Всевышнее вторжение - Дик Филип Киндред - Страница 47

И всё это издалека, думал Херб Ашер. Музыка и звон колокольчиков.

– А может, – сказал он, – я эмигрирую в какую-нибудь колонию.

– Райбис слишком для этого больна.

– Тогда я улечу один.

– Ты уж лучше начни встречаться с Линдой Фокс, – посоветовал Элиас. – Если, конечно, получится. Ты же на днях снова её увидишь. Не опускай руки, пробуй, старайся. Вся жизнь состоит из проб и стараний.

– О'кей, – сказал Херб Ашер, – я попробую стараться.

ГЛАВА 17

Рука в руке Эммануил с Зиной гуляли под тенистыми кронами Стенли-парка.

– Ты – это я, – сказал Эммануил. – Ты – Шехина, имманентное Присутствие, никогда не покидающее мир.

Женская сторона Бога, думал он. Известная евреям и только им. Когда произошло изначальное падение, от Божественного откололась трансцендентная, отделённая от мира часть, и это был Эн-Соф. Но другая его часть, часть имманентная и женская, осталась с падшим миром, осталась с Израилем.

Эти две части Божественного, думал он, отошли друг от друга на долгие тысячелетия. Но теперь они вновь соединились. Мужская половина Божественного и женская. Пока я отсутствовал, Шехина вмешивалась в жизни людей, старалась им помочь. Она проявлялась спорадически, то здесь, то там. А потому, строго говоря, Бог никогда не покидал человечество.

– Я – это ты, а ты – это я, – сказала Зина, – и мы снова нашли друг друга, и мы снова суть одно. Раскол исцелился.

– И под всеми твоими покровами, – сказал Эммануил, – под всеми твоими личинами скрывался я сам, моя собственная сущность. И я не узнавал тебя, пока ты мне не напомнила.

– Но как же это вышло? – спросила Зина и тут же добавила: – Впрочем, я знаю. Моя страсть к играм. Ведь это и твоя страсть, твоя тайная радость: играть, подобно ребёнку. Не быть серьёзным. Я воззвала к этой страсти, я пробудила тебя, и ты вспомнил, ты меня узнал.

– Это было очень трудно, – сказал Эммануил. – Мне было трудно вспомнить. Я тебе очень благодарен.

Всё это время, пока он отсутствовал, она унижала себя в падшем мире. Это несравненный героизм – оставаться с человеком при любых, самых бесславных обстоятельствах… и идти вместе с ним в тюрьму, думал Эммануил. Прекрасная спутница человека. Всегда рядом с ним, как сейчас она рядом со мной.

– Но теперь ты вернулся, – сказала Зина.

– Да, – кивнул Эммануил, – вернулся к тебе. Я на время забыл, что ты существуешь. Я помнил только мир.

Ты – это добрая, сострадающая сторона, думал он, а я – сторона грозная, внушающая страх и трепет. Вместе мы составляем единство. Разделённые мы неполны, любого из нас по отдельности недостаточно.

– Подсказки, – сказала Зина, – я всё время тебе подсказывала. Но ты должен был узнать меня сам.

– Какое-то время, – сказал Эммануил, – я не знал, кто такой я сам, и я не знал, кто такая ты. Меня мучили две загадки, и у них был один ответ.

– Пошли посмотрим на волков, – предложила Зина. – Они такие красивые. И мы можем прокатиться на поезде с маленькими вагончиками. Мы можем посетить всех животных.

– И освободить их из плена, – сказал Эммануил.

– Да, – согласилась Зина. – И освободить их, всех до последнего, из плена.

– Неужели Египет будет существовать всегда? – спросил Эммануил. – Неужели рабство вечно?

– Да, – кивнула Зина, – оно вечно, как и мы с тобой.

– Звери удивятся своей свободе, – сказал Эммануил у входа в зоопарк. – Первое время они не будут знать, что им делать.

– Тогда мы их научим, – сказала Зина. – Как мы всегда это делали. Всё, что им известно, они узнали от нас, мы были их наставниками.

– Да будет так, – сказал Эммануил и положил руку на первую стальную клетку. На него смотрели робкие глаза маленького животного. – Выходи из своей клетки, – сказал Эммануил.

Дрожащее от страха животное выбралось из клетки, и он подхватил его на руки.

Херб Ашер позвонил из магазина Линде в Шерман-Оукс. Ему потребовалось порядочно времени, чтобы прорваться через двух робосекретарш.

– Хэлло, – сказал он, когда Линда подошла к телефону.

