Моя панацея (СИ) - Манило Лина - Страница 2

— Поехали!

Он наклоняется ниже, щекочет тёплым дыханием кожу на щеке. Его губы возле моего уха, задевают изгиб раковины, спускаются к мочке.

Словно ядовитый паук, плетёт вокруг меня паутину, наслаждается агонией попавшей в сети бабочки.

— Я вхожу в любую дверь, прихожу без приглашения. И всегда беру то, что мне нужно. Сейчас мне нужны ты.

Отпускает меня резко. Пытаюсь отдышаться, хватаю ртом воздух, моргаю, а слёзы закипают на веках. Злые. Отчаянные. В голове помутнение, и страх сковывает.

Никогда такого не чувствовала.

А ещё беспомощность, опутывающая невидимыми верёвками по рукам и ногам.

— Я никуда с вами не поеду! — хриплю и снова набираю номер мужа, но в ответ всё тот же безразличный механический голос.

— Ты до сих пор не поняла, что я не шутить сюда пришёл? Павлика благодари, его косяк.

Он резко вырывает из моей руки телефон. Так быстро, что и пискнуть не успеваю. Смотрит мне в глаза, а следом раздаётся хруст. Оглушительный в наступившей тишине.

Экран телефона под длинными ухоженными пальцами покрывается сеткой трещин и тухнет. Мобильный падает на пол, а следом разлетается на мелкие осколки под ботинком незнакомца.

— Уяснила? — абсолютно серьёзно, отбрасывает носком щепки, оставшиеся от ещё работающего несколько мгновений назад мобильного. — Так что в твоих интересах не выделываться.

Всхлипываю, вжимаюсь в стену до болезненной судороги, бегущей вниз по позвоночнику. Хочу закричать, позвать на помощь. Действительно хочу, но получается лишь жалобно пискнуть.

— Зачем вам я? — всё, на что хватает моей выдержки.

Я очень слабая. Прекрасно понимаю: с таким бугаём мне не справиться. Павлик пропал, и я боюсь допустить мысль, что он меня бросил. Оставил одну, наедине с этим чудовищем. На растерзание.

Это невозможно, мой Павлик не такой. Он меня любит.

— Зачем? — повторяю, требую, словно ответ что-то изменит. Я в ловушке, и она уже давно захлопнулась, просто мне не хочется это признавать.

Но в ответ тишина. Незнакомец снова близко, а я так растеряна, разбита на части неизвестностью, непониманием происходящего, что могу лишь ещё сильнее вжаться спиной в стену. Царапаю пальцами ветхие обои, стараюсь унять дрожь, которая сотрясает меня всякий раз, когда этот мужчина оказывается рядом. Но его это только забавляет. Я его веселю, мои реакции: в подтверждение моей догадки чётко очерченные губы расплываются в улыбке, от которой холодок по спине.

— Нравишься, — заявляет, словно одно это слово должно примирить меня с уродливой действительностью.

Внезапно мир вокруг принимается вертеться в бешеной скоростью: незнакомец дёргает меня на себя, крутит, зажимает рот ладонью. Я обездвижена его крепкой хваткой. Онемевшая. Неожиданно покорная. Обмякшая от страха и невозможности что-то изменить.

Это фарс. Дурной сон. Сейчас я проснусь и всё снова станет как прежде. Тихо и спокойно.

Пусть запоздало, но просыпается злость. Я пытаюсь лягнуть своего мучителя, вырваться из его хватки, но силки лишь крепче затягиваются вокруг меня.

— Ты никому не нужна. Да, крошка? Павлик сбежал, умотал с моими бабками, и я сейчас такой злой, что могу случайно сделать больно.

Он отрывает меня от земли легко и просто. Ноги болтаются в воздухе, а окружающий мир сужается до маленькой точки. Она пульсирует перед глазами, вызывая тошноту и головную боль.

Незнакомец, не выпуская меня, толкает входную дверь плечом, и та с грохотом распахивается.

Меня, точно мешок с картошкой, выносят их квартиры, и любое сопротивление выглядит смешно. Я действительно никому сейчас не нужна, кроме этого мужчины.

На нашем этаже никто не живёт — дом старый, на самой окраине города, в не самом лучшем районе. В откровенно плохом районе, где ночью одной ходить страшно. И все, кто мог, уже давно переехали, сменили ветхое жильё с вечно протекающими трубами и дырявой крышей на что-то получше. Мы тоже должны были, но… что-то явно пошло не так.

