Моя панацея (СИ) - Манило Лина - Страница 21

— В смысле примерку устроить?

— Почему нет? Я иногда бываю чертовски любопытным.

И поманив за собой, уходит к дому. Егор касается моего плеча и протягивает брендовые пакеты, мирно лежавшие все эти бесконечные и тревожные часы в багажнике.

— Я жду, Инга. Не дай мужчине в самом расцвете сил умереть от любопытства.

Ладно, Максим Викторович. Хотите примерку, будет вам примерка.

18. Максим

У каждого из нас есть свои точки контроля и влияния. Свои крючки, за которые можно зацепить. Тонкие нитки — дёрнешь и всё внутри отзывается. И уже сложно сопротивляться. Хочется только идти вперёд, никуда не сворачивать, не думать о последствиях.

Хочется обладать, как самым редким алмазом. И уже не существует никаких доводов рассудка, и совесть спит, а благоразумие уходит в глубокий нокаут.

Я сижу на диване в малой гостиной. Эта комната небольшая и уютная, и в неё заказан ход практически всем. Это моя территория, здесь хорошо думается, а планы сами собой складываются на нужные полки — какая-то особая атмосфера, что ли. Сюда мне захотелось привести Ингу.

Когда-то я мечтал о большом доме, собственном бизнесе и огромной — просто громадной — куче денег. Ложась спать в вонючем чулане, я каждый вечер представлял, какой будет тогда моя жизнь. У меня ничего не было, кроме этих жестоких фантазий. Я купался в них, бредил благосостоянием и комфортом. Пустой живот выдавал трели, под которые было сложно уснуть, но мечты согревали. Успокаивали.

И я добился всего, что видел во снах. Стал хозяином своей жизни, получив в итоге от неё намного больше, чем мог когда-то представить, и останавливаться не собираюсь. Но в один момент пришло осознание: так много мне не нужно. И, оказывается, есть вещи намного ценнее всего, что можно купить за деньги.

Например, Ярик. И женщина, которая сейчас медленно открывает дверь и становится на пороге.

— Вот, — делает несколько шагов и оказывается напротив. Не закрывается, не боится. Впервые действительно смелая, по-детски непосредственная.

Как ей удалось остаться такой чистой при её вводных? Как её душа не стухла, не покрылась плесенью, не стала чёрствым сухарём? Загадка. Тайна, которую мне не хочется разгадывать — хочется купаться в её тепле и сердечном свете.

— Я купила платье, — объявляет, словно я сам не вижу.

— Охрененное платье, — делаю глоток коньяка, чтобы голос перестал хрипеть, чтобы горло прочистилось. Потому что… потому что платье действительно охрененное, и это ещё слабо сказано. — Тебе очень идёт.

— Правда? — смущается, но в глазах блеск, которого не видел в них ни разу. Но он не алчный, он яркий, проникающий под кожу. Согревающий. — Я влюбилась в него, хотя там и другие были, красивее намного, наряднее. Более вызывающие. А это, вроде скромное, но и не монашкины тряпки.

— Хорошо, что именно это купила, — тушу сигарету в хрустальной пепельнице, нажимаю на кнопку пульта, и вентиляционная система утягивает табачный дым. — Не надо более вызывающих, моё сердце тогда не выдержит.

Инга поправляет юбку, разглаживает невидимые складки, краснеет. Честное слово, сколько в ней непознанной сексуальности, нераскрытой женственности. Знаю, чувствую, какой она может быть, если с неё смахнуть налёт пуританства и комплексов, вбитых бедностью и нелюбовью близких. А ещё знаю, что буду именно тем, кто откроет для неё её настоящую.

Она просила время? Но я не клялся, что его будет очень много.

— Повернись спиной, — прошу, готовый услышать смущённое бормотание, но Инга слушается. Медленно покачивает бёдрами, с огнём играет, хоть вряд ли отдаёт в своих действиях отчёт. — Чистый секс.

— Что? — поворачивает ко мне голову, смотрит удивлённо. Не верит, что в её сторону вообще могут звучать подобные выражения.

— Ты, Инга, чистый секс.

Допиваю коньяк, и жар несётся по венам, только алкоголь тут ни при чём. Это всё Инга и только она.

— Тебя просто почему-то на мне заклинило, — пытается отшутиться и сгладить этим остроту момента.

