Криабал. Апофеоз - Рудазов Александр - Страница 37

Глава 13

На море было холодно, ветер дул сильный. Оркатти, Дженнаро и практикант закутались в теплые штормовки. Танзен же просто принял форму № 26 (морж). Сидя на корме, он благодушно помаргивал подслеповатыми глазками и смотрел, как плещутся о борт волны.

В одиночку Танзен не стал бы мудрить с сотворением кораблика. Просто доплыл бы своим ходом в форме № 19 или долетел в форме № 6. Имея только одного спутника, тоже бы справился – довез бы в форме № 18 или № 35.

Но, к сожалению, среди всех его девяноста девяти форм нет ни одной, способной перевезти через океан сразу трех человек.

Надо будет при случае восполнить этот пробел.

Ну да и так неплохо. Дженнаро сотворил комфортную посудину и как следует надул ей паруса. Лодочка шла, как по струнке, мчалась точно к острову Хор-Ханк.

Правда, до него еще далеко. Хор-Ханк – самый северный, самый удаленный остров в Синдикате Великой Верфи. Это государство-архипелаг не так уж и протяженно в смысле чисто земель, поскольку состоит исключительно из небольших островов. Но разбросаны они по такой огромной территории, что на карте Синдикат виден хорошо. Если самые южные его острова расположены рядом с экватором и никогда не знают зимы, то самые северные – в умеренных широтах, и сейчас там еще лежит снег.

– Как насчет перекусить? – спросил Дженнаро.

– Самое время, – кивнул Оркатти. – Кажется, у нас еще осталась рыба с картошкой…

– Да я сейчас сотворю что-нибудь получше, – поморщился Дженнаро, листая гримуар. – Как насчет томленной в вине говядины с нутом и паприкой?

– Смотри только снова с солью не напортачь, – хмыкнул Оркатти.

Да, в прошлый раз, когда Дженнаро творил обед, он оговорился и вместо «двадцать две песчинки соли» сказал «две песчинки соли». Конечно, он тут же сотворил соль отдельно, и ничего страшного не произошло, но Оркатти все равно над ним подтрунивал.

Сам же Танзен вообще предпочитал подножный корм. На берегу он ловил свежую рыбу в форме № 26, в открытом море – всю ту же рыбу, но в форме № 18 или № 19. На суше охотился в форме № 13 или № 25, а то даже просто щипал траву в форме № 24 или № 29. Метаморф без еды нигде не останется, ему не нужны вылепленные из маны деликатесы.

На самом деле, когда есть выбор, лучше не злоупотреблять магической пищей. Особенно долговечной, из псевдоматерии. Если волшебная еда по сути и не еда, а просто заклинание для утоления голода, она рассеется еще в кишках, оставив сытость, но не отложившись в организме и уж точно не оказавшись потом в ночном горшке. В этом нет ничего плохого, но слишком долго обманывать желудок волшебством нежелательно.

А вот когда пища псевдоматериальна, то во всем соответствует настоящей пище… однако тоже исчезает спустя какое-то время. По отношению к объедкам это даже удобно, но ведь главная задача еды – перевариться. Стать частью того, кто ее съел. Было бы крайне неприятно, если бы по окончании заклинания все эти молекулы просто испарились. Страшно даже представить, как это будет выглядеть и что почувствует человек.

Поэтому самоочевидно, что для продуктов питания используется долговечная, «строительная», псевдоматерия. Она может существовать веками и даже тысячелетиями. Конечно, в конце концов она все равно растворится, как и все не совсем настоящее, но тому, кто когда-то ее съел, будет уже все равно.

Таким образом созданная по всем правилам магическая пища абсолютно безвредна и даже лучше натуральной. Она не протухает и не бывает заражена гельминтами.

Но в том-то и дело, что далеко не всегда ее создают по всем правилам. Даже опытные волшебники иногда совершают ошибки. А есть что-то, сотворенное студентом – серьезно рисковать здоровьем.

Впрочем, таких-то уж ошибок Дженнаро не совершал никогда. Да, он с досадным постоянством упускает в заклинаниях какую-нибудь мелочь, умудряется оговориться даже читая с гримуара, но ни разу еще не напортачил сколько-нибудь серьезно.

