Треск Цепей I: Отражение (СИ) - Тихий Даниил - Страница 34

Кристаллы под потолком и на углах местных домов, освещали наш путь по вырубленным прямо в скале коридорам-улицам, чей потолок был так далек, что под его сводом мог пройти какой-нибудь мифический великан и даже макушки не оцарапать. Из стен на нас частенько смотрели узкие, стрельчатые окна без стекла, сквозь которые тоже лился рассеянный свет, и доносились голоса.

Из храма с нами вышел брат Лукат. Молчаливый и высокий воин, который шириной грудной клетки уступал разве что быку. Оружия у монаха видно не было, как впрочем, и брони. Лишь нож на поясе, да посох в руках. По словам жрицы, он был защитником Енны, и шёл с нами для охраны её жреческой тушки.

Меня немного смущала татуировка на его лысом черепе, маской падающая на лицо и обрезанная ровной линией на щеках. Сложный орнамент притягивал взгляд, а я не любил таращиться на незнакомых людей.

Брат Лукат молчал не просто так — обет молчания, всё серьёзно. Насколько я понял из объяснений Сони, в служение Енне только женщины могли использовать чудеса, мужчины же брали на себя обязанности по защите храмов и не наделялись чудом исцеления. Так что Лукат был воином, причём профессиональным.

Я подозревал, что его миссия не только защита жрицы от каких-то внешних угроз, но и от меня самого.

Несмотря на неделю отдыха, я чувствовал себя нехорошо. Большая часть синяков уже начала сходить, но о полном восстановлении организма не было и речи.

Почти сорок минут мы шагали по мрачным галереям. С ярусов над нашими головами исходил шум множества голосов, но на своём пути мы никого не встречали. Я подозревал, что жрица выводит меня к внешним вратам окружными путями, прокладывая путь по нежилым ярусам. Или по тем местам, куда обычный люд обычно не суётся. Будто в угоду этой теории, минут через двадцать после выхода из храма, произошла памятная встреча.

Брат Лукат неожиданно остановился и перехватил посох двумя руками. Мы с Соней замерли за его спиной. Напряжение чувствовалось без всякой магии и я положил руку на рукоять меча одновременно снимая с плеча полученный в храме рюкзак с разнообразным скарбом.

Мы оказались на таком участке, где пристройки вдоль стен вытянутого коридора, создавали под собой густую тень. Именно из этой тьмы к нам шагнуло четверо. Тёмные одежды, замотанные платками лица, оружие на поясе, но у каждого оно есть — кистень, булава, меч, топор.

Двумя группами мы простояли в неподвижности несколько секунд, а потом тёмные просто убрали руки от оружия и, разбившись на две прогуливающиеся парочки, обогнули нас впритирку к стенам.

Если я правильно понял, нас только что оценили и пропустили.

Насколько велик подгорный град, я понял только в тот миг, когда мы ступили на подвесной мост, протянувшийся над бездной. Чёрный колодец простёрся не только под мостом, но и высоко над нашими головами. Сотни окон и иных источников освещения пятнали подземную тьму звёздной россыпью, отражаясь от подвесных мостов перечёркивающих бездну слева и справа, снизу и сверху и приоткрывая нашим глазам, теряющуюся во мраке паутину переходов…

— Тот человек, к которому мы идём… Кто он?

Свежий ветер приятно холодил кожу, я снял шлем и теперь нёс его на сгибе руки, предоставляя собственной шее — отдых.

— Один из моих учителей. Отшельник.

Соня поднималась в гору, опираясь на посох. После поразившего моё воображение подземелья, мы вышли в ущелье, пройдя так называемые внутренние врата. Охраняющие их горцы, мускулистые, отпустившие чернявые и рыжие бороды, чем-то напоминали наших кавказцев. За тем исключением, что их кожа была бледной, почти серой, от постоянной жизни под светом подгорных кристаллов.

Их взгляды скользили по нам, многие кивали жрице и прикладывали руку к сердцу. Расспросив об этом жесте Соню, я узнал, что так они выражают своё уважение её священной силе исцеления.

За внутренними вратами заканчивался подгорный город, но не охраняемая земля. Высоченная стена перекрывала ущелье, а две огромные каменные плиты изрезанные барельефами формировали внешние врата. Врата, от которых чем дальше отойдёшь, тем глубже уйдёшь в дикую, полную опасных существ территорию.

