В ожидании прошлого - Дик Филип Киндред - Страница 15

– Мне уже ничего не поможет, – ответил Эрик.

Его слова прозвучали как эпитафия.

Эрик почти закончил укладывать вещи, когда, наконец, раздался звонок. Это был Отто Дорф, и Эрик поспешил открыть.

Оглядевшись по сторонам, гость заметил:

– Вы уже попрощались с женой, доктор?

– Да, – и поспешно добавил: – Она вышла. Я один.

Закрыв второй чемодан, он перенес его вместе с первым в прихожую.

– Я готов.

Дорф подхватил один из чемоданов, и они отправились к лифту.

– Жена не одобрила, – заметил Эрик Дорфу, пока они спускались.

– Я не женат, доктор, – ответил Дорф. – Мне все равно не понять.

Он был холодно учтив.

В вертолете, что приземлился на стоянке перед домом, ждал еще один человек. Он протянул руки навстречу взбирающемуся по трапу Эрику.

– Рад видеть вас, доктор.

Еще невидимый снизу, человек представился:

– Я Гарри Тигарден, возглавляю медицинскую службу Генерального Секретаря. Приятно видеть нового члена в наших рядах. Секретарь, правда, не проинформировал меня заранее, но это не умаляет радости от нашей встречи. Просто он всегда принимает решения с ходу, ни с кем не советуясь.

Эрик ответил на рукопожатие, еще не в силах освободиться от мыслей о Кэт.

– Арома, – представился он.

– Как самочувствие секретаря?

– Выглядит усталым.

– Он умирает, – сказал Тигарден, как о чем-то обыденном и неизбежном.

Метнув в него взор, Эрик спросил:

– Отчего? В наше время трансплант-хирургия способна...

– Делать чудеса. Знаю, – сухо перебил Тигарден. – Но вы же видели: он фаталист. Он хочет возмездия за то, что вовлек человечество в тотальный конфликт между мирами.

Тигарден помолчал, пока вертолет поднимался в ночное небо, и, когда они набрали высоту, продолжил:

– Вам не кажется, что Молинари спланировал наше поражение в войне? Что он ищет поражения? Я с вами так откровенен потому, что в настоящий момент Молинари находится в тяжелейшем состоянии. Со времени пребывания на Марсе его преследуют приступы острого гастрита, или называйте это как хотите.

– Внутренние кровотечения?

– Пока нет. Во всяком случае, он нам ничего не говорит. Он никому не доверяет.

– Думаете, это не злокачественная опухоль?

– Сколько тут можно думать? Он даже не дает провести анализы: слишком занят. Подписывает бумаги, готовит речи, – Тигарден посмотрел на Эрика. – О чем вы говорили на Вашинге?

Эрик вспомнил: «Враги повсюду. Агенты Звездной Лилии».

– Да ничего особенного.

Узнав, о чем они говорили, Тигарден мог бы взять его под арест и даже просто застрелить на месте по законам военного времени.

– А я знаю, почему вас взяли к нам, – заметил Тигарден, поняв, что ему не удовлетворить любопытства.

– В самом деле?

– Молинари одержим идеей вливания свежей крови в ряды медперсонала. Да и то сказать – мы все уже выдохлись. Вы, наверное, в курсе, что у Секретаря огромная семья, размерами превосходящая мафиозный клан; больше клана Аккерманов.

– Вообще-то я слышал, что у него три дяди, шесть кузенов и кузин, одна тетка и старший брат, который...

– И все проживают в его шайеннской резиденции безвылазно. Постоянно выпрашивают льготы, пайки, квартиры, прислугу... И еще, должен добавить, у него есть любовница.

Эрик не знал.

– Об этом не писалось даже в оппозиционной прессе. Ее зовут Мария Райнеке. Молинари встречался с ней еще до смерти жены. Формально Мария считается его личным секретарем. Она много сделала для него, без нее он, возможно, и не протянул бы столько. Лильцы ее терпеть не могут.

– Сколько ей? – Эрик представил женщину-опекуншу в возрасте самого Секретаря или даже старше. Если Молинари на вид лет пятьдесят...

– Малолетка, – захихикал Тигарден. – Лолита. Бывшая машинистка-наборщица. Относила ему какой-то документ, так они и познакомились.

