Пешком над облаками - Садовников Георгий Михайлович - Страница 33

В таких случаях его не приходилось долго уговаривать, через мгновение он был возле моего костерка. Я сейчас же с ним перемешался и, так как внешне мы были похожи, как две капли воды, незаметно покинул поле, оставив Пыпина вместо себя.

Когда я добрался до выхода, над стадионом грянул торжественный марш. Я обернулся и увидел, что упирающегося Пыпина и моих соперников ведут к пьедесталам почета, возле которых ждали красивые девушки с большими венками из лавра.

— Я — хвастун! Я — себялюбец и этим горжусь! Отпустите меня к бульону! — кричал Пыпин, но его втолкнули на пьедестал.

— Какая скромность! Какое критическое отношение к себе! — заговорили скромняги, стоявшие рядом со мной.

И весь стадион невольно отозвался одобрительным шумом.

Но вот подошла решающая минута. Трибуны замолкли, и в гробовой тишине девушки надели на шеи спортсменов лавровые венки. И тогда мои соперники предприняли отчаянную попытку отыграться. Они притворно закричали:

— Не подвергайте нас такому позору! Пожалейте! Освободите нас от этой мерзости! Иначе мы этого не переживем!

Они рыдали и делали вид, будто стараются сорвать с себя венки.

В противоположность им Пыпин затих, заинтересовался венком, ощупал его, попробовал на зуб лавровые листья и, оставшись довольным, потребовал у скромняг:

— Эй вы, если вам венки не нужны, отдайте их мне. Я такую славу люблю. Особенно в супе!

— Он ловкий притворщик! — закричали разочарованные скромняги. — И вовсе он не Самый Совершенный, этот хитрый землянин. Он обманул наши надежды! А мыто уже стали болеть за него. До полного совершенства ему так же далеко, как от нас до его родной планеты!

Пыпин, не обращая внимания на шум, подобрал все венки и, волоча их за собой, побежал к котелку, в котором все еще варился бульон из воды. Подбежав к костру, он торопливо оторвал от венка горсть лаврового листа, бросил его в кипящий бульон и аппетитно потер руки.

И стадион сразу притих. Скромняги убедились в том, что я достиг пределов скромности. А Пыпин, сам не подозревая того, совершил первое доброе дело.

ГЛАВА ХI, в которой юнга старается доказать, что он самый тщеславный человек во Вселенной

Убедившись в том, что в стране скромняг началась новая эра, я отправился на поиски леса. Как мне подсказывал опыт, лес надо было искать там, где было больше деревьев. Поэтому, выйдя из города, я начал считать встречающиеся по дороге стволы и, когда их набралось до тысячи, очутился в дремучем лесу.

А вскоре я вышел на небольшую поляну и увидел небритого мужчину в звериной шкуре. Этот странный человек рыхлил землю древней мотыгой и бросал в нее зерна. Он трудился с откровенной любовью к своему занятию. С его обнаженных мускулистых плеч стекал ручьями пот, но усталость будто доставляла ему удовольствие.

— Вы не будете столь любезны и не скажете мне: как увидеть тщеславцев? — спросил я, подходя к необычному землепашцу.

— Отчего ж не быть любезным? Скажу: я и есть тщеславец, — угрюмо ответил мужчина и, горько усмехнувшись, добавил: — Да только не характерный тщеславец. Досадное исключение, в общем.

— Зря вы наговариваете на себя, — сказал я с упреком. — У вас вид честного трудолюбивого человека.

— Вот в том-то и дело, — буркнул землепашец. — Все порядочные тщеславцы по деревьям да пещерам сидят и добродетелями своими похваляются. А мне неймется все. Сегодня земледелием занялся. А вчера добыл огонь способом трения.

И он с грустью поведал мне историю своего племени, которая, как и у других народов, началась с того, что тщеславцы научились общаться с помощью голоса и ходить на ногах, освободив руки для полезных занятий. Но, додумавшись до того, что валявшиеся на земле камни можно использовать как орудия труда, тщеславцы решили, что достигли вершин цивилизации. После этого люди племени очень возгордились собой, и с тех пор они ничего не делали, только и занимались тем, что, стуча зубами от холода в пещерах, рассказывали друг другу о своих высоких достоинствах и личном вкладе в прогресс, и, конечно, давно бы вымерли от голода, если бы не этот землепашец. Пока все тщеславцы упивались своими россказнями, мой собеседник занимался охотой и бортничеством и кормил соплеменников. «А недавно, как видите, перешел к земледелию и приучил дикое животное», — и он скромно указал на пасущуюся в кустах корову.

