Дневник «русской мамы» - Эстрем Мария - Страница 9

В Тесдаль мне пришлось идти одной, брат не пошел со мной. Путешествие через лес было не из приятных. Ноги проваливались в грязи, тяжелый рюкзак оттягивал плечи, ветер грозил задушить слабое пламя «летучей мыши», моей верной спутницы во всех странствиях от дома до лагеря. Зато пленные получили мясо и лекарство.

Поляк-часовой с сочувствием посмотрел на меня, когда я отправилась в обратный путь. Этот часовой всегда хорошо относится к пленным. Он химик из Варшавы. Немцы расстреляли одного его брата, а другой погиб в концлагере. Он сам сидел в лагере около трех лет. Я уже писала, что немцы запрещают полякам говорить о своей национальности.

Наступает новый, 1945 год. Неужели и он не принесет нам освобождение? Хотя нет, все идет к этому. У немцев дела плохи, хотя они и пытаются скрыть это. Но люди знают правду. Об этом рассказывают нелегальные газеты, передачи из Лондона. Хорошие новости распространяются быстро.

Последние недели старого года ушли в заботах о том, чтобы приготовить угощение для пленных. Как и раньше, пекари из кооператива напекли несколько сот рождественских кексов, пышек. Муку мы собрали среди жителей. Все это предназначалось для пленных в Тесдале и Бергене. Пришлось поломать голову над тем, как передать такое большое количество в Нюгордский лагерь. С Тесдалем дело проще. Лагерь стоит на отшибе, и отношения с охраной у нас хорошие.

В Бергене же нужно быть осторожнее. Австриец Антон рассказал мне, что за несколько дней до сочельника, сразу же после того как я ушла из лагеря, там появились гестаповцы. Они повсюду искали «пожилую даму, которая помогает русским». Город переполнен немцами — и в форме и в штатском. На каждом углу торчит шпик. Когда я на днях возвращалась из Бергена, то на станции заметила двух подозрительных типов. Один был одет в какие-то неописуемые лохмотья, другой — в приличный серый костюм. Пока я ждала поезд, внимательно наблюдала за ними и заметила, как они обмениваются какими-то знаками. Дважды они даже перебросились словами. Я решила проверить свои подозрения. Ко мне подошла молодая женщина и попросила разменять 50 эре. Ей нужно позвонить куда-то. Я посоветовала обратиться к господину в сером костюме. Прислушавшись, я убедилась, что этот человек говорит по-норвежски с сильным немецким акцентом. Наверняка из тех, кто наводнял нашу страну перед 9 апреля[11] под видом туристов.

Теперь в Бергене я действую осмотрительнее. К лагерю подхожу только тогда, когда на мое двукратное «халло, халло» услышу ответное «халло». Это наш условный знак.

В Тесдале охрана даже разрешила мне на несколько минут войти в барак пленных, когда я пришла туда в сочельник. Пленные сделали мне трогательный подарок — несколько фигур птичек, искусно вырезанных из дерева, кольцо из алюминия со звездочкой и чудесную шкатулку из дерева, инкрустированную соломкой. Все это было сделано украдкой, в сумраке длинных осенних вечеров, с помощью одного только гвоздя, заточенного на конце. Подарки я обнаружила дома, когда стала развязывать рюкзак, в котором всегда ношу пищу для пленных. В бараке же мы только успели обменяться пожеланиями счастливого Нового года и, самое главное, победы и свободы.

В сочельник же мы с Рейнгольдом купили пять венков и украсили ими могилы русских на кладбище.

Вчера приезжал Вингович. Он теперь во Фьелле и привез привет от русских. Они до сих пор вспоминают мое посещение.

«Дорогая и любимая мама!

Спасибо, спасибо тебе за все, что ты сделала для нас. Ты симпатизируешь и помогаешь нам, русским военнопленным, хотя это и связано с большой опасностью для тебя. Мама! В течение тех полутора лет, которые мы были в Тесдале, ты каждый день думала о нас и приходила к нам с пищей, теплыми вещами, русскими книгами.

Сегодня печальный день для нас, так как мы должны расстаться. Нас переводят в другой лагерь. Мы никогда не забудем тебя, дорогая мама. Ты спасла нам жизнь. Желаем тебе долгих лет счастливой жизни. Наши симпатии остаются с тобой и норвежским народом. Где бы мы ни были, мы никогда не забудем тебя».

