Алекс и Алекс 2 (СИ) - Афанасьев Семен - Страница 54

— Давно зубами не плевался? — добавил второй голос.

— Давайте попробуем решить всё мирно, — лучезарно улыбнулась девица. — Вряд ли вам нужны неприятности.

— Именно поэтому я вам и говорю: идите нахер. — Флегматично парировал на ходу Моше, прикидывая, что же такое эти четверо натворят внутри гостиницы.

Что потом будет повешено на него, как на соучастника, с той самой целью: заставить поделиться всем, чем он может (в информационном плане, поскольку только его сводная рота последний раз вышла из пустыни относительно целая и в боеспособном состоянии).

— Слышишь, жидок, а ты не сильно ли много на себя берёшь? — подал голос третий из особей мужского пола, догоняя Фельзенштейна и кладя руку ему на плечо. — Ты что, правда не понимаешь, что сейчас с тобой будет?!

— Я очень хорошо понимаю, что надо делать, когда кто-то говорит мне «жид». — Всё так же непоколебимо вежливо ответил Моше и остановился, разворачиваясь.

Он основательно опустил на землю рюкзак, висевший на одном плече; затем аккуратно снял с носа очки, убирая их в специальный титановый футлярчик (снаружи покрытый дешёвым пластиком и выглядящий именно дешёвым пластиком).

После этого, не вступая в дальнейшие разговоры, без замаха зарядил последнему говорившему по зубам.

Ростом Фельзенштейн был под два метра, весом тоже хорошо за сотню (в килограммах, не фунтах). Многих регулярно вводили в заблуждение его очки, но тут ничего не поделаешь: когда по двое суток, без перерыва, с убитого монитора лично ведёшь беспилотники, сядет любое зрение.

Именно поэтому он никогда не носил линз: очки можно снять. Тогда глаза устают меньше, и работать со станцией можно нормально (собственно, это и есть основной плюс от близорукости).

В случае же необходимости лично пострелять (как и было в этот последний, злополучный раз, продлившийся несколько долгих недель), очки надеваются на нос гораздо быстрее, чем вставляются в глаза линзы.

А после последних, коротких, но достаточно интенсивных боевых действий (где его сводная рота ударных беспилотников оказалась в самой гуще событий), он приловчился стрелять и по размытому силуэту (без очков), и на слух, если ночью.

Не зря говорят, человек ко всему может приспособиться.

Говорливый антисемит упал, как подрубленный.

Чудесно понимая, что шансов против четырёх одарённых немного, Моше не стал рассусоливать. В людях он понимал неплохо, в жизни видел достаточно. Он понятия не имел, зачем этим местным учащимся нужно в гостиницу, ещё и нелегально. Но окажись он замешан в этом, можно ставить сотню против ржавой крышки от пива: его проблемы в этой стране после этого только начнутся. И никто не посмотрит на то, что он командировочный и вообще из другой армии.

Не надо было тогда спорить в штабе, блин… А лучше — вообще надо было валить из армии.

Фельзенштейн, просчитав рисунок ситуации, тут же схватил двоих оставшихся на ногах парней за одежду и дёрнул на себя: с одарёнными нельзя разрывать дистанцию. А накоротке, пусть ещё попробуют сделать что-то с его габаритами.

Девчонка была отпущена, как не представляющая особой опасности (если честно, на самом деле просто не поднялась рука: мужики всё же иное). Ударить её он вполне успевал, но не стал этого делать.

Как оказалось ровно через четверть минуты, напрасно.

Моше успешно сбил с ног одного, ударил кулаком в лицо второго.

И рухнул на колени от инфразвукового удара. Девка оказалась с энергией, а не с воздухом, как мнилось поначалу.

Ничего. Они не в курсе, что ему нужно ровно пятнадцать секунд. В отличие от местных, в его армии и эта ситуация не считалась проигранной. Надо просто прийти в себя в ускоренном режиме. Затем достать ствол и просто перестрелять придурков. Природное предчувствие говорило, что идти на поводу либо договариваться нельзя.

В этот момент очень больно прилетело по рёбрам: первый уже пришёл в себя и теперь вымещал зло.

Затем к нему присоединились второй и третий. Девица безучастно наблюдала со стороны.

