Плохая мать (СИ) - Жнец Анна - Страница 19

Но я не сдамся!

Всю свою жизнь —  всю свою глупую, бестолковую жизнь я будто шла к этому моменту. И теперь обязана забыть о страхе, о панике, о том, какая я в сущности слабая и нерешительная. И просто сделать то, что должна.

И я сделаю!

Сантиметр за сантиметром я отвоёвываю добычу у озера. 

Спустя вечность мокрый дрожащий мальчишка распластывается на краю ямы.

— Ползи к берегу! — кричу. 

Пытаюсь развернуться, неловко опираюсь на колено...

И слышу характерный треск. 

Ледяная вода обжигает горло.

Глава 24

Холод впивается в тело тысячами острых иголок. Дыхание перехватывает. Голову будто сдавливает железным обручем.

Я в воде, в ледяной полынье. То, чего я боялась больше всего на свете, происходит прямо сейчас.

Сердце стучит отбойным молотком одновременно в груди и в висках. Одежда, мокрая, тяжёлая, тянет на дно. Я словно обвешана камнями, закована в доспехи. Проклятые сапоги! Проклятый объёмный свитер!

Как же холодно! Как холодно!

Сон. Это сон. Я постараюсь — и проснусь, поверну время вспять, окажусь на берегу, в тепле, сухая и невредимая. Не может, чтобы это происходило на самом деле. Так не бывает. Не со мной. 

Я пытаюсь ухватиться за край полыньи, удержаться на поверхности, не уйти под лёд, но пальцы окоченели — не слушаются, соскальзывают с острых кромок, горят болью.  

Я вытягиваю шею. Беспомощная, зову на помощь, кричу, раздираю горло истошным воплем. 

Вокруг никого. Лишь мальчик, спасённый мной, неуклюже ползёт к берегу. А я одна. Брошена на верную смерть. Если помощь и придёт, то слишком поздно. 

Оно того стоило? То, что я сделала ради чужого ребёнка? Оно того стоило?

«Стоило».

Я бы не смогла по-другому.

Я приказываю себе успокоиться, дышать глубже, медленнее.  Здесь и сейчас я могу рассчитывать только на себя. Не выберусь сама — погибну.

А я хочу жить! О боже, как сильно, как неистово я хочу жить! 

В голове калейдоскоп мыслей.

Ваня обнимает меня перед сном. С гордостью показывает собранную из лего машинку. 

Запах чая.

Солнечный луч на страницах открытой книги. 

Я не дочитала роман. Не дописала рассказ. Я должна выбраться и дописать! Должна увидеть сына и прижать к груди крепко-крепко. 

Неужели я больше никогда его не обниму?  

Мальчик доползает до берега и скрывается за деревьями, бежит в сторону домов. Только благодаря мне он жив. Благодаря мне вернётся к родителям, к маме, к своим игрушкам.

А я останусь на дне покрытого коркой озера. 

Барахтаясь в ледяной воде, медленно коченея, я внезапно отпускаю себе грехи. Прощаю все до последнего. Разрешаю себе быть сколь угодно неправильной, несовершенной, не оправдывающей ничьих надежд, даже собственных. Раз я смогла пройти по хрупкому льду, одолеть свой главный страх и, рискуя жизнью, спасти ребёнка, значит, не такая я  плохая, не такая слабая и никчемная, какой привыкла себя считать.

Что-то во мне меняется безвозвратно. Если я выберусь, выплыву, больше слова Олега меня не тронут. Если спасусь из ледяного кошмара, то справлюсь с чем угодно. После такого ужаса ничто не сможет меня напугать. 

Боль в пальцах невыносима. Я хватаюсь за кромку льда, и та обламывается. Разворачиваюсь к другому краю полыньи, возможно, более прочному, развожу руки и наваливаюсь на льдину грудью. Подтягиваю ноги — пытаюсь вылезти из воды. 

У меня получится. Получится! Должно получиться! Я в себя верю!

Я больше не маленькая испуганная девочка! Больше нет!

Вдалеке раздаётся собачий лай. Со стороны горки ко мне на помощь спешит мужчина с немецкой овчаркой. 

Я делаю последний отчаянный рывок. Приподнимаюсь на локтях, закидываю на край пролома сначала одну ногу, потом другую — и выбираюсь из смертельной ловушки самостоятельно.

Эпилог

Лифт сломан. Я поднимаюсь по лестнице — третий пролёт,  четвёртый — и сердце в груди бьётся ровно. Сегодня позвонить в заветную дверь я смогу без страха. Сегодня и впредь.

