Двойная переадресация (СИ) - Шилов Игорь Александрович - Страница 78

— Деньги есть — ответил я. — Могу и три дать, и пять. Но они у меня по рублю, в сотки сложены. Такие возьмёшь?

— Возьму. Время ещё есть, успею поменять.

— Ну, тогда вечерком заскакивай, отдам.

— Во сколько? — заинтересованно спросил Герман.

— Часов в двенадцать, не раньше.

— Ничего себе вечерком. Я в это время уже спать буду.

— Тогда утром заезжай, но не позже восьми. Потом мне некогда будет.

— Ты чего, совсем не отдыхаешь? В восемь я не проснусь.

— Короче, как хочешь. Я время назвал. А дальше сам решай, когда приходить. Деньги нужны, проснёшься.

Я повесил трубку и поспешил на рабочее место, через пять минут новое кино начинать. Прав Герман, надо меньше думать о всякой ерунде. Где та Англия и Франция, и где мы. Даже Кремль и тот стоит далеко, хотя до него и доехать можно. Какое мне дело до элиты мировой политики? Они живут своей жизнью, умирают, когда господь призовёт, а нам от этого ни жарко ни холодно. Масла с хлебом больше всё равно не становится, если даже буду знать кто, кого заказал.

Саня выздоровел точно по расписанию и в субботу, поздним вечером, мы с Германом выехали на вокзал. Отвезти нас в Тоннельную, согласился приятель друга. Он гнал всю дорогу под сотню и через тридцать минут, высадив нас у тёмного, переполненного людьми вокзала, уехал обратно. До прихода поезда, оставался почти час. На улице колотун, градусов десять мороза, а на мне белый свитерок, одетый на голое тело, турецкое, кожаное пальтишко выше колен, джинсы и короткие итальянские сапоги, с тонким носком внутри, а на голове и вовсе тряпичная хулиганка, родом из тёплой Англии. В такой одежде стоять, в мороз на улице, противопоказано по медецинским показателям, легко заболеть можно.

— Может внутрь зайдём. Холодина — предложил я другу, одетому, словно мы с ним едем на зимовку.

— Ну его на фиг — отказался он. — Посмотри сколько там народа, давай лучше здесь постоим.

— Околеем. Ещё целый час до прихода поезда.

— А я тебе говорил, одевайся теплее. В Москве будет ещё хуже. Привыкай.

— Теплее — глядя на закутавшегося в белый тулуп анапчанина, зло ответил я. — Да я бы, может и оделся теплее, только нет у меня, ничего теплее. Сам же знаешь, что я из всего остального вырос. Напялил не то, что хотел, а чего смог. Не ехать же в Москву в рабочей куртке и в тёплых ботинках, фабрики «Скороход».

— Ладно, не скули — посочувствовал мне товарищ. — До места доберёмся, куплю тебе чего нибудь.

Я с сожалением посмотрел на яркие окна ночного вокзала и медленно побрёл за другом, в сторону длинного перрона. Делать нечего, буду греться у грузового состава, занявшего весь первый путь. Сто шагов в одну сторону, двести в другую. Надеюсь не умру от холода за час. Минут через сорок, когда у меня начали закручиваться уши, отваливались пальцы ног, а зубы выбивали траурный марш Шопена, народ приступил к медленному выходу из здания вокзала и я, не выдержав адской пытки невыносимым для здешних мест холодом, кое как просочился в него. Прижался к пыльной батарее руками и не отпускал её до тех пор, пока из громкоговорителя не вылетела не очень понятная скороговорка, и мой морозостойкий друг не забежал внутрь, и не окликнул меня.

— Антон, выходи! Поезд подходит! — громко крикнул он, стоя у открытых нараспашку дверей.

Плацкартный вагон номер три, пассажиры забили до отказа. Больше половины, мы привели с собой и поэтому сейчас он был похож на огромный муравейник, где каждый его житель упорно играл свою, неповторимую роль, мало обращая внимание на соседей. Наши с Германом места были с боку, через одно купе от двери, ведущей в дальний туалет. Об этом меня предупредили заранее и в данный момент, ни о чём не сожалея и не очень принюхиваясь к специфическому запаху, исходящему с той стороны, я с интересом наблюдал за всем, что происходило рядом со мной. Семья с детьми, в купе напротив, вот уже который раз пытается засунуть чемоданы, куда то вниз. Девчонки, лет по двадцать от роду, расположившиеся справа, сидят на нижней полке и рассуждают, кому из них ползти наверх. Четыре мужика, зашедшие в вагон за нами и забронировавшие все места слева от нас, поставили на стол бутылку, и несмотря на поздний час, уже открыли её. Взглянул на Германа, он улыбнулся мне одними глазами и весело мотнув обросшей головой, тихо спросил:

— Ну что, на верх полезешь или внизу попробуешь устроиться?