Пятнадцать секунд давно прошли, с шоком после инфраудара Моше уже справился. К сожалению, получалось всё труднее вертеться не земле, оберегая важные части тела от ударов: успокаиваться троица явно не собиралась.

— Нам от него нужен только отпечаток пальца, — раздалось со стороны девчонки. — Дверь откроется. Потом вы его отнесёте в медблок.

— Да сам оклемается, — неуверенно возразил кто-то из парней, старательно пиная Фельзенштейна.

Несмотря на крайне неподходящий момент, Моше мысленно похвалил сам себя: его палец им ничего не давал. Только они об этом не знали.

Выматерившись на родном языке, он попытался сделать скрутку на земле и встать на ноги. Но вначале был сбит с ног ударом воздушного кулака, потом повторно прилетело инфрой, уже послабее.

— Кажется, он не понял, — прозвучал следом голос первого. — Что такое послушание.

Надо было доставать ствол, а не рваться на ноги, отстранённо подумал Моше. До чего ж обидно…

Раздавшийся откуда-то сбоку крик «Allah’u Akbar!» моментально вывел его из сомнамбулического состояния и, кажется, даже добавил сил.

Голос явно не принадлежал никому из этой четвёрки.

Моше, кажется, за секунду сделал невозможное и пришёл в себя.

Он уже осмотрелся за доли секунды и достал заначенный как раз для такого случая «барак», когда подлетевший откуда-то сбоку пацан без разговоров врезал девчонке по зубам, сбивая с ног.

Затем пнул под коленку того, что нависал над Фельзенштейном.

Ещё двое получили по капсуле из местного штатного инъектора, и тоже повалились рядом с Фельзенштейном. Который, в свою очередь, успел стукнуть по затылку попавшего в его руки первого; и теперь мгновенно плавно перетёк из положения «лёжа» на ноги.

— Ещё не понятно, что хуже, — пробормотал Моше сам себе.

— As-salamu’aleikum, — вежливо поздоровался неожиданный помощник, вводя Фельзенштейна в ещё большее состояние когнитивного диссонанса. — Kayf'halikm?

_________

Прим.:

كيف حالكم؟

(Kayf’halikm?)

= Как дела?

_________

Когда я приближаюсь к своему корпусу, Алекс предупреждает меня о происходящем заранее. В итоге, к самому зданию я прохожу, скрываясь за кустами. И на открытое пространство выныриваю в последний момент, уже изготовившись.

Саяра и трое каких-то козлов с третьего и второго курсов вовсю месят долговязого и достаточно крепкого араба: выглядит он, как араб, матерится по-арабски, и Алекс сообщает, что в одном деликатном месте он надлежащим образом обрезан.

На всякий случай, параллельно с оказанием помощи, предупреждаю его о том, что я свой (как говорит Алекс, есть на этот случай свои универсальные маркеры). Сам парень не промах и, старательно вертясь под их ударами на земле, он ровно в секунде от того, чтоб достать ствол.

Чтоб он впопыхах не пристрелил и меня за компанию, громко кричу то, что подсказывает Алекс.

Саяре прилетает первой, поскольку с инфрой её от себя далеко отпускать нельзя. Кстати, она и сейчас стояла в стороне, явно всем руководила.

— Вот же с-сука, — бормочу Алексу.

Парень-араб оказывается вполне себе боевым. Четвёртого он вообще успевает обезвредить лично, необъяснимо быстро придя в себя.

После чего мне в лоб упирается ствол его пистолета и он вежливо спрашивает на чистейшем Всеобщем, даже без тени арабского акцента:

— Кто ты такой?

Видимо, мои широко раскрытые от удивления глаза и идиотское выражение лица красноречиво говорят сами за себя. Он вздыхает и добавляет:

— Я егуди, не араб. А ты кто такой?

— Прости! — моментально прорезается Алекс. — Блин, ну кто мог подумать?!

— Стоп. Ты только что ругался по-арабски, — пытаюсь разобраться в ситуации. — Ты выглядишь, как араб. А ты кто такой?!

— Кажется, образование с трудом пробивает себе дорогу в этой части суши, — морщится не-араб. — У нас только ругательства и арабские. Но я егуди.

— Не слышал о твоём народе, — пожимаю плечами, по-прежнему косясь на пистолет в его руке. — Поначалу принял за араба.