Возможно, именно потому он и совершает мелкие ошибки, что чересчур пристально следит, как бы не совершить крупную.

Волшебники плыли до вечера, а потом еще и всю ночь. Только утром Бриллиантового Лебедя наколдованный кораблик пристал к берегу.

Городок на Хор-Ханке оказался всего один, да и сам остров был невелик. Пришвартовались волшебники под покровом невидимости – Дженнаро начитывал его почти полчаса, но дело того стоило. Неизвестно, где притаились загадочные хозяева Сукрутурре – до поры лучше ничем себя не проявлять.

В конце концов, Маладис уже завтра.

Под покровом невидимости же волшебники дошли и до единственной в городке таверны, где сняли комнату. Оркатти слегка ослабил внимание тавернщика, чтобы тот не запомнил их лиц, да и вообще забыл о их существовании, едва перестанет видеть.

В номере Дженнаро сразу уселся медитировать. Его услуги пока что не требовались. Остальные же распределили меж собой задачи.

Оркатти тоже устроился в номере, но не для медитации. Он улегся на кровать поудобнее и покинул тело. Отлично видимый для волшебников, но не для обычных людей, психозритель заструился бесплотным духом и уплыл с потоками эфира. Возможно, ему что-то удастся разведать.

Практиканта Танзен послал на самостоятельное задание. Велел принять форму № 4 (воробей) и полетать над городом. Держаться подальше от людей, но глаза и уши отворить пошире.

Сам же Танзен пошел в форме № 31 (человек семидесяти двух лет). Снятая с одного книжника, эта матрица выглядела настолько безобидной, насколько вообще возможно. Такой сутулый седенький старичок в очках.

Кроме очков к этой форме прилагался стереотипный костюм странствующего ученого – бархатные панталоны, такая же куртка с бесчисленными карманами, кожаные гетры, желтые ботинки и дорожная кепка. За спиной висел рюкзак с притороченной к нему подзорной трубой.

Бросив один только взгляд на это чучело, любой думал, что этот тип ловит бабочек или собирает гербарии. Именно такой легенды и придерживался Танзен.

У него имелись и другие маскировочные формы. Он мог выдать себя за восьмилетнего мальчика или очаровательную девушку, грязного гоблина или благородного эльфа. Но сейчас уместнее всего ему показался старый добрый мэтр Паганотти.

В принципе Танзен мог замаскироваться и иначе, не сменяя форму полностью. Простейший вид метаморфозы именно так и называется – маскировочная. Она не позволяет изменяться слишком сильно – просто поиграть с внешностью. Подправить нос или губы, перекрасить глаза или волосы, удлинить или укоротить кости… Всего по чуть-чуть, понемногу – и вот ты уже совершенно другой человек или даже человекоподобный нелюдь.

Есть и более глубокая метаморфоза. Она сложнее, но дает больше возможностей. С ее помощью можно кардинально изменять свое изначальное тело, отращивать новые органы и конечности, изменять пропорции и тому подобное. Как маскировочной, так и глубокой метаморфозе обучают в институте Метаморфозис, на факультете преобразований.

Но этим методом Танзен владел очень плохо. Все-таки он окончил другой факультет – превращений. Там учат не частичной, а полной метаморфозе, переходам в иные формы, с полным заимствованием матриц – вплоть до инстинктов, навыков и элементов памяти.

Метаморфы постоянно спорят, какой метод лучше – преобразований или превращений.

Городок Хор-Ханк, носящий то же имя, что и остров, оказался совсем маленьким. Три улицы, полсотни зданий, едва ли тысяча жителей. Жили они уединенно, промышляли рыболовством и выпасом овец.

К Синдикату Великой Верфи относились постольку-поскольку. В ратуше сидел капитан-губернатор, раз в год он отсылал Совету Королей отчет и собранные налоги, тем связи с метрополией и ограничивались.

Играя роль ученого чудака, приехавшего на Хор-Ханк в поисках редких растений и насекомых, Танзен бродил по городу, суя нос везде и всюду. Каждому встречному он оживленно рассказывал о своих научных трудах и жаловался на скупердяя-ковролетчика, привезшего его с южных островов за какие-то несоразмерные деньги.