Опасная ложь (СИ) - Гетта Юлия - Страница 34

— Вполне, — снисходительно кивает Баженов. — Дима говорил что-то про крысу, которая выводила нехилые суммы из оборота компании на офшорные счета, и чуть не оставила его без штанов, но имен не называл. Упоминал только, что доверял этому человеку, как самому себе.

— Ты думаешь, он говорил о Захарове?

— Других вариантов у меня нет. Деньги действительно безбожно выводились со счетов, отчетность велась липовая, но все было настолько шито-крыто, что найти концов после смерти Димы я так и не смог. Да и не искал сильно. Честно говоря, мне вообще не до этого было… Пока ты не объявилась со своим Захаровым.

Я сглатываю, напряжённо складывая в своей голове картинку. Выходит, Захаров воровал деньги со счетов компании, папа обнаружил это и уволил его. А что было после?

— Могу я ещё спросить тебя кое о чем?

— Попробуй.

— Если не секрет, как компания Черных попала в твои руки?

— Я её купил.

— Но зачем тебе это понадобилось?

— Дима попросил меня об этом.

— Почему? — изо всех сил стараюсь держать голос ровным, но он предательски дрожит.

— Компания была на грани разорения, ему нечем было платить зарплаты людям. Он сначала просил денег в долг, но я отказал. Тогда он предложил мне купить контрольный пакет акций за смешную сумму, и обещал, что уже через год выкупит у меня их обратно. А сам, гандон, застрелился в тот же вечер, когда мы подписали бумаги.

Прикрываю глаза и судорожно сглатываю. Мне слишком сложно даётся в этот момент сдерживать себя, чтобы не заорать на него и не броситься с кулаками. Чтобы не смел. Никогда в своей жизни не смел так говорить о моем отце. Он не имеет на это права. Но мне необходимо выяснить правду, отыскать все недостающие части пазла, поэтому я заставляю себя собраться, стиснуть зубы и ничем не выдавать своих эмоций.

— Почему гандон? — спрашиваю надломленным голосом, глядя на мужчину из-под бровей. Как ни стараюсь играть, но, кажется, мое состояние не может укрыться даже от не очень внимательного человека. К счастью, Баженов в этот момент совсем на меня не смотрит. Он словно о чем-то глубоко задумался, его взгляд направлен в стену, а голос, когда он начинает говорить, звучит глухо.

— Потому что знал, что я по-любому вывезу это. Компания убыточная. Мои топы вообще в ахуе, даже примерно не понимают, как он собирался за год выводить её на прибыль. А мне сейчас некогда вникать в дела лично, и без этого проблем хватает…

Я смотрю на него, очень внимательно смотрю, и не могу поверить своим глазам. Может, я сплю? Потеряла рассудок? Или не понимаю ничего в этой жизни совершенно… Но неужели ему действительно есть до этого дело? И почему он выглядит сейчас таким потерянным?

— Ты говорил, что купил акции за смешные деньги, — произношу едва слышно, напряжённо глядя в его висок. — Почему не продашь?

— Потому что этот гандон всю жизнь эту компанию создавал, — раздраженно поясняет он, все так же глядя прямо перед собой. — Болел ею, еще тогда… И сейчас так же. Даже гордостью своей поступился, ко мне за помощью приполз, чтобы ее спасти. А я, как сука последняя, злорадствовал. Старые обиды сложно забыть. Он ведь лучшим другом был мне когда-то.

Я молчу с минуту, осмысливая его слова, не обращая внимания, насколько сильно меня всю колотит. От собственной глупости. Самонадеянности. В голове стучит «Я ошиблась, ошиблась». Ошиблась…

— Что произошло между вами? Почему вы перестали дружить? — спрашиваю совсем тихо, почти шепотом, и Баженов переводит на меня хмурый взгляд.

— Не слишком ли много вопросов, Алена?

— Извини, — резко отворачиваюсь, чтобы скрыть всю гамму эмоций, которые наверняка написаны на моем лице.

— Какое отношение ты имеешь к Черных? — спрашивает резким тоном, хватает меня за предплечье и грубо дёргает на себя. — Говори. Сейчас же.

Его чёрный давящий взгляд прожигает насквозь, подавляет, принуждает подчиниться. Я прикрываю глаза на мгновение, и делаю осторожный вздох, пытаясь усмирить бешено колотящееся сердце в груди, но все тщетно. Меня колотит и сотрясает от его ударов, потому что я понимаю, что натворила. Что меня обвели вокруг пальца, как наивное дитя, и я сама позволила это сделать. А теперь… Теперь придётся ответить. За свою непроходимую глупость. Тупость. За ложь.