– Ну как там моя звуковая система? – Линда часто заморгала и приложила к глазу палец. – Секундочку, у меня контактная линза соскальзывает. – Её лицо исчезло с экрана. – Ну вот, всё в порядке, – сказала она через пару минут. – За мною ведь ужин, верно? Если хочешь, прилетай сюда, в Калифорнию. Сейчас и всю будущую неделю я выступаю в «Золотом олене». Слушатели идут косяком, и я обкатываю на них уйму нового материала. Мне хотелось бы, чтобы и ты послушал.

– Прекрасно, – с восторгом согласился Херб Ашер.

– Так что же тогда, встретимся? – продолжала Линда. – Здесь, у меня?

– Конечно, ты только скажи когда.

– Как насчёт завтрашнего вечера? Только надо бы пораньше, чтобы успеть пообедать до того, как я уйду на работу.

– Прекрасно. Что-нибудь около шести вечера по калифорнийскому времени?

Линда кивнула.

– Херб, – сказала она, – если ты хочешь, можешь остановиться у меня. Дом большой, места много.

– Конечно хочу.

– Я познакомлю тебя с очень хорошим калифорнийским вином. Красное «Мондави». Я хотела бы, чтобы ты полюбил калифорнийские вина; это натуральное бургундское, которое мы пили в Нью-Йорке, оно было очень хорошее, но… у нас тут ведь просто великолепные вина.

– А ты уже решила, где мы будем обедать?

– Да, – кивнула Линда, – у Сасико. Японская кухня.

– Замётано, – согласился Ашер.

– Ну так как там моя звуковая система?

– Скоро всё будет готово.

– Я бы не хотела, чтобы ты слишком перетруждался, – сказала Линда. – Ты слишком много работаешь, а мне хотелось бы, чтобы ты давал себе отдохнуть, насладиться жизнью. Ведь в жизни так много приятного: друзья, хорошие вина.

– Скотч «Лафрояг», – добавил Херб.

– Ты что, и вправду любишь «Лафрояг»? – изумилась Линда. – А то мне уже начинало казаться, что, кроме меня, никто его не пьёт.

– Его гонят уже свыше двухсот пятидесяти лет всё в таких же, как и в далёком прошлом, медных перегонных кубах. Для его получения нужны двойная перегонка и искусство опытного винокура.

– Да, так написано на коробке. – Линда весело засмеялась. – Tы узнал это всё из надписи на коробке.

– В общем-то, да, – согласился Херб Ашер.

– А моя манхэттенская квартира, потрясно там будет, правда? Особенно когда ты поставишь там всю эту акустику. Херб… – Пылкий энтузиазм сменился на её лице недоверием. – А ты честно думаешь, что у меня хорошие песни?

– Да, и я это не думаю, а знаю.

– Ты такой милый, – смягчилась Линда, – и ты видишь вперёд гораздо дальше, чем я. Мне кажется, что ты принесёшь мне удачу. А ты знаешь, Херб, никто и никогда в меня толком не верил. Я ведь и в школе училась кое-как, и все домашние хором твердили, что я никогда не пробьюсь как певица. И с кожей своей я тоже намучилась. Ясное дело, я никуда ещё по-серьёзному не пробилась, а только начинаю, пытаюсь. И только для тебя я уже сейчас… – Она сделала неопределённый жест.

– Настоящая звезда, – подсказал Херб Ашер.

– И это для меня жутко много значит. Твоя вера придаёт мне силы. Знаешь, Херб, у меня ведь такое низкое о себе мнение, я же прямо уверена, что ничего не выйдет. Точнее говоря, была уверена, – поправилась Линда. – Но ты вливаешь в меня… Глядя на себя твоими глазами, я вижу не молодую неопытную артисточку, а нечто такое, что… – Ресницы Линды затрепетали, она улыбнулась Хербу в явной надежде, что он закончит за неё фразу.

– Я знаю про тебя то, – сказал Херб Ашер, – чего не знает никто другой.

И это действительно было так, потому что он её помнил, а все остальные – нет. Человечество забыло, оно впало в сон. Но ему предстоит проснуться и вспомнить.

– А слушай, Херб, – сказала Линда, – прилетай сюда на подольше. Ну, пожалуйста. Развлечемся, получим массу удовольствия. А ты хорошо знаешь Калифорнию? Да нет же, наверное, да?

– Да я совсем её не знаю, – признался Херб Ашер. – Я же тогда прилетел специально, чтобы послушать тебя в «Золотом олене». И мне всегда хотелось перебраться в Калифорнию, но то одно мешало, то другое.