— Мне всё равно — ответил я, ещё тише. — Где скажешь, там и лягу.

— Тогда ложись внизу, попутчик инвалид, сегодня мне не нужен.

— А чё так сразу — инвалид?

— Так упадёшь во сне. Ты и внизу поместишься частично, а на верху или ноги буду торчать, или голова. Ночью кто нибудь зацепит и свалишься.

Да, товарищ прав, места достались нам не очень, мой рост не влезет ни в одно из них. Попробую пристроиться внизу, по крайней мере, если и свалюсь, то ничего не поломаю.

Проснулся от того, что в глаза ударил яркий луч света. Убрал голову с линии его огня и раздвинув, задёрнутые на ночь крохотные шторки, попробовал узнать, куда мы успели доехать. Фонарь, перрон, скамейка. Больше ничего не вижу. Взглянул на новые часы — пять сорок семь, а это значит, что нас принял Краснодар. Ещё вчера, когда мы проходили мимо расписания, я зафиксировал его и теперь могу сказать не глядя, какую станцию, во сколько, будем проезжать. Стоянка двадцать семь минут, четыре уже стоим, а стало быть я спокойно могу выйти на улицу и осмотреть здание вокзала. Всё может быть, вдруг память проснётся и выдаст мне, чего нибудь новое. Сбрасываю на пол ноги, подымаю спину. Нет, спать в позе эмбриона, совсем не в кайф, то и другое разгибается с трудом, болит нещадно, и отказывается повиноваться. Хотел бы я взглянуть в глаза тому, кто проектировал такие полки. Он что, для карликов их отмерял? Одел сапог, второй. Встал и… Бли-ин! Плечи затекли, колени занемели, в локтях болит и шею ломит.

— Сука. Убил бы гада — тихо матерюсь, но всё же выпрямляюсь.

Секунды весело бегут, а я стою на месте, не в силах снять с крючка пальто. Ну Герман, удружил. Не мог на воскресенье взять билеты? Обратно не поеду, пока нормальной полки не дадут, на ней хотя бы ноги можно высунуть в проход. Скрепя зубами, сдёрнул верхнюю одежду, нахлобучил кепку, из под подушки вытащил багаж и медленно, стараясь не будить соседей, двинулся вперёд. На улице, у входа в наш вагон, стояла проводница. Мы поздоровались, она спросила далеко ли я иду. Сказал что на вокзал, за пирожками. Не буду же докладывать, что всё забыл и пробую узнать, не тут ли раньше жил или хотя бы вспомнить, может ездил здесь когда то. Перрон почти пустой. В той стороне, где тепловоз, совсем нет никого, а там, куда иду, стоят четыре человека. Дошёл до них, повесил сумку на плечо. Вещей там мало, а вот денег и монет, на пол вагона точно хватит.

Добрался до вокзала, вошёл в него и понял, что ничего не узнаю. Киоск, ещё один, буфет, скамейки, под потолком лепнина — красиво, но в памяти такого «пейзажа» нет. Ну что ж, проверил и на том спасибо. Взял десять пирожков и в быстром темпе побежал обратно, до отправления осталось шесть минут.

В отличии от меня, Герман выспался и сейчас был бодр, и весел, а когда узнал про купленные мной пироги с картошкой и капустой, так и вовсе чего то замурлыкал себе под нос, словно кот, в предвкушении встречи со сметаной.

— Мать говорила, возьми с собой курицу — разворачивая принесённый мной, бумажный пакет, докладывал счастливый товарищ. — А я упёрся. Говорю: — «Зачем она мне, проголодаюсь, схожу в ресторан». А сейчас вижу, зря не взял.

— Конечно зря. Мне бы кто предлагал, я бы ни за что не отказался — согласился с ним и почти тут же, добавил: — Так. Мои пироги. Тогда тебе за чаем топать.

Напарник согласился, с такой постановкой вопроса и охотно пошёл на поиски кипятка. Пока он добывал нам горячую воду, я свернул комковатый матрац, закинул его на верхнюю полку, одним движением разложил стол, кинул на него куль с пирогами и кое как уселся рядом с ним. Мне даже сидеть за столом не удобно, а я ещё хотел, чтобы здесь можно было нормально поспать.