Пути народов - Подольный Роман Григорьевич - Страница 54

(Одно замечание. Прошло девять лет со дня смерти В. М. Иллич-Свитыча, а продолжатели его дела уже ушли далеко вперед. Они говорят, что надо было бы внести поправки в текст его ностратического стихотворения. Ну что ж, это естественно. В басне Шлейхера или в ее переводе тоже были ошибки. Одна из них историческая. Овца у праиндоевропейцев не могла быть остриженной — ножницы изобрели лишь в первом тысячелетии до нашей эры, когда праиндоевропейского языка давно не существовало. До этого шерсть выщипывали. Но все равно язык не поворачивается сказать: ощипанная овца).

Теория о ностратической надсемье имеет много шансов быть окончательно и строго доказанной.

Но ностратическая надсемья тоже не изолирована. В нее входят, например, угро-финские народы, члены алтайской семьи, языки которых отдельные ученые упорно связывают с рядом индейских языков Америки. Даже название для такой «межсемейной» семьи придумано, по именам самых восточных (в Америке) и самых западных (в Европе) ее представителей говорят о денефинских народах.

Как будто удается связать языки аборигенов Австралии с речью народов Южной Индии.

Ждут своего объединения — руками ученых, конечно, — многие языковые семьи, которые пока еще кажутся далекими друг от друга.

Очень важно тут разрешить одну «частную» проблему, которая может стать ключом ко многим проблемам более широким. Я имею в виду загадку шумерского языка.

Шумеры — один из тех народов мира, имя которого известно каждому, кто изучал историю. Человечество обязано шумерам чрезвычайно многим. Их вклад в историю не меньше, чем вклад Древнего Египта. Шумеры предшествовали в Месопотамии вавилонянам. Это шумеры разделили сутки на двадцать четыре часа, придумали семидневную неделю, разработали сложнейшие ирригационные системы и т. п. и т. д.

Шумерские надписи расшифрованы. Мы прочли древние поэмы шумеров, узнали их законы, узнали и многие законы шумерского языка, ставшего мертвым больше трех тысяч лет назад. Не знаем только, каким был шумерский язык. Не был он, по-видимому, ни индоевропейским, ни семитским, ни кавказским, его не могут пока с уверенностью отнести ни к одной другой известной лингвистам семье.

Найти родителя для шумерского языка пока не удалось. Он выглядит сиротой, да к тому же еще и бездетным: не смогли найти и языков, которые бы произошли от шумерского. Мало того, сирота оказался вовсе лишенным родни — ни один известный древний или новый язык не удалось записать шумерскому хотя бы четвероюродным братом.

Это было загадкой. Мало того, это закрывало пути к решению других загадок. А. Мейе, французский лингвист, — я его уже цитировал в этой книге — говорит, что изолированный язык лишен истории. Его ни с чем нельзя сравнивать, трудно и часто невозможно узнать, какие слова и грамматические конструкции в нем древнее, какие моложе, каковы законы его развития…

И все это оказывается верным по отношению к языку народа, значение которого для истории человечества трудно переоценить, народа, исторический подвиг которого так поразил некоторых историков, что они, конечно, напрасно, даже объявили древнюю Месопотамию шумеров главным и чуть ли не единственным источником культуры всего мира, бросив лозунг: «С востока свет». Сейчас шумерский язык пытаются все-таки заново ввести в семью. Одни ученые говорят об отдаленном родстве его с языком дравидов — темнокожих жителей Индии. Другие пытаются хотя бы перебросить мостик между шумерским языком и языками тибето-бирманских народов.

Если одна из этих гипотез будет доказана, многие важные факты истории можно будет увидеть в новом свете, больше узнать о древнейших передвижениях народов, о путях развития цивилизаций.

Но все доказанные и предполагаемые аргументы в пользу родства языков бледнеют на фоне гипотезы, утверждающей, что все мы, все люди мира, говорим на одном языке.

