Пролейтесь, слезы… - Дик Филип Киндред - Страница 23

А если ты кого-нибудь находишь, то все повторяется снова. Или ты звонишь по телефону и говоришь: “Привет, это Джейсон”, — а тебе отвечают: “Какой Джейсон?” — и ты понимаешь, что это все. Тебя даже не помнят.

— Нельзя хотеть человека, как вещь на витрине, — сказала Руфь. — Это просто желание. Тебе хочется взять ее домой, поставить рядом, как лампу. Настоящая любовь… — она задумалась, — когда отец выводит детей из горящего дома, а сам погибает. Когда любишь, перестаешь жить для себя и начинаешь жить для другого.

— Разве это хорошо? — Джейсон не видел ничего привлекательного.

— Да, это преодоление инстинкта. Каждый готов разорвать когтями своего ближнего. Я могу привести тебе хороший пример. Мой двадцать первый муж, Фрэнк. Мы были женаты шесть месяцев. За это время он перестал меня любить, а я по-прежнему его любила и хотела быть с ним вместе. Но ему со мной было плохо. И я его отпустила. Ты понимаешь? Ради него, поскольку я его любила, я пошла ему навстречу. Понимаешь?

— Ты мне объясни, почему надо идти против инстинкта выживания?

— Потому что инстинкт все равно в конце концов проигрывает. Так со всеми живыми существами — с кротом, летучей мышью, человеком, лягушкой. Рано или поздно ты умираешь, и всему приходит конец. Но если ты любишь, если ты способен отойти на второй план и наблюдать…

— Я не готов отойти на второй план, — отрезал Джейсон.

— Отойти, раствориться и счастливо наблюдать, со спокойным ясным сознанием, высшей формой сознания, как живет тот, кого ты любишь…

— А потом тоже умирает.

— Это верно. — Руфь Раэ закусила губу.

— Поэтому лучше не любить — чтобы потом не мучиться. Даже животных, собак или кошек. Ты сама сказала: их любишь, а они умирают. Если смерть кролика так тягостна… — Он замолчал, потрясенный промелькнувшим в сознании ужасным видением хрустящих костей и крови, девичьих волос и страшных челюстей. Самого монстра он толком не разглядел, но собаке рядом с ним было просто нечего делать.

— По крайней мере можно скорбеть, — произнесла Руфь, пристально глядя ему в лицо. — Джейсон! Скорбь — самая сильная эмоция, которую способен испытать человек, ребенок или животное. Это хорошее чувство. " — Что же в нем хорошего? — грубо спросил Джейсон.

— Скорбь заставляет человека забыть о себе. Выйти из собственной скорлупы. К тому же нельзя испытать скорбь, если не было любви. Скорбь — это то, что остается, когда любовь уходит. Ты меня понимаешь, я знаю.

Просто ты не хочешь об этом думать. Таков завершенный цикл любви: любить, потерять, скорбеть, оставить и, наконец, полюбить снова. Пойми, Джейсон, скорбь — это сознание того, что ты остаешься один. А быть одному — предназначение каждого живого существа. Смерть — великое одиночество. Помню, я первый раз обкурилась марихуаны. Это был не косяк, а водяная трубка. Дым был такой приятный, что я не сообразила, сколько я выкурила. Неожиданно я умерла — не надолго, всего на несколько секунд. Весь мир, все ощущения исчезли. Причем это было не так, как если бы я просто осталась одна, потому что тогда все равно поступает информация от собственного тела. Исчезла даже тьма. Все прекратилось. Безмолвие. Ничего нет. Пустота.

— Наверняка в курево добавили какой-то дряни. В те времена многие так делали.

— Да. Мне повезло, я смогла вернуться. Самое невероятное — я ведь много с тех гор курила, но подобного больше не испытывала. Поэтому я и перешла на табак. Так или иначе, то, что я испытала, не походило на обморок, у меня не было ощущения, что я могу упасть, потому что падать было некуда и нечему, у меня не было тела…, к тому же не было ни верха, ни низа. Все, в том числе и я сама, просто… — Руфь взмахнула рукой, — исчезло. Как последняя капля из бутылки. А потом пленку запустили снова. Опять начали показывать то, что мы называем реальностью. — Она замолчала и несколько раз затянулась сигаретой. — Я никому раньше об этом не рассказывала.

— Ты испугалась? Руфь кивнула.

