Свободное радио Альбемута - Дик Филип Киндред - Страница 44

— Никакого, — согласилась Садасса.

— Жаль только, что мы оказались в ловушке, — сказал я. — Они знают, что мы делаем, им известно о записи. По крайней мере они прекрасно осведомлены о том, что таковая существует и что мы замыслили некий политический акт, связанный с этой записью. Им нужно лишь дождаться, когда тираж диска появится в продаже, чтобы проиграть его и определить, что же там записано. Мы делаем как раз то, чего от нас хотят. Впрочем, может быть, они и не на все сто процентов уверены в преступности наших планов. Не исключаю, что никакой звукооператор им не звонил, и вовсе не были подслушаны наши разговоры в баре «Ла Пас». Возможно, им известно только то, что «Давай поиграем» — наш новый альбом, на который мы возлагаем большие надежды и в который вложили бездну денег и энергии; а потому полиция, которой свойственна подозрительность, держит руку на пульсе, требует от нас предоставления пленки с записью и экземпляра диска до поступления его в торговую сеть.

— Я думаю, они лгут, — сказала Садасса. — Блефуют. Это вполне возможно. Мы должны продолжать.

— Но если мы остановимся, — заметил я, — они не станут нас убивать.

— И все же нужно продолжать.

— Понимая, что мы обречены?

Она молча кивнула.

— Я думаю о Джонни, — сказал я. — ВАЛИС охранял его, велел мне дать ему тайное имя. Оно, наверное, исчезнет, погибнет вместе с ним, и очень скоро.

— Если ВАЛИС охранял его, ребенок уцелеет.

— Ты уверена?

— Уверена.

— Надеюсь, ты не ошибаешься.

— Пусть ВАЛИСа теперь здесь нет, — сказала Садасса, — но в каждом из нас…

— Знаю. Недавно я почувствовал, как он шевельнулся. Новая жизнь в моем мозгу. Второе рождение… Рождение, данное свыше.

— Это — знак из вечности. Можно ли надеяться на большее? Если твое тело или мое тело будет уничтожено, огневик вылетит из него в атмосферу, а с ним и наша собственная искорка. И там наконец мы сольемся в одно неразделимое целое. До самого возвращения ВАЛИСа. Все мы — ты, я, остальные, сколько бы их ни было.

— Мне это нравится, — сказал я.

— Хочу спросить, — продолжала Садасса, — из всех образов, явленных тебе спутником, какой поразил тебя более других, какой был самым глубоким?

— На мгновение я увидел вселенную как живой организм, — сказал я. Садасса кивнула. — И мы — в нем. Это ощущение было таким странным, я не могу выразить его словами. Словно улей с миллионами пчел, и все они сообщаются друг с другом через огромные расстояния разноцветными огнями. Постоянно меняющиеся световые картины, а мы — внутри этой пляски огней. Пчелы или кто бы они ни были — может, звезды или звездные системы — непрерывно посылают сигналы и отвечают на них. А кроме того, все они в унисон издают мелодичное жужжание.

— Вселенная — огромный коллективный разум, — сказала Садасса. — Мне тоже являлся этот образ.

— Посылая сигналы друг другу, пчелы мыслят. Так осуществляется процесс мышления целого организма. А еще в нем действует силовое поле, охватывающее все пространство, и эта сила координирует и синхронизирует все части организма, направляя их на достижение общей цели.

— Он живой, — вставила Садасса.

— Да, — повторил я. — Живой.

— Мне разъяснили, — сказала Садасса, — что эти пчелы — приемные и передающие станции. При передаче такая станция загорается своим цветом, заранее определенным. Огромная вселенная, состоящая из приемных и передающих станций. Но немало таких станций погружены во тьму, временно выключены. Я наблюдала за станциями, которые принимали сообщения из такого далека… У нас, кажется, такие расстояния называются парсеками.

— Прекрасное зрелище, — заметил я. — Живые световые узоры, образованные работающими станциями.

— А потом в эти узоры вторглось нечто, убивающее станции и занимающее их место, — продолжала Садасса.

— Однако взамен уничтоженных появились новые.

Садасса помолчала.