Невидимые механизмы сдвигали каменные плиты врат с подавляющим гулом, а от вибрации под нашими ногами скакали камушки и песчинки. Не знаю в магии ли тут дело, но сдвинуть такую массу каменной породы без развитых технологий или чуда, на мой взгляд, было просто невозможно.

Вместо того чтобы спускаться к подножью Одинокого клыка мы круто забрали влево и стали взбираться в гору. Уже здесь, на узкой каменистой тропе, мы продолжили свой разговор, упираясь взглядами в широкую спину Луката.

— Почему ты думаешь, что он сможет мне помочь?

Соня ответила не оборачиваясь.

— Он уже противостоял демоническому влиянию и знает больше нашего. После падения восьмерых, поражённый междоусобицей среди богов и предательством рыцарей стражей, он ушёл на северный склон горы, и с тех пор до меня доходили лишь редкие слухи о его существовании.

Я выпнул с тропы камушек и проследил за ним взглядом. Наш разговор сам собой заглох, ибо тащиться по склону сбивая дыхалку разговором такое себе.

Вскоре мы перестали лезть вверх, и пошли прямо, стремясь обогнуть гору. Хотя «прямо» в условиях горного склона, это очень условное обозначение нашего пути. Сложная местность заставляла то подниматься, то спускаться, петлять и наматывать крюки вокруг непроходимых мест.

Если бы не холодный ветер, дующий от белоснежной вершины, я бы сварился в собственном соку. Моё тело не было привычно к тяжести кольчуги и лат на плечах. В прошлый раз на мне не было рюкзака набитого походным имуществом и кольчуги, и теперь я что называется — прочувствовал разницу.

К вечеру мы встали на долгожданную ночёвку. Короткие привалы не давали толком отдохнуть, и когда я скинул с себя рюкзак, мне показалось, что за моей спиной выросли крылья.

Монах достал из своего мешка странные серые камни и стал их складывать в горку. Я же занялся тем, что отстегнул от своего мешка подстилку, расстелил её на более-менее ровном месте у большого валуна, а затем полез за едой.

Сухари натёртые чесноком, сыр, маленькая головка лука и солоноватая приправа — вот и вся еда. Может и не самая распрекрасная, зато сытная. Есть ещё кусочек сала, но я от него отрезал лишь тонкий ломтик, для энергии, телу ведь нужно топливо и от этого никуда не деться.

Соня тоже устроилась на своей постилке, сложив ноги по турецки и грызла сухари. Заметив мой взгляд, проговорила.

— Один из нас разбудит тебя к утру, разобьём ночную стражу на три смены.

Я на это только плечами пожал как бы говоря, что не против. А Соня, тем временем, продолжала.

— Как ты себя чувствуешь?

— Нормально, не привык ползать по горам в доспехах. Тяжко, но терпимо.

Со стороны Луката раздался треск, какой бывает от горящих поленьев, и этот звук моментально привлёк моё внимание. Странные серые камни разгорались, пощёлкивая и выстреливая в небо искрами. К слову такие же лёгкие серые каменюки, были сложены с левой стороны внутри моего рюкзака, в специально отведённый для них и огороженный своеобразным карманом — клапан. Могу побиться об заклад, что в рюкзаке у Сони та же картина. Переносной костёр? А впрочем, почему собственно нет? Ниже по склону, конечно, есть участки, где растёт кустарник и деревья, но здесь, на верхотуре, одни камни и мох.

Дожёвывая последний сухарь из вечерней порции, указав кивком на костёр, я спросил.

— Не привлечёт к нам внимание слуг Риордана и прочих тварей? Темнеет, скоро огонь будет видно издалека.

Соня покачала головой.

— Не сравнивай глаза мертвецов со своими. Если немёртвые пройдут рядом, то учуют нас и без всякого света. А с огнём меньше шансов, что к стоянке подойдёт дикий зверь.

Жрица поднялась и, достав из сумки мелок, принялась собирать булыжники вокруг стоянки. Я больше не задавал вопросов, просто смотрел. Небо над нами стремительно темнело, тот самый вечерний момент, когда луна уже на небосводе, но небо всё ещё синее-синее, а солнце до конца не закатилось.