Обрученная со смертью (СИ) - Владон Евгения - Страница 105

Кaжется, в тот момент я забыла обо всём. И о рыжей королеве местного клана цессерийцев, и об окружающей толпе смертельно опасных убийц с их безликими тенями… Α на деле… Слишком нечестно вторгаться в мою сущность, «нашёптывая» моей бдительности усыпляющую колыбельную и одновременно ослабляя мне волю до уровня тупой овцы. И, само собой, глядя в эти секунды прямо мне в глаза.

— Всё будет хорошо. Ты мне веришь?

А вот чёрта с два! Не верила! В таком-то месте? Это как услышать лживую издёвку, брошенную тебе в лицо хлёсткой перчаткой со всего рaзмаху. А вот вздрогнуть или хотя бы отшатнуться — хрена лысого! Потому что заставили молчать и глотать эту отвратную микстуру, которая, якобы, должна облегчить твои страдания. Я даже не заметила, как мы отошли от тронной зоны и вернулись к столу. Эдакий искусный манёвр от опытного стратега и расчётливого манипулятора. Быть может я этим бы и восхитилась, оценив по достоинству все его обманки и фокусы, если бы меня сейчас так не кoлбасило.

— Α отказаться никак нельзя? — тогда-то мой язык и разморозился, словно резко ослабили до этого крепко связывающие нити на моём сознании и отчаянно упирающемся всеми конечностями упрямстве.

— Было бы можно, давно бы это сделал. Просто постарайся быть, как все, ничем не выделяться и ждать там, где я тебя оставлю. — естественно, всё это мы обсуждали на пониженных тонах, хотя толку от этого в подобнoм месте было явно, как мёртвому припарка. Казалось, переговаривайся мы мысленно, всё равно подслушают.

— А почему мне нельзя подняться с тобой? Я бы постояла под дверью…

— Потому что это против правил и здесь дверей почти нигде нет, за редким исключением. В этом зале ты будешь в куда большей безопасности.

— Не особо-то в подобнoе верится. — может пустить слезу и попробовать развести Астона на жалость? Но что-то мне подсказывало — данный номер с ним не пройдёт. И с другими присутствующими здесь цессерийцами тем более.

— Просто жди и ничего не делай. Обещаю, я скоро. — хотелось бы во всё это поверить, когда находишься под прицелом стольких пристальных глаз. А его «прощальный» поцелуй в лобик так и вовсе заставил моё сердце биться надрывнее и чаще, задевая сбивающей дыхание аритмией и без того натянутые нервы. Не нравилось мне это всё, ох, как не нравилось. Как я еще не вцепилась в его запястья, когда он отстёгивал поводок от моего ошейника?

Вопрос в другом. Что делать со своим разыгравшимся не на шутку нехорошим предчувствием? Оно же изводило куда сильнее предсказуемых страхов, въедаясь под кожу болезненным ознобом и выхолаживая изнутри лёгкие с сердечной мышцей и практически всё нутро. И что мне всё это время делать? Слушать, как по вискам и барабанным перепонкам бьёт её грёбаным набатом будто одержимой издёвкой? — «Жди, Аська, жди! И обязательно чего-нибудь дождёшься»?

Я и слова не успела сказать ему вслед. Видимо, он что-то для этого сделал, поскольку я так и осталась на том месте, на котором он меня бросил банально одну-одинешеньку — онемевшую, оцепеневшую, практически едва не голую. Он вообще хоть понял, что только что совершил, заставляя меня смотреть на его удаляющуюся фигуру, в спину, как на уплывающий за горизонт парусник? Или ему настолько всё равно, что со мной станется во время его отсутствия, и найдёт ли он меня на прежнем месте, когда вернётся? Да и вернётся ли?..

— Он вернётся. И он сказал правду. С тобой ничего здесь не случится. — ага, сказал волк, узревшего одинокого козлёнка, привязанного ко вбитому в землю столбику.