— А что же было дальше? — спросил я с неослабевающим интересом.

Но вскоре тщеславцам стало неинтересно хвастать друг перед другом, потому что они теперь знали наизусть все о великих достоинствах каждого соплеменника, и они принялись добывать слушателей на стороне. Тщеславцы похищали необразцовых скромняг, находя их по видимым предметам туалета, и залетевших на планету космических путешественников и морочили им головы своим хвастовством до такой степени, что постепенно эти люди тоже становились тщеславцами.

— Скажите, добрейший человек: вы не видели среди них не совсем обычных детей? Девочку и мальчика? — воскликнул я, очень волнуясь.

— Скажу, видел, — ответил мой собеседник. — Девочку зовут Машей, а мальчика Толиком Слоновым. И вы абсолютно правы: они не совсем обычные ребята.

— И еще скажите: что с ними? Сделайте милость.

— Сделаю. Скажу. А вернее, ничего не скажу, потому что сам не знаю. В последний раз я их видел в кругу моих соплеменников. Те без конца потчевали ребят своими рассказами. И что сегодня стало с детьми, это мне неизвестно.

За Машу я не боялся. Девочка была несгибаемой отличницей и активисткой. Ей не вскружили голову даже десятки почетных грамот, и этим все сказано. А Толик Слонов такой впечатлительный, такой самолюбивый мальчик!

— Я по глазам вашим вижу, что, в конечном счете, вы спасете своих маленьких друзей, — одобрительно заметил землепашец.

— Не будем загадывать, — скромно предложил я.

— Не спорьте со мной, — слегка рассердился землепашец. — Ну, с богом, пройдете еще немного, и там будет наша стоянка.

Но едва я скрылся из его вида, как на меня набросились незнакомые люди в набедренных повязках. Они выскочили из зарослей орешника с криками:

— Ага, слушатель, попался! Братцы, покрепче держите его!

Но я и не думал сопротивляться. Так было даже удобней, не нужно было тратить время на поиски стоянки тщеславцев. И хотя я не шевельнул даже мизинцем, чтобы защитить себя, один из тщеславцев обеспокоенно предупредил своих товарищей:

— Поаккуратней, ребята, как бы не повредить ему уши.

Тщеславцы бережно связали меня по рукам и ногам и понесли на своих плечах.

— Это же надо! Чтобы обзавестись всего лишь одним слушателем, пришлось целый день в засаде сидеть, — пожаловался кто-то из моих носильщиков.

— Мы хоть в своем лесу сидели. А другим в город пришлось пойти, — возразил ему другой тщеславец.

— Да если бы эта несносная девчонка поверила хотя бы разок, не пришлось бы тратить столько сил и времени. А то: «Не может быть, не может быть. Это антинаучно», — передразнил Машу третий тщеславец. — И слово-то придумала какое: «ам… ан… антинаучно».

— Братцы, а может, ему прямо сейчас рассказать, пока несем? — попросил самый молодой тщеславец. — А то в глотке ужас как пересохло.

— Нельзя думать только о себе. В пещерах нас ждут товарищи, и каждый имеет равное право на нашу добычу, — сурово одернул его старший брат.

— А как же еще один слушатель? Толик? — спросил я, не удержавшись.

— Ну, этого теперь самого не остановишь. Так и лезет все время без очереди, — неодобрительно ответил старший.

Вскоре мы вышли к поросшей лесом горе, у подножия которой виднелось несколько пещер. Это и была стоянка тщеславцев. Все племя сидело кружком посреди поляны и, истосковавшись по слушателям, жадно смотрело в лес. Наконец самый зоркий из них заметил нашу процессию и закричал:

— Друзья, слушателя несут! Сегодня, кажется, будет кому нас послушать!