– С ней можно обсуждать его состояние?

– Безусловно. Только она и способна заставить его принять фенобарбитал и, когда мы вконец изматываемся, пафабамат. От первого он, видите ли, становится сонным, а второй сушит во рту, что мешает его выступлениям... Мария, как и он, итальянка, несмотря на немецкую фамилию. Обращается с Молинари совершенно в итальянском духе: кричит на него как мать, сестра или тетка, словно знает его с детства. Ее охраняют люди из «Сикрет Сервис»: боятся провокации лильцев. Молинари особенно...

– Чего?

– Что они с ней что-нибудь сделают: убьют или искалечат. Или повредят сознание – они умеют. Чик – и ты уже овощ. Быстро, как лоботомия. Они давно на этом специализируются. Вы еще не знаете, что у нас за союзнички, – усмехнулся Тигарден. – Это жестокая война. Так что если с нами выделывают подобное союзники, представьте, что сделают риги, когда прорвутся за линию обороны.

Повисло молчание.

– Как думаете, он выйдет из этого кризиса?

– Я уже ничего не думаю, – раздраженно откликнулся Тигарден. – Потому что не знаю, как лечить от полостных болей человека, который живет с малолетней любовницей и каждый вечер объедается острой пищей вроде жареных в масле креветок с горчицей и хреном. Не знаю, на какие условия вы пошли работать, лично я устал. Поверьте, с этого момента у вас не будет никакой собственной жизни, вы станете жить жизнью Молинари. Он будет спрашивать ваше мнение по всем вопросам, от контрацепции до приготовления грибов, зачитывать вам черновики речей, отрабатывать на вас ораторское искусство. На самом деле он никакой не Генеральный Секретарь ООН, он диктатор, самый настоящий – и к тому же ненормальный. Это, вероятно, один из величайших политических стратегов мировой истории, благодаря своей полной непредсказуемости. Двадцать лет ушло у него на то, чтобы занять пост Секретаря. Он низверг всех своих противников и конкурентов во всех странах. А потом спутался со Звездной Лилией. Это называется внешней политикой. Здесь он как стратег дал маху. Знаете, как это называется? Невежество. Молинари провел жизнь, осваивая искусство ставить людей на колени, а с Фреником фокус не проходит. В общении с чужаками он может столько же, сколько мы с вами. А может, и того меньше.

– Я заметил, – вставил Эрик.

– Но Молинари продолжает бороться с ними. Он блефует. Он подписал мирный договор, который втянул нас в войну. И здесь начинается его резкое отличие от всех разжиревших и обнаглевших диктаторов прошлого – Молинари принял вину на себя. Не стал расстреливать министра иностранных дел, списывать свой промахи на кого-либо другого, казнить группу военных советников. Он понимает, что ответственность лежит на нем. И это постепенно, день за днем, убивает его, начиная с желудка. Молинари любит Землю, любит людей, всех до единого, не деля на чистых и нечистых, любит свору ненасытных родственников. Ему приходится казнить, арестовывать, но он делает это против желания. Молинари очень сложный человек, доктор. Настолько сложный, что...

– Смесь Линкольна и Муссолини, – вмешался Дорф.

– Молинари все время разный, все зависит от того, с кем он встречается. На каждого человека у него совершенно отдельное восприятие, и сам он меняется, как актер, примеряющий шляпы.

Эрик вздрогнул при этих словах, вспомнив комика Джонатана Винтерса. «Иногда от его поступков волосы встают дыбом, иногда перед ним хочется снять шляпу».

– Да и что говорить, – продолжал Тигарден. – Если бы мы с вами приняли ответственность за все, что сделали в жизни, то давно бы замучили себя насмерть или сошли с ума. В детстве мне приходилось травить крыс. Вы видели, как мучается крыса, когда она подыхает от яда? Если бы я взял на себя ответственность за те мучения – как бы я жил дальше, с этого момента – хотя бы секунду? Это была бы сплошная агония, доктор Арома. К счастью, человек лишен этого качества – ответственности, как и вся человеческая раса. Все, кроме Мола. Как его называют? – Тигарден хмыкнул. – Линкольн и Муссолини? Я скорее сравнил бы его с другим. Который жил две тысячи лет назад.