Даже если я буду кричать истошно, звать на помощь, на меня никто не обратит внимания. В этом районе случаются вещи и пострашнее, каждый день случаются. Люди, живущие здесь, привыкли ко всему и научились забивать большое болт безразличия на беды соседей.

Чёрт, даже если он перережет мне горло, некому будет привлечь его к ответственности.

Вся моя борьба сейчас — мышиная возня. Она ни к чему не приведёт, абсолютно. Только хуже будет.

Павлик, пожалуйста, найдись. Ты же не мог так просто исчезнуть, не мог меня бросить на растерзание этому страшному человеку, который… даже думать страшно, что может твориться в его больной голове, на что может хватить его злости и фантазии. У меня ведь нет никого, кроме тебя, Павлик. Ты же знаешь это. Вернись.

От двери квартиры до выхода из подъезда всего восемь шагов и три ступеньки. Незнакомец преодолевает их за несколько секунд, и порыв свежего ветра бьёт в лицо. Я чувствую лишь аромат чужой кожи и прохладу осеннего воздуха. Слёзы текут из глаз — у меня не получается их контролировать. И всё, что я понимаю сейчас: меня запихивают на заднее сиденье большой машины.

Она точно тут не стояла, когда я возвращалась домой. Пригнали? Кто? Верные пешки для своего хозяина? Не знаю. Я, кажется, совсем уже ничего не знаю. Глупая и наивная.

— Не дёргайся, тогда не обижу, — обещает мой похититель и ныряет в салон следом.

2. Макс Пожарский

Она меня не узнала. Действительно не узнала. Забавно.

Заметила ли она меня тогда? В тот вечер? Или месяц назад в дешёвом ресторане, куда её приволок на ужин дебил муженёк, она не видела ничего, кроме его наглой рожи? Даже если мне казалось иначе. Улыбалась ему, смеялась тупым шуткам, а он делал мне знаки рукой, демонстрируя… гордясь даже. Утырок.

Нахрен.

А ведь я был тогда так близко — всего лишь за соседним столиком. Там расстояния не больше пары метров, а я крупный мальчик, приметный. А ты ж гляди, не заметила.

Я был так чертовски близко, что видел каждую черту лица, каждый жест, каждую эмоцию. Даже платье запомнил, какое на ней надето было — потом часто его вспоминал и даже похожее приказал в магазине купить. На одну шлюху напялил, но ничерта этот суррогат не помог. Ни капельки. Только девку бедную чуть не затрахал до полусмерти, а всё равно не отпустило.

Я знаю, я псих, но уж какой есть.

И вроде бы нет в ней ничего того, что во внешности другой бабы не найти, но почему-то именно она зацепила не по-детски. И сразу самой красивой показалась. Она и есть красивая, и сегодня, стоя к ней так близко, окончательно в этом убедился.

В тот вечер решил: будет моей. Рано или поздно, но будет. Вся моя будет, без остатка. А тут вон, какой случай представился. Как упустить его мог? Да никогда в жизни не упустил бы.

— Расслабься, — мой голос хрипнет. Горло пересохло. — Не укушу. Пока что.

Инга сидит, отодвинувшись от меня на максимальное расстояние. Смотрит не за окно, не следит за дорогой — на меня. Глаза огромные, ресницами хлопает, тяжело сглатывает. Боится крошка.

Усмехаюсь. В голове тысяча вариантов, чем именно я бы с ней занялся. Прямо здесь. Прямо сейчас. И варианты эти один прекраснее другого, и от каждого внизу живота тянущая боль. Месяц уже эти издевательства над своим организмом терплю, а теперь ещё сложнее стало. Когда она рядом так. Близко.

— Отпустите меня, — робкое, а я прикрываю глаза и откидываю затылок на подголовник. Спать хочется, устал дико. — Давайте я вам заплачу? У нас есть, мы же копили на ипотеку. Только нужно в банк заехать.

— Ты действительно такая наивная или прикидываешься? — с меня сон слетает мгновенно.

Распахиваю глаза, подаюсь вправо и цепко хватаю пальцами острый подбородок. Сожми чуть крепче и челюсть сломается.

— Нет у вас ничего, никаких счетов. Ничего.

— Да как же?..

Голос дрожит, на длинных ресницах прозрачные слезинки. Жмурится, а я вытираю каплю влаги с её щеки. Щедро размазываю по коже, без ласки и сожаления. Нечего из-за всяких упырей рыдать.