Пещеры Красной реки. Листы каменной книги
(Исторические повести) - Сенак Клод - Страница 20

И сердце мальчика наполнилось жалостью и нежностью к крошечному существу, потерявшему в один день, подобно Нуму, все, что было ему дорого, и испытавшему, вероятно, такую же тоску и боль, какую испытал когда-то он сам.

Поднявшись с места, Нум подошел к волчонку. Бедный зверек задыхался от усталости и отчаяния, но глаза его по-прежнему горели лютой, неутолимой злобой.

— Ты остался один, — пробормотал Нум. — Ты слаб и беспомощен… Я тоже был слаб и тоже остался один…

Протянув руку, Нум хотел погладить своего пленника. Но волчонок, хрипло рыча, вскочил на ноги и попытался укусить протянутую к нему руку, однако не дотянулся до нее и, обессиленный, свалился обратно на земляной пол.

Он не понимал намерений Нума и по-прежнему считал его своим заклятым врагом. Никаких иных отношений с человеком, лишившим его свободы, у него не могло быть.

X

ЯК И ПЕЩЕРНЫЙ МЕДВЕДЬ

Однажды утром в долину Красной реки пришла весна.

Ночью лед на реке треснул и разошелся в стороны, оставив посреди русла широкую полосу чистой воды. Ветер дул с юга. Солнце ослепительно сияло в чистом, без единого облачка, голубом небе.

Нум проснулся на своем ложе из шкур и, подняв голову, прислушался. Снаружи из-за бревенчатого частокола в пещеру явственно доносилась ликующая песня освобожденной от зимнего плена воды. Сосульки, висевшие, у входа, таяли под утренними лучами солнца; веселая капель звенела хрустальным звоном.

— Учитель! Учитель! Весна!

Абахо открыл глаза и, откинув меховое одеяло, сел на ложе. Вот уже несколько дней, как старик и мальчик перебрались из Священной Пещеры в жилище вождя племени, чтобы присутствовать при великом событии, которого они так долго и так горячо ждали.

Давно пора было зиме кончиться! Запасы пищи у обоих затворников подходили к концу. Один волчонок пожирал больше мяса, чем Абахо и Нум, вместе взятые. Он не брезговал даже сухими, уже начавшими подгнивать каштанами.

Нум придумал волчонку имя: он назвал его Яком, потому что маленький зверь требовал пищу коротким отрывистым тявканьем: «Як, як, як!»

Опираясь на плечо Нума, Абахо подошел к выходу из пещеры и с трудом поднялся по лесенке, между тем как Нум, гибкий и проворный, одним прыжком взлетел на гребень частокола. Они одновременно выглянули наружу и замерли от восторга перед открывшейся их глазам картиной.

Высоко в небе летели черные треугольники журавлей, направляясь к северу. Огромные птицы протяжно и звонко кричали, то и дело нарушая строй: каждый старался занять первое место позади вожака стаи.

По реке плыли голубоватые льдины, крутясь в водоворотах и разбиваясь на тысячи сверкающих осколков у загромождавших русло каменных глыб. Снег в долине таял на глазах, веселые говорливые ручейки уже бежали там и сям к реке, пробираясь мимо зеленеющих кустиков первой весенней травки и голубых подснежников, которые успели раскрыться на их пути.

На голых, пригретых солнышком ветвях деревьев лопались почки, спеша выпустить на свет крохотные бледно-зеленые листочки. Ближе к берегу из красноватой влажной глины выглядывали острые стрелки ирисов.

Дрожащие губы Абахо шептали слова благодарности Великому Духу, позволившему ему еще раз увидеть чудо пробуждающейся от зимнего сна природы. А зоркие глаза Нума были устремлены на крутой откос берега, изрытый десятками отверстий птичьих гнезд. Скоро в этих гнездах появятся свежие яйца, которые он не преминет собрать. Нум с удовольствием думал об этом, поглаживая впалый живот и глубоко, всей грудью вдыхая весенний воздух, полный запахов тающего снега и влажной земли.

Услышав голоса людей, волчонок проснулся и заворочался в своем углу. Он приоткрыл один глаз и увидел, что ночь кончилась и наступил день. Печальный вздох вырвался из груди звереныша; он снова закрыл глаза и положил острую мордочку на вытянутые лапы.

