Рождение мечника (СИ) - Кузнецов Павел Андреевич - Страница 40

Всё это в совокупности позволяло утверждать, что пришельцы стали жертвой провокации со стороны китайцев. Не знаю, поняли ли они это сами, но для меня это было предельно ясно. Китайцы уже многократно окупили проект представительства за счёт соотечественников и желающих к ним примазаться европейцев. Китайцы собрали бесценную информацию и по технологии строительства, потому что Башня ежесекундно находилась под прицелом технологической разведки крупнейших строительных корпораций и оружейных консорциумов. Первое время, пока пришельцы не включили свои поля, китайцы даже умудрились выкупить у ошалевших от такого внимания инопланетян какие-то элементы то ли строительного мусора, то ли сломавшейся строительной техники. Выменяли на сувениры, на «передовые» и «самые дешёвые» в мире китайские товары, на продукты китайской культуры. Я так понял, иероглифическая письменность оказалась для пришлых неожиданностью и подлинной диковинкой, и они с удовольствием брали на память китайские книги и всевозможные печатные материалы. Только после этих вопиющих фактов обмена кто-то из высокопоставленных пришельцев принял решение включить поля и отсечь тем самым неподготовленных к китайскому базару инопланетных рабочих от безумия внутрикитайского образа жизни. А над всем этим безобразием, прекрасно зная свои сильные и слабые стороны, витали спецслужбы Поднебесной, собирая информацию, фильтруя её, вычленяя самое главное. К моменту включения полей китайцы получили максимум, что вообще было возможно получить от внешников в земных условиях. Вот и думай после этого, а так ли нужно Китаю уничтожение Башни? Ситуация медленно заходила в тупик.

Я вновь огляделся по сторонам. Собеседники медленно приходили в себя, кое-кто уже вёл связные разговоры, пил чай, и вскоре договаривающиеся стороны покинули переговоры. Как и пришельцы, я ничего от них не получил. На все мои вопросы Вон Хань только улыбался и пожимал плечами: мол, его друзьям нужно ещё подумать, посовещаться со специалистами. Под впечатлением от океана политической информации я принял этот ответ, хотя что-то внутри опять шевельнулось, сигнализируя о неправильности происходящего.

Вечерняя трапеза оказалась зеркальным повторением обеденной: обилие еды, обилие разговоров ни о чём и никакой конкретики. Тогда я, от нечего делать, попытался переключить разговор на пришельцев, но наткнулся на ещё один тупик. Люди вели себя так, словно я ничего у них не спрашивал, то есть откровенно игнорировали темы, связанные с пришельцами. Я начал потихоньку закипать, а после ужина, пригласив в номер переводчика и проводника, потребовал составить чёткий план дальнейших действий, желательно письменный. До появления такого плана все ужины и обеды отменялись. Категоричность моего заявления по какой-то причине вызвала в китайца нездоровую обиду. Он, при гробовом молчании переводчика, матеря на своём родном языке русского варвара, удалился восвояси.

Следующий день оказался зеркальным повторением дня вчерашнего, а на конкретные вопросы о распорядке наших дальнейших действий Вон Хань заверял, что план «уточняется», «согласовывается со специалистами», с которыми для лучшего построения плана нужно отобедать и отужинать. Меня пробрало на смех. Всё происходящее больше всего походило на сцену торга на каком-нибудь азиатском базаре, где на вопрос о конкретном товаре следовал список других, куда лучших, по словам продавца, товаров, среди которых запрошенный отсутствовал как класс. Я опять спустил ситуацию на тормозах, мне стало любопытно, что это за специалисты, с которыми нужно согласовывать мой план. На обеде и ужине я развлекался тем, что задавал собеседникам провокационные вопросы про план, про энергию «ци», про пришельцев. Ситуация начинала меня сильно напрягать. Вечером, от нечего делать, я начал вслушиваться в разговоры за столом, «выпадающие» из перевода Ли Чэна, и открыл для себя массу интереснейших фактов.

