Предпоследняя истина - Дик Филип Киндред - Страница 15

— Колючий взгляд молодого человека, казалось, пронзал его насквозь. — Но значительная часть вашей работы была «зарезана» в Женеве. По крайней мере, так говорят.

— Надо сказать, — ответил Адамс, изо всех сил подавляя в себе желание вспылить, — что в нашем деле или кастрируют, или используют для пропаганды. Третьего не дано.

— Бьюсь об заклад, что вы не правы. Принимаете пари? — Тонкий и какой-то пронзительный голос этого юнца начал выводить Адамса из себя.

Осторожно, потому что по сути дела они оба стремились к одной и той же цели, Адамс сказал:

— Я думаю, что бездарная, полная «воды» речь может считаться…

— Я хочу вам кое-что показать. — Смуглый йенсенист встал и со всего размаха захлопнул крышку авторедактора — Мегалингв приступил к обработке полученной информации.

Рука об руку Адамс и его новый знакомый направились к «чучелу».

Оно торжественно восседало за огромным дубовым столом под сенью американского флага.

В Москве за таким же столом сидело точно такое же «чучело», только флаг был там другой — советский. Это была единственная деталь, по которой их можно было различить. Все остальное — одежда, седые волосы, черты лица зрелого и рассудительного человека, мощный подбородок — все было совершенно идентичным. Оба «чучела» были сконструированы в Германии в одно и то же время и нашпигованы инженерами-йенсенистами такой высококлассной электроникой, что казались живыми. Стараясь не попадаться на глаза посторонним, обслуживающий персонал бдительно следил, чтобы все механизмы работали совершенно безотказно, чтобы ни тени сомнения не сквозило в словах, произносимых чучелом. Именно здесь требовалось высочайшее качество, полное и не вызывающее сомнений сходство для безусловной имитации той действительности, которую нужно было изобразить.

Ведь даже незначительная поломка, ясно понимал Адамс, имела бы катастрофические последствия. Как тогда, когда «чучело» почему-то протянуло вперед левую руку…

…На стене вдруг зажглась красная надпись, зазвенел звонок, и дюжина обслуживающих «чучело» сотрудников выросла словно из-под земли и уставилась на него.

Катастрофа — его левая рука тогда вдруг задрожала и задергалась нервной дрожью, как у человека, подверженного болезни Паркинсона. Если бы запись шла прямо в эфир, обитатели убежищ, скорее всего, сочли бы это признаком неизбежной старости. Стареет, перешепнулись бы они, сидя в зале для собраний под неусыпным надзором политических комиссаров. Посмотрите, он трясется. Что ж поделать, такая нагрузка, вспомните Рузвельта; война в конце концов его доконала, она доберется и до Заступника, и что тогда будет со всеми нами?… Но, разумеется, эта запись не была показана по центральному телеканалу. «Чучело» вскрыли, тщательно изучили, испытали и проверили; крохотная деталь, ставшая причиной поломки, была извлечена и отремонтирована в цеху одного из жилых комплексов Рансибла, после чего рабочий расстался и со своим местом и, вероятно, с жизнью, не зная даже, за что. Потому что и понятия не имел, для каких целей использовалась эта микросхема или диод.

«Чучело» задвигалось, и Джозеф Адамс зажмурил глаза, стоя вдалеке от телевизионных камер рядом со смуглым, юным, но уже высококвалифицированным йенсенистом, автором текста, который будет сейчас произнесен. Может быть, эта штуковина наконец свихнется, пришла в голову Адамсу дикая мысль. И начнет читать скабрезные стишки. Или, как старая грампластинка прошлого столетия, застрянет на одном слове, застрянет на одном слове, застрянет на одном слове…

— Мои дорогие сограждане-американцы! — сказало «чучело» уверенным, знакомым, чуть хрипловатым и хорошо поставленным голосом.

Про себя Джозеф Адамс сказал: «Да, мистер Йенси, да, сэр».

Глава 8

Джозеф Адамс выслушал эту незавершенную речь вплоть до того места, в котором автор текста прекратил загрузку авторедактора, и затем, когда «чучело» замерло и телекамеры тут же отключились, он повернулся к стоявшему рядом с ним автору и сказал:

— Вы талантливы. Я в полном восторге.

