Свет зажегся (СИ) - Потоцкая Мария - Страница 27

Ярик улыбнулся, и Полина подумала, что он не стыдился этого и много лет назад, когда будучи мальчишкой не понимал, что так будет лучше. Хотя и сейчас она не могла сказать наверняка, что вернее: жить на улице было страшно, тем более подростку, но, может быть, было бы лучше, если бы его нашли социальные службы, а не отец. Но что случается с детьми в детдомах Полина могла только предполагать по книгам для подростков, которые она читала еще в школе.

— А дальше? — спросила она.

— Дальше мамаша орала, что вызовет полицию и упечет дядю Ореста за нападение на ребенка, а потом лишила меня ужина в профилактических целях.

— Да не с тобой, с Толиком.

Юля весело засмеялась, Полина знала этот смех, он означал, что она снова ведет себя некорректно.

— С Толиком? А чего с него взять, дальше стал жить с отцом. Он его вроде бы даже не отметелил тогда.

— То есть, если можно так сказать, они помирились потом?

— Может быть. Правда, потом он снова стал бить его.

— Тогда вряд ли.

— Так, ребятки, на все интересующие вопросы по поводу своей жизни я могу ответить и сам. Бил еще пару лет, но не особенно часто уже, до тех пор, пока я не научился давать сдачи.

Толик оперся на стол локтями, будто отгораживая Полину от Ярика.

— Пару лет?! Да ты в четырнадцать был таким же шибзиком, как и я.

— Хорошо, умник, может быть, через три года, но когда он был совсем бухой, я точно мог.

Полине казалась их дружба ужасной, и если, когда Толик рассказывал о Ярике, она видела хотя бы какую-то нежность, то сейчас она назвала бы их отношения скорее неприятными.

Ярик выглянул из-за Толика.

— Только послушай его, он постоянно понтуется. Небось, уже рассказал тебе ту невероятную историю, когда дорвался до денег и кормил послушных торчков, как голубей с рук?

— Не думаю, что это то, чем стоит понтоваться.

— А чем стоит? Семьей своей богатой что ли? — Ярик вдруг встал на защиту своего друга, стал неприятным и агрессивным.

— У меня вообще-то работа в институте в океанологии!

— Серьезно? Как-то прослушал, говоришь ты все время о своей семье!

Юля, ее верный рыцарь, защищающий ее от всех невзгод, хлопнула ладонью по столу.

— А твой друг — последнее быдло, только о наркоманах и преступлениях и говорит!

Толик засмеялся и лег на стол, явно преувеличивая смысл своего веселья. Он поднял вверх указательный палец.

— А может быть, в этом и суть: дети богатых отцов и любящих мам так и будут говорить о своей семье, а дети уродов о своих асоциальных связях. Только мы ведь уже не дети. У Полины есть сайт, на котором, боже мой, триста фактов об акулах, а у меня есть крутая тачка. У Ярика вон есть возможность летать в Турцию и возможность этого не делать. У Юли наверняка тоже что-нибудь есть.

— У меня есть двенадцать написанных рассказов. Но твоя теория терпит провал, Петр Борисович, Полинин папа, тот еще урод.

— Я слышал, что толстый кошелек перевешивает все моральные качества, не?

Толик лежал расслабленный, улыбался, может присутствие друга все-таки его успокаивало. А может, он снова вспомнил грустный анекдот Лазаря про соль и смысл жизни, но попытался посмотреть на все позитивнее сквозь его призму. Пока он был так спокоен, Полине хотелось поиграться с ним, погладить его по носу или взлохматить ему брови. Сейчас он ей очень нравился, и она совсем не замечала, что его смех был скорее грустным. А вот Юля не одобряла его, они еще толком не успели обсудить с ней Толика, но Полина уже все понимала.

Юля сказала:

— Единственный раз, когда что-то большое перевесило мои моральные качества, это был случай, когда я переспала с бывшим мужем нашей одноклассницы на встрече выпускников. Довольно шаткая позиция, как и твоя.

Юля тоже вряд ли нравилась ему.

— У него был большой член? Ты узнала об этом еще до того, как с ним трахнулась? — Ярик глупо засмеялся, но она проигнорировала его.