— Наша планета ничего не принимает и не передает. Разве только горстка людей — несколько тысяч из трех миллиардов, — которыми управлял спутник. А теперь и мы онемели. Свет погас.

— До прибытия нового спутника, — отозвался я.

— Да, нам показали грандиозное зрелище, — кивнула Садасса. — И мы наблюдали его с самой выгодной позиции. Такое не забывается. Пусть даже все станции в этом секторе угаснут навеки — мы запомним увиденное. Ведь спутник передал нам самое сокровенное знание о природе вещей, о вселенной как живом мозге, где клетки связаны друг с другом. И мы называем этот мозг… — Она улыбнулась мне. — Вот почему ты увидел фигуру Афродиты. В ней причина того, что триллионы станций находятся в гармонии.

— Да, в гармонии и согласии, несмотря на разделяющее их расстояние, — подтвердил я.

А называем мы эту скоординированную систему передающих и приемных станций, подумал я, называем мы ее ВАЛИС. Это наш друг, который не может умереть. Его любовь сильнее любых властителей. И она никогда не иссякнет.

Садасса откашлялась.

— Когда, по-твоему, будет готова пленка с записью?

— Думаю, в конце месяца.

— А мастер-диск?

— Вскоре после пленки. Но моя работа заканчивается изготовлением и утверждением записи.

— Будь уверен, — мрачно сказала Садасса, — они могут появиться в любой момент и захватить штамп. Прямо в процессе изготовления тиража.

— Знаю. Мы перемешаем чистые штампы и штампы с нашим материалом для подсознательного усвоения. Может быть, нам повезет и они захватят чистый.

— Кстати, — сказала Садасса, — пожелай мне удачи. В последний день месяца я иду к врачу — узнать, продолжается ли ремиссия.

— От всей души желаю тебе счастья.

— Спасибо. Я немного волнуюсь. Видишь ли, я продолжаю терять вес… Никакого аппетита. Похудела до девяноста двух фунтов. А теперь, когда спутника больше нет…

Она слабо улыбнулась.

Я обнял ее и привлек к себе — легкую и хрупкую, как птенец. А потом поцеловал — в первый раз. Она прижалась к мне.

— Они арестуют твоего друга Фила, — сказала Садасса. — Сочинителя научно-фантастических романов.

— Знаю.

— Ты думаешь, оно того стоит? Его карьеры и твоей?

И его жизни…

Часть третья

Фил

Глава 28

…И его жизни и моей. Мы оба погибнем.

— Ты думаешь, оно того стоит? — спросил я. — Твоя гибель, гибель твоей семьи и друзей?

— Дело должно быть сделано, — сказал Николас.

— С какой стати? — Я требовал объяснений. Именно в это время я писал новый роман, лучший из всех мною написанных. — Скажи мне, Николас, что содержится в материале, который ты намерен записать на диск?

Мы сидели на трибуне анахаймского стадиона и следили за игрой «Ангелов». Мой последний бейсбольный матч, подумал я с грустью, потягивая пиво из бутылки.

— Информация, которая со временем приведет к падению Фримонта, — ответил Николас.

— Никакая информация не в состоянии этого сделать, — сказал я. У меня не было столь наивной веры в силу слова — сказанного или написанного. — А кроме того, полиция не допустит распространения записи. Им наверняка все известно.

— Так всем кажется, — отозвался Ник. — Но мы должны попытаться. Я не исключаю, что только один человек из ДАНа, ретивая Вивиан Каплан, вцепилась в нас, надеясь нагреть на этом руки. Полиция, возможно, и не разделяет ее подозрения.

— Полиция подозревает всех и всегда, — возразил я.

— Наш славный президент, — сказал Ник, — является тайным агентом коммунистической партии.

— Это голословное обвинение или у тебя есть доказательства?

— Мы в эту запись вмонтируем имена, даты и Бог знает что еще. Вполне достаточно, чтобы…

— Но у вас нет документальных доказательств, — прервал его я.

— Зато мы знаем многие детали. Слушатели воспримут их на подсознательном уровне.

— И вы зальете этой информацией всю Америку?

— Именно.

— И в одно прекрасное утро все проснутся и начнут петь: «Красный Фримонт, красный Фримонт, Белый дом не для тебя!»