Он и сам чуть было не поддался внушению. Заступник Талбот Йенси произносил речь с абсолютно правильной интонацией, точно и аккуратно, хотя первоначальный ее текст был несколько видоизменен, а точнее, переписан заново Мегалингвом 6-У. И хотя Адамсу Мегалингв 6-У виден не был, он ощущал, что текст передается «чучелу» авторедактором. Он как бы воочию видел источник энергии, ожививший эту металлическую куклу, сидевшую за дубовым столом под американским флагом. Просто жуть берет, подумал Адамс.

Но талантливо написанная речь — это талантливо написанная речь независимо от того, кто ее произносит. Парнишка-старшеклассник, декламирующий Томаса Пэйна, его стихи до сих пор ничуть не устарели… чтец-декламатор не запинается, не ошибается и не перевирает слова. Или «чучело», окруженное обслуживающим персоналом, присматривающим за тем, чтобы не было никаких сбоев. И, подумал он, мы поступаем таким же образом.

Мы ведаем, что творим.

— Как вас зовут? — спросил он этого необычайно талантливого молодого человека.

— Дэйв, фамилию не помню, — рассеяно ответил тот в глубокой задумчивости, не в силах отмахнуться от собственных мыслей даже сейчас, когда «чучело» снова замолчало.

— Вы забыли свою фамилию? — От изумления он на мгновение лишился дара речи, а затем сообразил, что смуглый молодой человек намекает ему, что лишь недавно стал йенсенистом и еще не занял прочного места в служебной иерархии.

— Лантано, — сказал Адамс, — Дэвид Лантано из «горячей зоны» возле Чейенна.

— Точно.

— Так вот откуда ваш загар!

Радиационный ожог, сообразил Адамс. Молодой человек, желая приобрести участок земли для поместья, поспешил с переездом в загрязненную зону; слухи, ходившие среди всемирной элиты, позволявшей себе расслабиться в часы вечернего досуга, подтвердились: он слишком поспешил, и теперь юный Дэвид Лантано мучается от ожогов.

Стараясь относиться к этому разговору философски, Лантано сказал:

— Я пока еще жив.

— Но как вы выглядите! И как ваш спинной мозг?

— Анализы показали, что красные кровяные тела производятся почти в полном объеме. Я надеюсь, что поправлюсь. Кроме того, зона остывает прямо на глазах, — Лантано криво усмехнулся. — Навести меня как-нибудь, Адамс.

Мои железки работают день и ночь, и вилла уже почти готова.

Адамс ответил ему:

— Даже если бы мне предложили целую гору кредиток, я и то не отправился бы в «горячий» Чейенн. Ваша речь свидетельствует, что вы могли бы стать незаменимым сотрудником Агентства. Так стоит ли рисковать здоровьем и жизнью? Почему бы вам не поселиться в жилом комплексе в Нью-Йорке, до тех пор пока…

— До тех пор, — подхватил Лантано, — пока горячая зона не охладится достаточно за десять-пятнадцать лет и кто-нибудь не отхватит себе поместье прямо у меня перед носом. — Он имел в виду, что его единственный шанс стать владельцем поместья — поселиться там заблаговременно. Как это делали раньше многие йенсенисты. Зачастую за чрезмерную поспешность они расплачивались своей жизнью. Смерть их не была легкой и скорой — они годами разлагались заживо.

Рассматривая смуглого от сильных ожогов Лантано, Адамс думал, что ему самому очень повезло. Он уже давно и на законных основаниях являлся владельцем поместья, дом уже давно построен, повсюду посажена зелень. И он поселился к югу от Сан-Франциско, когда это было уже безопасно; он пользовался тогда информацией, полученной за большие деньги у людей Фута, и все получилось самым лучшим образом. Лантано это не удалось.

И у Лантано будет прекрасная вилла, построенная из кирпичей, собранных среди развалин Чейенна. Только его самого уже не будет в живых.

А это, согласно правилам Совета Реконструкции, даст возможность другим попытаться захватить лакомый кусочек. Алчные йенсенисты бросятся туда, чтобы присвоить себе поместье, оставленное Лантано. Адамсу было горько сознавать, что по иронии судьбы вилла этого юноши, за которую тот заплатил своей жизнью, достанется кому-нибудь другому, кто не принимал участия в строительстве, не присматривал изо дня в день за бригадой железок.