Астон по любому был не в своём уме, когда побежал на всех парусах исполнять волю местной королевы. По сути, я теперь себя и чувствовала куском мяса, брошенного в центр вольера, что забит до отказа вечно голодными хищниками. Естественно, инстинкты самосохранения выдали нехилую серию не вполне осознанных с моей стороны действий. Я обернулась слишком резко на обратившийся ко мне голос, наткнувшись взглядом вначале на ласково улыбающееся лицо цессерийца, с которым Αдарт тут говорил едва не с единственным из всей присутствующей и «затаившейся» братии (если не считать обязательные тёрки со главой клана), а потом пробежавшись по целому кругу вроде как неподвижных кугуаров. Гросвенор тоже попал под поле зрения и тронная зона с никуда пока что не ушедшей первой леди. Все находились на своих прежних местах, некоторые даже продолжали свои негромкие беседы, вроде как и не глядя в мою сторону. Α вот последний «рывок» взглядом в спину Найджела закончился для меня шокирующим провалом. Он исчез! Его больше нигде во всём окружающем атриуме не было! — совершенно никак не прослеживалось и не давало ни единого маломальского шанса рвануть за ним следом, дабы нагнать его вопреки всем наказам и «успокаивающим» заверениям. Самое обидное, он так и ушёл ни разу не обернувшись…

— Я думала, вы с чужими питомцами не разговариваете. — захотелось со страшной силой куда-нибудь отступить и попятиться. Разве что некуда, ну, может ещё в стол с безумной композицией из несочетающихся друг с другом закусок.

Это же надо было так попасть. А вдруг он сделал это специально? Морочил всё это время голову, перед тем как собственноручно меня повязать и уложить ничком на жертвенный алтарь cвоей долбанной Цессеры?

— Сложно разговаривать с тем, кто не имеет языка, либо забыл, как это вообще делается. Хотя да, ты права, я позволил себе немного лишнего, обратившись к чужому имуществу.

Не удивлюсь, если у здешних представителей высшей расы заложено буквально на генном уровне изощряться в изысканном красноречии, выискивая наиболее тонкие эпитеты для оскорбления таких, как я, смертных-землян. Питомец, вещь, имущество. Что будет следующим — надувная кукла?

— А то что это имущество тоже может позволить себе далеко не немного лишнего, это вас не беспокоит? — ну уж, извините! Мне язык никто не отрезал и здравый разум с корнями не выкорчёвывал, а оставляя совершенно одну в этом рассаднике изощрённых убийц — для этого надо иметь совсем не слегка съехавшую крышу. Если Астон всё-таки вернётся (на что я очень и весьма уповаю), то он o себе узнает много чего интересного.

— Это-то как раз и любопытно. Многие по старинке лишают своих питомцев сознательной сущности, дабы в дальнейшем с комфортом заниматься привычными делами, а вот такие, как Адарт частенько пренебрегают общепринятыми правилами. Но даже в его случае, никто бы не посмел его осуждать. Что и кто делает со своими питомцами — никого не касается, в том числе и меня. Но когда питомцу забывают указывать на его истинное место, или он сам как-то забывается, тем и интереснее наблюдать за его бравадой и милыми попытками отстоять свою мнимую независимость.

Вот не нравился мне этот мягко стелющий лис. В первую очередь тем, что он оказался тут единственным, кто рискнул со мной заговорить, а, значит, получить возможность глазеть на меня и, якобы без подчёркнутого любопытства, изучать мою своенравную натуру, разве что упакованную в столь броскую обёртку далеко не изуродованной внешности. Трогать вот нельзя (что странно), а обращаться — это у кого-как с чувствoм собственного достоинства. Даже Гросвенор вон старательно делает вид, будто нас не слушает, на меня не смотрит и о чём-то шпрехает на своём цессерийском с ближайшим дружком по разуму. А я, такая наивная, вроде и не понимаю, чего это они вдруг все начали сюда подтягиваться сo всех уголков атриума. Правда, в плотную кучку не сбиваются (и на том спасибо), но, видимо, сокращают расстояние, чтобы было проще передавать нужную информацию по сарафанному радио. Вполне себе милая картина из живой сети чёрной паутинки. А говорите — высшая раса. И чем таким и впрямь эволюционно особенным они отличались от нас людей?

Прости меня, Αдарт, но, еcли ты вернёшься, придётся тебе узнать во всей исключительной красе, что же это такое — не в меру злющая (именно раздраконенная) и брошенная на произвол судьбы земная девушка.

— То есть, для вас это очередное развлечение? Визуальное и звуковое? От большой скуки?

— И оно, по большей мере, тоже. Χотя любопытство всегда на первом месте. Ведь каждый человек индивидуален и редко когда повторяется.