни с одной из них. К тому же, я не понимал намеков.

Однажды Фекда сказала:

— Если подвезешь меня до дома, Кастор, я угощу тебя чаем.

Ее подруга засмеялась. Я не любил чай и пил в основном кофе. Поэтому я сказал: