Тени и свет - Сологуб Федор Кузьмич "Тетерников" - Страница 4

- Ловлев! - дразнят его товарищи, смеясь и толкаясь.- Схватил кол! С праздником!

Володе неловко. Он еще не знает, как следует вести себя в таких случаях.

- Ну, схватил,- досадливо говорит он,- тебе-то что за дело!

- Ловлев! - кричит ему ленивый Снегирев.- Нашего полку прибыло!

Первая единица! И ее надо-было показать маме. Это было стыдно и унизительно. Володя чувствовал на своей спине в ранце странную тяжесть и неловкость,- этот "кол" пренеудобно торчал в его сознании и никак не вязался ни с чем в его уме.

- Единица!

Он не мог привыкнуть к мысли об единице и не мог думать ни о чем другом. Когда городовой близ гимназии посмотрел на него, по обычаю своему, строго, Володя почему-то подумал:

"А вот если бы ты знал, что у меня единица!"

Это было совсем неловко и непривычно,- Володя не знал, как ему держать голову и куда девать руки,- во всем теле была неловкость.

И еще было надо принимать перед товарищами беззаботный вид и говорить о другом!

Товарищи! Володя был уверен, что все они ужасно рады его единице.

XIX

Мама посмотрела на единицу, перевела непонимающие глаза на Володю, опять взглянула на отметку и тихо воскликнула:

- Володя!

Володя стоял перед нею и уничтожался. Он смотрел на складки мамина платья, на мамины бледные руки и чувствовал на своих трепетных веках ее испуганные взгляду.

- Что это? -спросила мама.

- Ну что ж, мама,- вдруг заговорил Володя,- ведь это ж первая!

- Первая!

- Ну, ведь это со всяким может быть. И право, это нечаянно.

- Ах, Володя, Володя!

Володя заплакал, по-ребячьи размазывая слезы ладонью по щекам.

- Мамочка, не сердись,- зашептал он.

- Вот твои тени! - сказала мама.

В ее голосе Володе послышались слезы. Сердце его сжалось. Он взглянул на маму. Она плакала. Он бросился к ней.

- Мама, мама,- повторял он, целуя ее руки,- я брошу, право, брошу всякие тени.

XX

Володя сделал громадное усилие воли,- и не занимался тенями, как его ни тянуло к ним. Он старался наверстать пропущенное из уроков.

Но тени настойчиво мерещились ему. Пусть он не вызывал их, складывая пальцы, пусть он не громоздил предмет на предмет, чтоб они отбросили тень на стене,- тени сами обступали его, назойливые, неотвязные. Володе уже незанимательны стали предметы, он их почти и не видел,- все его внимание уходило на их тени.

Когда он шел домой и солнце, бывало, проглянет из осенних туч хоть в дымчатой ризке,- он радовался, что повсюду побежали тени. Тени от лампы стояли около него, когда он вечером был дома.

Тени везде, вокруг,- резкие тени от огней, смутные от рассеянного дневного света,- все они теснились к Володе, скрещивались, обволакивали его неразрывной сетью. Некоторые из них были непонятны, загадочны, другие напоминали что-то, на что-то намекали,- но были и милые теня, близкие, знакомые,- вот их-то и сам Володя, хотя и мимовольно, искал и ловил повсюду в беспорядочном мелькании чуждых теней. Но грустны были эти милые и знакомые тени.

Когда же замечал Володя, что сам он ищет этих теней, он терзался совестью и шел каяться к маме.

Случилось однажды, что Володя не одолел соблазна, пристроился к стене и начал показывать себе бычка. Мама застала его.

- Опять! - сердито воскликнула она.- Нет, я наконец попрошу директора, чтобы тебя сажали в карцер.

Володя досадливо покраснел и угрюмо ответил:

- И там есть стена. Везде стена.

- Володя! - горестно воскликнула мама - Что ты говоришь!

Но Володя уже кается в своей грубости и плачет.

- Мама, я сам не знаю, что со мною делается.

XXI

А мама все не может одолеть своего суеверного страха теней. Ей все чаще думается, что она, как Володя, погрузится в созерцание теней, но она старается утешить себя.

- Какие глупые мысли! - говорит она себе.- Все обойдется, даст Бог, благополучно: нашалится и перестанет.

А сердце замирает от тайного ужаса, и настойчиво забегает ее мысль, пугливая перед жизнью, навстречу будущим печалям.

В тоскливые минуты утра она поверяет свою душу, вспоминает свою жизнь,и видит ее пустоту, ненужность, бесцельность. Одно только бессмысленное мелькание теней, сливающихся в густеющих сумерках.

"Зачем я жила? - спрашивает она себя.- Для сына? Но для чего? Чтобы и он стал добычею теней, маниаком с узким горизонтом,- прикованный к иллюзиям, к бессмысленным отражениям на безжизненной стене? И он тоже войдет в жизнь, и даст жизнь ряду существовании, призрачных и ненужных, как сон",

Она садится в кресло у окна и думает, думает.

Она заламывает в тоске прекрасные белые руки. Мысли ее разбегаются. Она смотрит на свои заломленные руки и начинает соображать, какие из этого могли бы выйти фигуры на тени. Она ловит себя на этом и в испуге вскакивает.

- Боже мой! - восклицает она.- Да ведь это - безумие.

XXII

За обедом мама смотрит на Володю.

"Он побледнел и похудел с тех пор, как ему попалась эта несчастная книжка. И весь он переменился,- характером и всем. Говорят, характер перед смертью меняется. Что, если он умрет? Ах, нет, нет, не дай. Господи!"

Ложка задрожала в ее руке. Она подняла к образу боязливые глаза.

- Володя, да отчего ж ты не доел супа? - испуганно спрашивает она.

- Не хочется, мама.

- Володя, не капризничай, голубчик,- ведь это же вредно - не есть супу.

Володя лениво улыбается и медленно кончает суп. Мама налила ему слишком полную тарелку. Он откидывается на спинку стула и хочет сказать с досады, что суп был невкусен. Но у мамы такое обеспокоенное лицо, что Володя не смеет говорить об этом и бледно улыбается.

- Теперь я сыт,- говорит он.

- Ах, нет, Володя, сегодня все твое любимое. Володя печально вздыхает: он уже знает, что если мама говорит о его любимых блюдах, то это значит: будет его пичкать. Он догадывается, что и за чаем мама заставит его, как и вчера, есть мясо.

XXIII

Вечером мама говорит Володе:

- Володя, милый мой, ты опять увлечешься,- уж лучше ты не затворяй дверей.

Володя принимается за уроки. Но ему досадно, что за его спиною открыта дверь и что мама иногда проходит мимо этой двери.

- Я так не могу,- кричит он, шумно отодвигая стул,- я не могу ничем заняться, когда дверь настежь.

- Володя, зачем же ты кричишь?-ласково укоряет мама.

Володя уже раскаивается и плачет. Мама ласкает его и уговаривает:

- Ведь я, Володенька, о тебе забочусь, чтобы помочь тебе справиться с твоим увлечением.

- Мама, посиди здесь,- просит Володя.

Мама берет книгу и садится у Володина стола. Несколько минут Володя работает спокойно. Но фигура мамы начинает понемногу раздражать его.

"Точно над больным!" - злобно думает он.

Его мысли перебиваются, он досадливо двигается и кусает губы. Мама наконец замечает это и уходит из ком-наты.

Но Володя не чувствует облегчения. Он терзается раскаянием, что показал свое нетерпение. Он пробует заниматься,- и не может. Наконец он идет за мамой.

- Мама, зачем же ты ушла? - робко спрашивает он.

XXIV

Ночь под праздник. Перед образами теплятся лампады.

Поздно и тихо. Мама не спит. В таинственном сумраке спальни она стоит на коленях, молится и плачет, всхлипывает по-детски.

Ее косы бегут на белое платье; плечи ее вздрагивают Умоляющим движением подымает она руки к груди и заплаканными глазами смотрит на икону. Лампада на цепях еле заметно зыблется от ее горячего дыхания. Тени колышутся, толпятся в углах, шевелятся за киотом и лепечут что-то тайное. Безнадежная тоска в их лепете, неизъяснимая грусть в их медленно зыбких колыханиях.

Мать встает, бледная, с широкими, странными глазами, и колеблется на ослабевших ногах. Тихо идет она к Володе. Тени обступают ее, мягко шуршат за ее спиною, ползут у ее ног, падают, легкие, как паутинка, к ней на плечи и, заглядывая в ее широкие глаза, лепечут непонятное.