Но сердце истекает кровью от обиды. Смириться с тем, что он невиновен, невероятно сложно.

— Если он был твоим другом… Когда-то… Если ты не забыл об этом, если не предавал его… То почему даже не пришёл на похороны?! — слова даются мне с трудом, в глазах собираются слезы. — Где ты был?! Когда был так нужен…

Стальная хватка на моем предплечье мгновенно ослабевает, и вскоре исчезает вовсе. Взгляд Баженова меняется. Становится удивлённым, даже недоуменным.

— Милка заболела, — рассеянно произносит он, разглядывая меня так, будто видит впервые. — Пневмония, температура под сорок. Я никуда не поехал.

По моим щекам градом катятся слезы. Я смотрю на него, и вижу, понимаю, насколько ошеломлён. Такие эмоции невозможно сыграть. Да и не похож он на актёра.

— Только попробуй ещё раз назвать его гандоном или как-то еще оскорбить… — хриплю я, с ненавистью глядя в его ошарашенные глаза. — Он не сам застрелился. Его убили, ясно? Я слышала разговор в участке, им то ли заплатили, то ли запугали, а может и то и другое сразу… Поэтому они и обставили все, как суицид…

— Алена? — голос Баженова звучит глухо, в глазах неверие, отрицание.

Я сглатываю, пытаясь успокоиться, но все тщетно. Сижу перед ним, словно обнаженная. Да почти так оно и есть… Ведь я без трусов. Потому что он порвал их. Прямо на мне. В треснувшем по швам платье. Потому что он крайне неаккуратно стягивал его с меня этой ночью. С заплаканным лицом, с опухшими от его поцелуев губами. Сижу, отчаянно борясь с рвущейся наружу истерикой. Не знаю, каким чудом это мне до сих пор удается.

Сглатываю слезы и выдавливаю из себя садистскую улыбку.

— Да, дядя Костя. Я Алена. Алена Черных.

27

Он молчит и смотрит на меня. На его лице больше невозможно прочесть ни единой эмоции, только взгляд очень острый, режет меня на куски, как тонкий нож из дамасской стали. А я продолжаю с вызовом смотреть ему в глаза, с неестественно растянутыми в подобие улыбки губами. Ожидаю своей казни. Я не сомневаюсь, что она будет. Здесь и сейчас. Когда он немного отойдёт от шока. И я боюсь её. Ужасно боюсь услышать то, что он мне скажет. Ещё больше боюсь, что не скажет ничего. Что просто уйдёт.

Вижу, как дёргается кадык на его шее. Как крепче сжимается челюсть, и ходят желваки.

Не выдерживаю, подскакиваю и убегаю в ванную. Слезы душат, внутри все горит огнем, больше не могу, нет больше сил держаться. Закрываю за собой дверь на замок, падаю на колени в углу возле душевой кабины, сгибаюсь пополам, и захожусь в истерике. В немой истерике, не издавая ни единого звука, и прекрасно слышу, как сзади дёргается дверная ручка. Раз, другой. А потом внезапно жуткий грохот бьет по перепонкам, я оборачиваюсь, испуганно всхлипнув, и вижу на пороге его грозную фигуру. Вижу вырванный кусок дерева из дверного проема, и отрицательно кручу головой, глотая слезы. Он просто взял и вынес дверь.

И что теперь? Он убьёт меня? Да и плевать, я это заслужила.

Отворачиваюсь, закрываю руками лицо, и снова сгибаюсь пополам. И плевать, что выгляжу жалкой, плевать, что сдалась, сломалась, мне на все, на все уже наплевать. Только хочется выть от отчаяния, орать, хочется разбить себе голову об толстое стекло этой душевой кабины, и увидеть, как по нему потечет моя кровь… Кажется, я сошла с ума, потому что и правда готова сделать это, но сильные руки подхватывают меня сзади, и тянут вверх, вынуждая подняться на ноги. Разворачивают на сто восемьдесят градусов, прижимают к твердой мужской груди и заключают в стальные объятия.

Он не говорит ни слова, но держит так крепко. И прижимается губами к моей макушке, шумно выдыхает, и я чувствую тепло. Обхватываю руками его крепкое тело, и тоже прижимаюсь к нему изо всех сил. Снова реву, но теперь мои слёзы другие. Они дарят свободу. С каждым всхлипом, с каждым судорожным вдохом и выдохом, мне становится легче. Я чувствую щекой гладкость и тепло его кожи, слышу, как громко бьется в груди его сердце, и мне становится легче. Мне уже не страшно. Совсем не страшно. Мне хорошо.