— Время рассказывать историю, — вместо этого сказала Юля, — Пойдем от суицида воспитательницы детского сада, который существовал только в фантазиях детей, но и наш случай будет не настоящим, а только мыслями смерти. Несколько лет назад, когда Полинина мама почти перестала вставать с постели и выражать какие-либо эмоции, кроме боли, она сказала такую фразу: «если меня тоже не станет, вам всем легче будет переживать потерю Настеньки, потому что я не буду напоминать вам о ней одним своим присутствием». Она тогда еще так задумчиво смотрела в окно. И Полина впервые была готова действовать в команде с отцом, испугалась, что мама убьет себя, и они показали ее психиатру. Тот развел их положить ее в частную клинику. Очень навязчивые ребята, если честно, помню, Полине они тоже предлагали походить к ним на терапию. Но она, как сильная мадам, воспользовалась их советом только еще через пару лет. Но история не о Полине, и даже не о ее маме, а обо мне, конечно. Значит, лежала она там несколько месяцев, смотрела в потолок, очень жаль было ее, конечно. А у Полины, наоборот, открылась небывалая активность, я даже думала, что она втихаря глотает антидепрессанты, но малышка не признается. В общем, она навещала ее в клинике через день, и я парочку раз ездила с ней. В общем, как-то мы приехали, а там было время прогулки, и я решила не мешать Полине с ее мамой, и оставила их, истощенных горем, на лавке посреди кустов шиповника быть нерукотворным памятником женской скорби. Сама я тоже присела на скамейку поодаль, и ко мне на уши присела какая-то сумасшедшая бабка. Она попросила у меня сигаретку, я подумала, что не мне тут лежать, и угостила ее. Бабуля так раздобрилась, что решила рассказать мне секрет. Заключался он вот в чем: ее отец был белым офицером. Представьте себе, вот это небылица, да уж. Она говорила мне об этом шепотом, будто до сих пор ее могут сослать за это или выгнать из комсомола, по меньшей мере. Я на всякий случай у нее спросила, какой сейчас год, вдруг бабуля в прошлом застряла, но нет, все она понимала. Потом еще сказала мне: «отец так и говорил, что эта советская власть до добра не доведет, все равно развалится». Вспоминала она об этом с таким ехидством, будто бы предсказание ее отца делало его, по меньшей мере, приемником Ванги. Все рассказывала про свое детство, а мы наблюдали за тем, как гуляют другие больные. В общем, в какой-то момент санитарка начала звать всех по именам, и одна женщина все не откликалась. Сразу говорю, это не была Полинина мама. Когда санитарка начала терять терпение, то стала спрашивать у всех их фамилии. Как я поняла тогда, она работала здесь не так давно, потому что когда она проходила мимо моей бабули, то и у нее спросила ее фамилию. Короче через пятнадцать минут переполоха, она вызвала другую санитарку, и та сразу навела порядок. Оказывается, бабулька моя, придумала себе имя и фамилию, и на свои настоящие данные не отзывалась, а когда ей пытались доказать, что ее зовут не так, начинала ругаться на них. Хотела ли она поиздеваться, или действительно так считала, или то, что она дочка бывшего белого офицера породило у нее идею скрываться, я не знаю. Но вот такой удивительный мир бабуль.

Толик был не прочь послушать любые истории, и никому незнакомых бабушек, и рыжих стерв, но сейчас они были все ему ни к чему. Ему нужно было знать, почему ее мама лежала в больнице, что случилось с их Настенькой, и как Полина это переживает.

— А я бы на твоем месте прикольнулся и пришел в форме красноармейца к ней, — сказал Ярик и противно засмеялся. То есть, Толику то был без разницы его смех, но он знал, что многих дрожь брала от его смеха.

— А я бы на твоем месте больше никогда не смеялась, — Юля присоединилась к толпе его недоброжелателей. Толик знал, что в любой момент они могут исчезнуть, ему было не до этого всего. Он схватил Юлю за руку.

— Ты ведь хер что расскажешь мне, а?

— Только если ты и мне приставишь пушку к голове.

Толик хотел вытащить пистолет, раз она напрашивалась, но голова разболелась с новой силой, и он растерялся.