Самая страшная книга 2021 - Гелприн Майкл - Страница 7

Анархист тяжело дышал, слизывая кровь с костяшек. Поп кашлял, склонив косматую голову и упершись в стену руками. Солдат вытирал тряпицей лезвие ножа. Под их ногами вповалку лежали тела в белом, а подошвы липли к полу, залитому кровью. Где-то рядом раздался тихий стон, и Анархист саданул прикладом на звук. Стальной тыльник чавкнул – и стон оборвался.

Липатов смотрел на распростертые тела с неподдельным злорадством, а коридор позади него полнился звуками. Скрипели сетки кроватей в черных палатах, скрипели открывающиеся двери, скрипели кривые костыли. Тянулся шепоток множества осторожных голосов, похожий на шелест веток в облетевшем сквере. Возникали во мраке призрачные фигуры, косые, незавершенные, ломкие. Увечные покидали свои кельи.

– Я думал, все ваши внизу? – Убрав нож, Солдат положил руку на плечо Липатову.

– Тут только безнадежные, – ответил тот. – У кого уже пить нечего и кто сам никуда не денется.

К Липатову, бухая по полу мозолистыми костяшками кулаков, подполз один из безнадежных, безногий с бугристой нижней челюстью, покрытой волнистыми шрамами. Он промычал что-то, ухватив Липатова за пустой рукав и косясь то на тела санитаров, то на спецгруппу.

– Нет, Прошка, это не Ленин пришел, – мягко и ласково ответил Липатов.

Снова мычание, на сей раз – с недоумевающими нотками.

– Нет, Прошка, еще орден тебе не дадут.

Прошка презрительно фыркнул и сцедил на пол нитку слюны.

– Зато, – улыбнулся Липатов, – они тебе твой китель вернут. Сейчас кладовую откроют и вернут. Вместе со всеми орденами и медалями.

Прошка вмиг просиял, как ребенок, которому взрослые пообещали леденец на ярмарке, и снова оглядел спецгруппу, на сей раз – взглядом, полным надежды и неподдельной благодарности.

Анархист покрутился, глядя под ноги, наклонился и обхватил пальцами рукоять топора, теплую и липкую. Уперся ногой в белую спину и вытянул лезвие из расколотого затылка одного из санитаров.

– Раз – и квас, – пробормотал он услышанную недавно в московском кабаке присказку.

Дверь кладовой слетела с петель с первого удара, и Липатов первым устремился внутрь. Поп сунулся было следом, но Солдат удержал его за рукав, пропуская вслед за Липатовым вереницу пациентов увечного дома. Из кладовой доносилось шуршание и тихие радостные голоса. Внутрь заходили калеки, а обратно выходили бойцы. Пыльные кители словно возвращали их взглядам огонь, пальцам – былую хватку, а спинам – солдатскую осанку. Бледные тени, они вновь становились теми, кем некогда были.

Раздался глухой стук костяшек по полу, и показался Прошка. Полы его кителя волочились по полу, а на груди звенела целая россыпь орденов и медалей. Прошка подполз к Солдату, ухватил его за штанину и замычал, еле шевеля челюстью. Солдат видел, как ворочается в беззубом рту темный язык.

– Благодарит тебя, – сказал Липатов, показавшись на своей каталке. – Ленин бы больше для него не мог сделать, говорит.

Солдат пожал протянутую ему снизу сухую и грубую, как хлебная корка, ладонь. Прошка уважительно кивнул, не сводя радостных глаз с выцветшей жести.

– Все готовы? – спросил Липатов. – Пойдем вниз?

Прошка оглянулся на него и вопросительно угукнул.

– Нет, тебе не надо, – ответил Липатов. – Ты здесь за главного будешь.

Возмущенное мычание перебило его, но Липатов лишь поднял руку в примирительном жесте:

– Прошка, без тебя никак. Кто всех остальных построит и порядок наведет?

Прошка обиженно рявкнул неразборчивое, но послушался. Отпустил штанину Солдата, споро развернулся на кулаках и гнусаво заголосил на весь коридор. Остальные увечные, разбредшиеся кто куда, тут же поспешили обратно и начали кое-как строиться у стенки, а безногий ветеран, переваливаясь с руки на руку, двинулся вдоль строя, время от времени порыкивая на своих неказистых подчиненных.

– Пойдем, – позвал Липатов. – Тут без нас все организуется. Сейчас наряды раздаст, начнут порядок наводить. Этих вон, – он кивнул на санитаров, – приберут.

Поп дернул Анархиста за рукав:

– Отдай ребятам ружьецо. Тебе оно в подземелье ни к чему будет, а им здесь пригодится.