Как так?.. Конечно, каждый из нас раньше или позже с удивлением выясняет, что привычные ему формы родного языка совсем не обязательны для человеческой речи. На школьных уроках английского, немецкого или французского почти возмущаешься явно ненужным, на твой взгляд, и все-таки непременным артиклем, поражаясь, как англичанам, например, удается зато обходиться почти без падежей. Но наука о языке знает и более удивительные, с нашей точки зрения, вещи.

В речи эскимосов фразы очень трудно разбить на слова. В тюркских языках основа слова и его суффикс относительно самостоятельны и «гуляют сами по себе», оказываясь порой в отдаленных друг от друга местах предложения. У китайцев почти все слова очень короткие, односложные и вообще не меняют своей формы.

Есть языки, в которых значение слов и смысл фраз зависят от музыкального тона фразы.

Таких примеров различий между языками можно привести великое множество.

Но зато у всех языков мира — от вьетнамского до английского, от суахили до украинского, от якутского до языка индейцев аймара — есть некоторые общие черты. Ученые говорят о языковых универсалиях — правилах, действующих с одинаковой силой во всех наречиях и диалектах планеты.

Пока что нам наверняка известны далеко не все такие универсалии. И можно высказывать только предположения о том, чем объясняются многие из них. Что-то может тут зависеть просто от устройства голосового аппарата человека, что-то от глубинных, основных законов нашего мышления и так далее. Нам, естественно, больше всего бросаются в глаза отличия; для нас всего важнее, что носители этих языков не понимают друг друга. Но лингвисты-теоретики, хорошо представляющие, какие в принципе, согласно законам одной лишь теории вероятности, возможны между языками различия, считают реальное разнообразие языков отнюдь не таким уж безбрежным. Скорее наоборот.

Вот если учесть все эти обстоятельства, говорят некоторые из теоретиков, то утверждение о единственном земном языке не покажется таким уж большим преувеличением. Но коли так, то на этом языке говорили ведь и десять тысяч лет назад и много больше.

А группа американских лингвистов заходит в своей оценке языкового единства мира еще дальше. Они не только ручаются, что двести пятьдесят — триста веков назад все люди, все члены вида гомо сапиенс, говорили на этом же самом «едином» языке, но и готовы приписывать владение им даже неандертальцам. А недавние опыты по обучению обезьян условной речи продемонстрировали якобы, что фразы, составленные шимпанзе, подчиняются некоторым законам все того же «единого» языка. (Правда, обучали-то обезьяну люди. Об этом забывать все-таки нельзя).

Было высказано также предположение, что некоторые черты «единого языка» не усваиваются ребенком в процессе обучения, но наследуются им. Автор его ссылался на общеизвестные способности, проявляемые каждым ребенком, осваивающим родной язык. Те самые способности, о которых Корней Чуковский писал в своей книге «От двух до пяти». Вот цитата из нее, которая «льет воду на мельницу» этой гипотезы:

«Страшно подумать, какое огромное множество грамматических форм сыплется на бедную детскую голову, а ребенок как ни в чем не бывало ориентируется во всем этом хаосе, постоянно сортируя по рубрикам беспорядочные элементы услышанных слов и при этом даже не замечая своей колоссальной работы. У взрослого лопнул бы череп, если бы ему пришлось в такое малое время усвоить то множество грамматических форм, которое так легко усваивает двухлетний лингвист. И если изумителен труд, выполняемый им в это время, то изумительнее та беспримерная легкость, с которой он этот труд выполняет».

Лингвистика тут в лице отряда своих представителей, правда очень небольшого, посягнула на чужие владения, не зная притом дорог по ним. А современная биология категорически против гипотезы о наследовании любых приобретенных способностей, к числу которых пришлось бы отнести и врожденное знание законов речи. Впрочем, огромное большинство лингвистов тоже отметает возможность наследования языковых знаний.