Прежде всего, оказалось, что китайцы считают меня грубым неотёсанным варваром и не знают, что именно мне нужно, а, вернее, как именно меня использовать в своих целях. У меня не было визитки, одет я был довольно нелепо, задавал неправильные вопросы. А потом я обратил внимание, что к Вон Ханю вне «протокола» обращаются совсем иначе, а именно — как к господину Ли. Ли Паню. От нечего делать я ещё раз открыл на ноутбуке личное дело своего провожатого. С фото на меня смотрело лицо китайца с вьющимися русыми волосами. Я перевёл взгляд на Вон Ханя: лицо было похоже, как и все китайские лица для европейца, вот только волосы у него были прямыми и чёрными. Хорошо, цвет волос можно поменять — может быть, у китайцев мода такая — но зачем их выпрямлять?! Да, женщины и не на такое способны ради неординарной внешности, ради смены имиджа, но не мужчины же! Выходит, мой китаец оказался липовым Вон Ханем.

Первым вопросом было: почему я сразу не озаботился сопоставлением внешности своего человека? Следующим вопросом было: кто подослал ко мне этого неадеквата? Даже закралась мысль, что меня взяли в разработку местные спецслужбы, а какая-то часть информации о моей персоне и сокрытых целях просочилась наружу. Но почему тогда эти китайцы называют моего провожатого другим именем? Неужели местные спецслужбы не могли озаботиться нормальной легендой? Пороть горячку я не стал — в сердце бурлила холодная ярость, но разум оставался чистым. Зато вечером в номере парень был прижат к стене в прямом и переносном смысле этого слова.

Ему хватило лишь одного взгляда на снующие вокруг меня молнии, а также одного вопроса, произнесённого на чистейшем китайском языке: «Кто ты такой и где Вон Хань?» — чтобы всё понять правильно. И тогда китаец сделал ход конём: он врубил дурака.

— Добрый господин, почему вы не поведали мне о знании языка? Ваш китайский просто безупречен! — восхитился мужчина. Его лицо при этом было лицом китайского болванчика: мягким и добрым, без тени возмущения или страха.

— Ваша лесть неуместна, господин Ли Пань. Я повторяю вопрос. Если не получу на него ответа, посчитаю ваше появление происками конкурентов и вынужден буду применить силу.

— Ну что вы, господин Познань! Какая сила? Какие конкуренты? Вы что-то путаете, — продолжал брехать в лицо этот деятель.

— Вам же известно, что такое гуаньси [7]? Поверьте, я без вас узнаю судьбу Вон Ханя, только тогда вам будет хуже, — с этими словами я достал телефон и принялся звонить.

На чистейшем китайском я переговорил с одним из данных мне резервных контактов. Выяснил координаты одного из местных высокопоставленных стражей порядка. Позвонил ему напрямую, и очень скоро знал точный адрес, а заодно и то, что Вон Хань сейчас дома. Поднял взгляд на китайца. Его хвалёное умение контролировать себя дало трещину: бедолага стоял с отвисшей челюстью, ошалело переваривая только что услышанное и увиденное.

— У вас такие серьёзные гуаньси! — воскликнул он.

— Ты не обо мне думай, голубчик, а о себе. Поехали к Вон Ханю.

И мы поехали. Китаец почему-то продолжал проявлять поразительное бесстрашие, он не верил в опасность для своей тушки. Это нервировало меня ещё больше. Под конец нашего путешествия в такси я раскалился до той точки кипения, когда здравый смысл окончательно отключается, и на первое место выходят эмоции.

Квартирка у Вон Ханя располагалась в такой жуткой дыре, в таком обшарпанном доме, что даже таксист покачал головой и поцокал языком, выражая недоумение обеспеченными пассажирами, что-то забывшими в этом «забытом духами предков» месте. Дома вокруг чуть ли не наползали друг на друга, а между ними можно было просунуть, разве что, локоть. Человек туда точно не пролезет, зато крысы чувствовали себя здесь, как у себя дома. Да они и были у себя дома.

Естественно, окружающие трущобы не добавили мне хорошего настроения. Под моими ударами хлипкая деревянная дверь квартирки едва ли не стонала. Но вот на пороге появилась физиономия хозяина — на этот раз степень сходства приближалась к ста процентам. Коротко кивнув Вон Ханю, я не нашёл ничего лучше, чем съездить тому прямым в глаз, а когда бедолага отлетел вглубь небольшого помещения, следом за ним в полёт отправился и мой незадачливый провожатый.