Анархист шагнул к строю, подцепил пальцем за ворот одного из калек. Того, что стоял на обеих ногах и сохранил обе руки.

– Держи, – протянул он ему трехлинейку. – Охраняй своего командира.

Калека загукал, затряс хохлатой головой.

– Он глухой, – сказал Липатов. – И слепой на один глаз. И друзей мертвых в башке слышит только.

– Ничего, справится. – Анархист силой всучил оружие калеке. Прошка махнул тому рукой, сложил пальцами одной руки несколько фигур, и калека тут же пристроился за его спиной, удерживая трехлинейку на плече.

Липатова пришлось спускать по лестнице на руках, но внизу он мигом сориентировался и повел группу за собой через захламленное помещение, ныряя на каталке в узкие проходы между сваленными одна на другую койками, шкафами с выбитыми дверцами и стопками рассохшихся книг и тетрадей. В темноте Анархист постоянно натыкался на острые углы то ли ящиков, то ли опрокинутых шкафов. Позади вполголоса ругался Поп.

– Тут раньше учебные классы были для студентов, – прошептал Липатов. – А дальше проход в сами катакомбы. Вроде какие-то тайные ходы для дворян, а может, еще что. Все позавалено давно, небольшой кусок сохранился, тупиковый. Там эта гнида и прячется. Прямиком к ней выйдем.

Он свернул, уводя группу в неприметный закоулок. Анархист с Попом еле протискивались следом за Солдатом. Поп чувствовал, как навстречу тянет сырым затхлым сквозняком, как в заброшенных подвалах или в покинутых ночлежках.

Вскоре закоулок оборвался, выведя группу в зал со сводчатым кирпичным потолком. Вперед убегал коридор, подсвеченный масляными лампами. Благодаря им было видно, что дальше коридор сменяется анфиладой таких же залов, по которым разлились тени, разбавленные редкими пятнами света.

– Три зала вперед, потом налево, еще два зала, на право, и мы на месте, – голос Липатова угас до еле различимого шелеста. – Она спит. Не знает, что мы здесь, но чувствует неладное. Я слышу, как она шепчется с тенями во сне.

Солдат кивнул и обернулся к напарникам:

– Группа, дальше двигаемся тихо. Смотрим по сторонам и особенно – на потолок. Держаться друг от друга на вытянутую руку. Анархист – вперед. Я следом. Начну стрелять – сразу все в стороны и ориентируйтесь по ситуации. Поп, замыкаешь. Пашка с тобой. Вопросы?

Поп покачал головой. Полез руками под воротник рясы, подцепил ремень на шее и стянул его через голову. Одну руку запустил под рясу, присел и вытянул из-под облачения автомат Федорова. Снова накинул ремень – уже поверх одежды – повел плечами, примеряясь к оружию, щелкнул предохранителем.

– Я готов, – сказал он и погладил орудие убийства, словно ласковую кошку. – Патрон уже в патроннике.

Анархист округлил глаза:

– Ты все это время с заряженным автоматом ходил? А если бы мудя себе отстрелил?

– А на кой божьему человеку мудя? То-то же, деревня. Всё для благого дела. Мы с Господом Богом порой поражаемся твоему скудоумию.

Анархист оскалился, одобряя услышанный ответ. Сам он распахнул ранец, передал несколько кольев с киянкой Солдату, и тот прибрал их за пояс, поближе к ножу. Анархист же перевесил открытый ранец на грудь, а сам вооружился топором.

– Все готовы? – спросил Солдат. Ему никто не ответил. – Ну, с Богом.

Три зала до поворота налево показались бесконечными. Поп прислушивался к каждому шороху, а шорохов было полно. Шуршали в углах крысы, тут и там сыпались с потолка редкие струйки песка и пыли. Хрустели под ногами крошки кирпича. Или кости. В темноте было не разглядеть, а на светлых участках никто под ноги не смотрел – взгляды четырех пар глаз приковывала окружающая темнота.

Анархист боялся. Пальцы на рукояти топора побелели от напряжения. Шаг. Еще шаг. Один зал позади. Второй. Огни за тонкими стеклянными стенками дрожат, колышутся в оранжевом мареве. Свет их обрывается уже через пару метров. Граница темноты четкая, будто очерченная углем. Будто свет отрезали ножом. Шаг. Еще шаг. От лампы к лампе через гулкие, таящие в себе предательское эхо пространства, залитые тьмой. Колесико на тележке увечного Липатова стучит слишком громко. Его должно быть слышно на другом конце Петрограда. Его вдвое лучше слышно в темноте. Шаг, еще шаг. Потолок, не забывать про потолок. Очередной островок света во мраке – и стены уходят вверх, теряясь в непроглядном небытии. Еще шаг.