— Сознание бессознательного, если ты еще следишь за моей мыслью. Когда мы умрем, мы этого не почувствуем, потому что смерть и есть утрата всех ощущений. После того случая я не боюсь смерти. Но скорбеть — значит умереть и при этом продолжать жить. Другими словами, это самое сильное, самое абсолютное из всех доступных нам ощущений. Иногда… Я готова поклясться, что люди не созданы для таких вещей, это слишком величественно… Ты разрушаешься от переполняющих тебя эмоций. Но я хочу испытывать скорбь. Чтобы были слезы.

— Зачем? — удивился Джейсон. Он всегда стремился избегать подобного; И если оно начиналось, говорил себе: пора сматываться.

— Скорбь объединяет тебя с тем, что ты утратил, — сказала Руфь. — Это слияние. С любимой вещью или человеком, который ушел. Своего рода раздвоение — ты как бы уходишь, однако какое-то время следуешь за тем, что ты потерял. Помню, однажды у меня была любимая собака. Мне было тогда семнадцать или восемнадцать лет. Собака заболела, мы отвели ее к ветеринару. Нам сказали, что она проглотила крысиный яд; в ближайшие сутки станет ясно, выживет она или нет. Я пошла домой, около одиннадцати вечера не выдержала и уснула. Ветеринар должен был позвонить утром и сообщить, пережил ли Хэнк эту ночь. Я проснулась в половине девятого и попыталась собраться перед звонком. Пошла в ванную, хотела почистить зубы…, и вдруг увидела Хэнка. Он медленно, с достоинством поднимался по невидимым ступенькам. Пересек по диагонали всю комнату и исчез в правом верхнем углу. Ни разу не оглянулся. Я поняла, что он погиб. В этот момент зазвонил телефон. Ветеринар сообщил, что Хэнк сдох. Но я видела, как он поднимался вверх. Конечно, я испытала невыразимое горе, я перестала себя ощущать и последовала за ним, вверх по проклятым ступенькам.

Некоторое время они оба молчали.

— Потом, — продолжила Руфь, — горе отступает, и ты возвращаешься в реальный мир. Но уже без того, кого любишь.

— Тебя это устраивает?

— Разве у меня есть выбор? Ты плачешь, очень много плачешь, и, поскольку ты не до конца вернулась, частичка твоего сердца остается там. Ранка, которая никогда не заживает. А когда подобное происходит вновь и вновь, от сердца уже ничего не остается, и ты больше не можешь испытывать скорбь. Наступает момент, когда ты сама готова умереть. Ты поднимаешься по наклонной лестнице, а кто-то остается, чтобы скорбеть по тебе.

— На моем сердце ранок нет, — сказал Джейсон.

— Если ты сейчас уйдешь, — произнесла Руфь хриплым голосом, но с неожиданной для нее выдержкой, — я испытаю настоящую скорбь.

— Я останусь до завтра, — сказал Джейсон. — Раньше они не успеют установить подделку в моих документах.

Неужели Кэти меня спасла? — подумал он. Или уничтожила? Кэти, которая меня использовала. Которая в свои девятнадцать лет знает больше, чем мы оба вместе взятые. Больше, чем мы узнаем за всю свою жизнь.

Как и положено настоящему лидеру боевой группы, она вначале полностью его уничтожила. Зачем? Чтобы он собрался и стал сильнее? Вряд ли. Хотя вполне реально. Не следует забывать о такой возможности. Джейсон чувствовал по отношению к Кэти странное, циничное доверие. Одна половина его сознания воспринимала ее как абсолютно надежного человека, в то время как другая половина видела в ней неуравновешенного, разбол-тайного предателя. Совместить эти образы ему не удавалось.

Может, мне удастся свести воедино мои параллельные представления о Кэти прежде, чем я уйду отсюда? — подумал Джейсон. Утром. А может, рискну остаться еще на один день. Хотя это будет уже слишком. Я не знаю, насколько четко работает полиция. Они не правильно записали мое имя, потом вытащили чужое дело… Может, у них повсюду такой бардак. А может, и нет.

О полиции у него тоже были противоположные мнения. Поэтому, словно кролик Эмили Фассельман, он замер там, где был. В надежде, что все остальные знают правила игры: нельзя уничтожать того, кто не знает, что ему делать.

Глава 12

Четверо одетых в серую форму полицейских сгрудились у мерцающего в ночной темноте фонаря в форме старинного факела.