— Очень сильно заклинило, согласен.

Она снова оборачивается ко мне, поправляет волосы. Я кручу в руках пустой бокал, жду, что скажет ещё. Какой довод придумает, чтобы убедить меня — себя! — что интерес к ней — глупость несусветная. Что этого быть не может, что она этого недостойна.

Нет, надо было Павлика пристрелить.

— Максим, я… я не очень хорошая любовница.

Выдыхает, кажется, весь воздух из лёгкий, словно на самую тёмную морскую глубину нырнула. И главное, в глазах столько в этом бреде уверенности, что я не могу удержаться и смеюсь.

— Это тебе кто сказал?

— Я и сама знаю, — взмахивает рукой и принимается нервно теребить тёмные пряди волос. — Мне двадцать шесть, я была замужем, но…

— … но твой муж был грёбаным импотентом, вот и не показал, какой ты можешь быть.

— Судя по тому, что Павел хотел уехать с любовницей, импотентом он не был, — морщится и напрягается ещё больше. — Просто меня, наверное, не хотел. Может, причина какая-то была.

— Он урод, вот и вся причина. Давай не будем о нём говорить.

— Но даже если мы не будем об этом говорить, ничего же не изменится. Я всё ещё замужем и богиней секса за восемь лет так и не стала.

Встаю и делаю всего два шага. Инга замирает, а я кладу руки на её плечи. Слегка сжимаю, медленно провожу пальцами по коже. Ниже, ещё ниже. Обхватываю тонкие запястья, ловлю лихорадочный пульс.

— Ты меня всё ещё боишься? — тихо на ухо. Не тороплюсь, не напираю. Просто сгораю от невыносимой жажды. Только её никакая, даже самая чистая родниковая вода не утолит. — Я страшный?

Качает головой, смотрит мне в глаза, а губы дрожат.

— Нет, ты не страшный. Совсем не такой, каким показался сначала. Другой.

Отлично.

— Думаешь, мне нужна богиня секса? Считаешь, я из тех сусликов, которые ложатся на спину, раскидываются морской звездой и ждут, когда им чудеса акробатики покажут?

Инга вздрагивает. Неужели попал в болевую точку? Да, девочка, я жестокий, только от замалчивания проблем они сами не рассосутся.

— Я вообще обычно не думаю о мужчинах в подобных контекстах, — смущается, хочет казаться более дерзкой, даже подбородок повыше задирает. Смешная и неловкая.

— О мужчинах и не надо думать ни в каких контекстах. А вот обо мне можно.

Тихо смеётся, а я касаюсь губами её виска, целую так, словно она в любой момент может растаять. Раствориться в воздухе.

— Я не хочу тебя пугать. Не хочу, чтобы ты думала, что мне нужна благодарность за все эти шмотки.

— Не нужна? Как там говорят: “Кто девушку кормит, тот девушку и танцует”. Так же?

— С тобой точно не так. Присядь, Инга, я сейчас. На минуту отлучусь. Кое-что в кабинете надо забрать.

Пока она удивлённо хлопает глазами, я выхожу из комнаты, а вернувшись, вижу её сидящей, подогнув ноги, на моём кресле.

— Держи.

— Это… это моя сумка?

— Да, там паспорт. А ещё внутри новый телефон с той же симкой.

Инга раскрывает сумку из потёртой кожи, перебирает содержимое, раскрывает паспорт, улыбается.

— Как ты…

— Не спрашивай. Никакого криминала, но лучше не спрашивай.

— А телефон… он же дорогой. Мой простенький совсем был.

— Возмещаю ущерб.

— Этот хоть не разобьёшь?

— Я не всегда такой буйный, но клясться на костях предков не буду.

Смеётся и убирает сумку за спину. Вдруг в глазах мелькает что-то такое, от чего у меня сладко ноет под ложечкой. Вспархивает с места, становится на цыпочки и говорит, касаясь носом моей скулы:

— Я ведь не только платье купила… поможешь?

И поворачивается ко мне своей очаровательной задницей. Смотрит искоса, в глазах странный блеск, рукой указывает на спину. Там замок, и я медленно растёгиваю его.

Поводит плечами, а я стягиваю вниз платье.

— Ещё и бельё… красивое.

— Наверное… совсем в этих ваших женских финтифлюшках не разбираюсь. Но если тебе нравится, то да, я тоже в восторге.