Пленник чувствовал, однако, что там, за частоколом, происходит что-то необычное, новое. Это была первая весна в его коротенькой жизни. Кончики его толстых лап покалывало, словно он отлежал их за ночь.

Волчонок снова вздохнул так глубоко и протяжно, что облако пыли взметнулось вокруг его головы. Какое ему дело, что в мире весна и наступают теплые дни, раз он все равно обречен томиться на привязи в глубине темной и сырой пещеры?

Нум услышал этот вздох и понял, что его маленький пленник проснулся. Спрыгнув с частокола, мальчик подошел к волчонку и присел перед ним на корточки. Як вздрогнул и, не открывая глаз, прижал уши к затылку. Поведение Нума всегда приводило волчонка в замешательство. Молодой хозяин вообще обращался с ним вполне разумно, но временами вел себя так странно, что Як не знал, что и подумать.

Вчера, например, он пожелал во что бы то ни стало научить Яка танцевать на задних лапах!

Як ненавидел подобные шутки. Он не любил также слышать, как хозяин смеется: ему казалось, что Нум насмехается над ним.

Как раз в эту минуту Нум весело рассмеялся, и Як заворчал, сердито оскалив острые клыки, но не открывая глаз, потому что не выносил лукавого насмешливого взгляда молодого хозяина, когда на того находило его непонятное настроение.

— Як! Як! Слышишь? Весна!

Волчонок только крепче прижал уши к голове. Он не понимал языка людей; звуки членораздельной речи казались ему дикими и неизменно вызывали удивление. Радостный голос Нума нестерпимо раздражал волчонка; вся шерсть на его спине встала дыбом.

— Вставай, лентяй, хватит спать! На дворе весна!

Абахо, в свою очередь, приблизился к маленькому волку. Рука его легла, мягкая и успокаивающая, на взъерошенную серую шерстку. Як не шевельнулся. Он терпел с грехом пополам прикосновение этой большой худой руки, когда-то заботливо промывавшей и перевязывавшей его раны. Рука была ласковой, но твердой, и волчонок испытывал к ней некоторое доверие.

Мудрый Старец никогда не старался вывести Яка из терпения. Он разговаривал с волчонком ровным и спокойным голосом, маленький хищник иной раз тихонько скулил и повизгивал, когда Абахо гладил его, потому что эти мягкие прикосновения напоминали ему ласки матери-волчицы. Если бы Як жил вдвоем с Абахо, он, без сомнения, скоро привязался бы к Мудрому Старцу и, быть может, научился бы лизать эту дружескую и добрую руку.

Но с Нумом волчонок всегда держался настороженно; мускулы его были напряжены, шерсть на спине стояла дыбом. От молодого хозяина можно было ожидать в любой момент какого-нибудь подвоха. Не то чтобы Як ненавидел Нума — совсем нет! — он просто еще не доверял ему.

В маленьком диком сердце волчонка жило воспоминание о том, как Нум спас ему жизнь, и он ощущал смутное чувство благодарности к мальчику. Но это совсем не означало, что Як должен безропотно сносить бурные проявления дружеских чувств молодого хозяина, его непонятные выходки и оскорбительный смех.

Если Нум надолго оставлял волчонка в покое, Як любил, положив лобастую голову на вытянутые лапы, следить, как молодой хозяин быстро ходит взад и вперед по пещере, наклоняется и выпрямляется, гибкий, словно тростник, и проворный, как белка, пытаясь разрядить накопившуюся в мускулах молодую энергию. С Нумом Як мог бы бегать до потери дыхания, прыгать через препятствия, взбираться на холмы и скатываться в лощины, с ним он мог бы играть!

Но, увы! Все усилия Нума были направлены к тому, чтобы зверек почувствовал его превосходство над собой. Зажав в своих ладонях острую черную мордочку, он заставлял волчонка глядеть ему прямо в глаза и торжествовал, когда Як, не выдержав пристального взгляда мальчика, опускал веки. Он непременно хотел научить волчонка давать лапу, а протягивая ему кусочки мяса, высоко поднимал их над головой Яка, чтобы тот встал на задние лапы или прыгнул вверх… И, проделывая все это, он весело смеялся.

Як изо всех сил сдерживался, чтобы не укусить обидчика, потому, что Нум был тем, кто давал ему пищу, а еще потому, что однажды попробовал огрызнуться и был строго наказан.