Это письмо 15 пленных, которое растрогало меня до слез, мне украдкой сунул сегодня переводчик Василий. Дело в том, что немцы собираются закрыть Тесдальский лагерь и перевести русских куда-то в глубь страны.

Перевод пленных из Тесдаля в другой лагерь временно отложен. Нет нужды говорить, что все мы, и норвежцы и русские, очень довольны этим. Неизвестно еще, как будет на новом месте, а здесь все более или менее налажено.

Утром я узнала, что к причалу пришли баркасы со свежей сельдью. Якоб и фрекен Алборг дали мне 19 крон, чтобы я купила полгектолитра рыбы для пленных. Однако деньги не понадобились. Когда рыбник узнал, для кого я собираюсь покупать сельдь, он бесплатно нагрузил мои санки доверху. «Деньги оставьте себе. Купите что-нибудь на них русским парням», — сказал он.

Путь в Тесдаль на этот раз не обошелся без приключений. Было очень скользко, и я тащила санки по обочине дороги. На одном из ухабов санки перевернулись, и вся рыба высыпалась на дорогу. Я чуть не заплакала от огорчения. Сейчас появится какая-нибудь машина, и вся моя замечательная сельдь попадет под колеса. В это время на дороге появился немецкий офицер. Выхода у меня не было. Поколебавшись немного, я обратилась к немцу: «Не поможет ли герр офицер собрать сельдь?» Вот было зрелище! Офицер, сняв перчатки, усердно собирал рыбу, не подозревая, кому она предназначается. Он даже помог мне довезти салазки до ближайшего домика, где жили мои знакомые — чета Фагертун. Я настолько осмелела, что в благодарность даже предложила ему несколько селедок. Он, конечно, отказался.

Ходят слухи, что немцы собираются устроить новый лагерь в нескольких километрах от Оса, на этот раз в Ульвене.

Слухи подтвердились. На другой стороне Волчьего озера возник новый лагерь. Вернее, до 1942 года здесь, на месте бывших военных укреплений, был лагерь для норвежцев-патриотов. Затем всех их немцы вывезли в Германию.

Вместе с мужем (его кузница расположена неподалеку) я уже наведывалась туда. Чтобы выяснить обстановку, я прямо обратилась к начальнику охраны и спросила, нельзя ли передать немного пищи для пленных. Он ответил, что это зависит от коменданта.

В лагере заметила несколько пленных, которых видела в прошлом году во Фьелле. Немного позднее встретила их на причале, где они разгружали мотки колючей проволоки. Часовой разрешил мне подойти и дать им немного хлеба. Один из пленных поцеловал мне руку и сказал, что еще во Фьелле он слышал о «русской маме». Среди пленных оказался старый знакомый — пекарь Александр, который раньше был в Хаугснесском лагере. На следующий день встретила Степана, от которого получила шкатулку восемь месяцев назад, в день отъезда хаугснесских пленных из Оса. Степан работает сейчас на ремонте дороги у Ульвена. Он так исхудал, что я не сразу узнала его и на всякий случай спросила: «Ты Степан?» — «Да, это я, мама!» — со слезами на глазах ответил он. Пленные работали на морозе и голыми руками ворочали огромные валуны. Когда я разговаривала со Степаном, ко мне подошел конвоир и спросил, не была ли я во Фьелле. «Да, была, с субботы до понедельника». — «А, это та норвежская женщина, которая пыталась передать пленным оружие и патроны…» — «Нет, я не настолько глупа!» — «Ты, наверное, сочувствуешь коммунистам?» — «Нет, я сочувствую пленным. Если бы в таком же положении оказались твои соотечественники, то я помогала бы и им». — «Не думаю», — пробурчал часовой и отошел. Больше он не приставал ко мне.

Последняя неделя была хлопотливой. Я совсем сбилась с ног. Несколько дней тому назад ко мне обратился начальник лагеря в Ульвене и спросил, нельзя ли достать сельди подешевле для русских пленных. Я сразу поняла, что он имел в виду: гнилые головы и требуху, которые обычно шли в пищу в лагере. Однако я согласилась. Через знакомых рыбаков на побережье мы раздобыли отличную рыбу. Целый бот, груженный отборной весенней сельдью, через два дня прибыл в Ос. Пленные получили целых 25 гектолитров. На какое-то время мы могли быть спокойны за их питание. Однако немцы, видимо, решили нажиться на этом и отказались платить. Они рассчитали правильно. Мы вынуждены были уплатить сами. Собрать такую большую сумму — более 400 крон — было нелегко. Пришлось обойти более пятидесяти человек.