Прошлая я, забитая, молча глотающая упрёки, позволяющая себя унижать, осталась на дне заледеневшего озера. Никакие слова, никакие взгляды не выбьют почву у меня теперешней из-под ног. Если сомнения снова когда-нибудь одолеют, я закрою глаза, вспомню обжигающий холод, глубокую синюю бездну внизу и ту исступленную решимость, которая меня охватила. Когда понадобилось, я нашла в себе и силы, и смелость.

Неделю назад я спасла из воды ребёнка. Но и он спас меня — мальчик в оранжевой шапке, имени которого я так и не узнала и которого с той поры не видела. Надеюсь, у него всё в порядке.

Впереди море трудностей. Но я справлюсь. Справилась тогда — справлюсь и сейчас.

Даже если Олег настроил сына против меня, даже если Ваня не захочет со мной разговаривать и придётся неделями искать ключ к его сердцу, я найду выход. А Олег… его больше нет в моей жизни, нет в моих мыслях. Он — никто.

Девятый этаж.

Я нажимаю на кнопку звонка, и за дверью раздаётся радостный детский крик.

Словно меня давно и с нетерпением ждут.

— Мама! Мама пришла!

* * *

Олеся закрывает книгу и смотрит на меня распахнутыми глазами. 

— Так значит, это твоя жизнь, мама? — спрашивает и вытирает слёзы — впервые не пытается скрывать чувства.

Я улыбаюсь, запахиваю плотнее кардиган на груди. Лето подходит к концу, и вечера холодные. Мы сидим в плетёных креслах на веранде отцовского загородного дома — теперь он мой — смотрим на редкий неопрятный лесок за забором, слушаем шум проезжающих вдалеке машин. 

Олеся зажмуривается, болезненно сдвигает брови. Пальцы нежно гладят обложку книги, будто не книга это вовсе, а моя щека. Десять лет жизни уместились на восьмидесяти страницах.

Но у моей подросшей дочери остались вопросы.

— А что было потом? Потом, когда ты выбралась из замёрзшего озера? Вы с отцом поговорили и начали встречаться? А опеку над Ваней ты выиграла?

Я смотрю в её чистые серые глаза, так похожие на мои собственные, и вижу в дочери своё отражение, точную копию. Но лишь внешне. 

— Поговорили. Но сошлись только спустя пять лет. Встретились в Будве на одном из городских пляжей Черногории во время отпуска. Я поранила ногу о гальку, и Максим нёс меня на руках до шезлонга, хотя в этом совершенно не было необходимости. А потом сказал: «Если мужчина дважды спасает женщину от опасности, то обязан на ней жениться».

Мы обе смеёмся — так это похоже на нашего папу.

Ветер усиливается. Воздух свежеет. В нём — дыхание скорой осени. На ступеньках крыльца дымит спираль против комаров.

Дочь поднимается из кресла, скрывается в тёмном доме, через пять минут возвращается с двумя горячими чашками чая. Опускает на столик.

— Спасибо. А чёрного не было?

В свои шестьдесят я уже могу быть капризной, не тревожиться о расползающейся фигуре, о новых, всё более глубоких морщинах. С каждым годом я становлюсь спокойнее, обретаю больше внутренней гармонии. Избавлюсь от последних комплексов. Вот уже тридцать лет мне кажется, что жизнь только начинается. Я сбежала из ада, рискнула бросить нелюбимую работу, успешно пишу на заказ статьи и больше не боюсь казаться плохой или неправильной.

— Чёрного чая нет, — говорит Олеся. — Все запасы закончились ещё в пятницу. Завтра куплю. Ну так что там дальше? — она придвигается ближе, чтобы не пропустить ни слова. — Опеку над сыном, я так понимаю, получила ты?

— Нет. И не пыталась. Не хотела и перестала этого стыдиться.

С улыбкой слежу за изумлением на её лице.

— Но ведь Ваня…

— Оказался Олегу не нужен. Особенно, когда бывший муж нашёл себе новую жертву. Через год после развода сын ко мне вернулся, и знаешь… Оказалось, без Олега, без его контроля и вечных придирок мы с Ваней очень быстро нашли общий язык. 

— А я? — в глазах Олеси мелькает волнение. — Я была желанным ребёнком?

Неужели это её тревожит?

Тянусь и сжимаю дочкину ладонь.

— Конечно, даже не сомневайся.