Сердце мексиканца (СИ) - Хаан Ашира - Страница 30

Он тоже не выдержал.

Почти.

Когда Аля была уже практически на нем сверху, он резко выдохнул, сжал ее бедра сильными руками — она была готова к тому, что сейчас ее вернут на ее половину кровати, снова очертив границы.

Но вместо этого Змей втащил ее на себя и усадил сверху.

Темные глаза впивались в нее яростно и остро, челюсти были сжаты, а пальцы почти оставляли синяки на коже. Его член терся о нее сзади, но едва она попробовала подвинуться к нему, он удержал ее бедра на месте, практически не напрягаясь. Ее раздвинутые колени сжимали его бока, словно он был горячим, сильным и упрямым конем. Она приподнялась над ним, и он воспользовался этим, чтобы вогнать в нее пальцы.

Он имел ее ими жестко, будто пытался наказать за что-то. Никакой сладости не было и в помине, были забыты все карты и выученные пути. Он именно трахал, резко насаживая ее на себя, не жалея, но и не причиняя боли.

Два пальца вошли в возбужденную Алю легко, но он добавил третий, чтобы каждое движение внутрь ее тела заставляло закусывать губы от слишком сильных ощущений, на грани невыносимости. Большой палец кружил вокруг клитора, но это не смягчало того, что делали остальные.

В тишине спальни было слышно только сорванное дыхание и непристойное хлюпанье. Алю до головокружения возбуждало то, что он делал с ней, в сочетании с этим неотрывным взглядом глаза в глаза. Между ними плавился воздух и трескалась реальность, горячее дыхание было одно на двоих, и можно было бы сойти с ума от унизительности повторения все того же: «На, получи, что хотела», — если не чувствовать, что Змей и сам на пределе, и только местные темные боги знают, чего ему стоит там держаться.

Аля впивалась ногтями в его грудь, раздирая горячую кожу, но он будто не замечал этого. Все это было слишком для нее, слишком сильно, слишком резко, слишком большая волна грозила накрыть ее с головой, слишком туго скручивались мышцы и страшно было представить, чем это все закончится, каким взрывом, какой смертью.

Она хотела отодвинуться, больше не в силах выносить происходящее, выдохнуть, попросить паузу.

Но он не дал.

Снова удержал ее, не позволив дернуться в последний момент, и несколькими движениями, почти заставившими ее кричать, довел до конца.

Ей показалось, что она сорвалась с высокой скалы, задохнулась бешеным ветром, превратилась в хлесткую соленую волну, разбившуюся о камни.

Она никогда раньше так не кончала — глядя в темные яростные глаза, в которых с каждым спазмом внутри ее тела, выталкивающим его пальцы, загорался какой-то адский огонь, которого она не понимала.

Аля рухнула на него, влажная от выступившей на коже испарины, и уткнулась лицом в шею, на которой все еще напряженно дрожали жилы. Она высунула язык и кончиком его поймала частый пульс.

Сантьяго выдохнул сквозь зубы — его рука на ее спине подрагивала от кипящей внутри лавы, которую он позволил выплеснуть только ей. Он перевернул ее на спину, провел по телу таким взглядом, что на миг ей показалось, что все-таки не выдержит, но он резко отбросил простыню, встал и ушел в ванную.

Ей очень хотелось дождаться его, но тяжелые веки закрылись сами собой.

3

Проснулась Аля в тревоге. И, конечно, одна. С ощущением, что может не успеть, что даже не увидит его, натянула платье: так было быстрее, чем втискиваться в джинсы, — и вылетела во двор.

Оказалась права: караван машин уже пылил вдаль по дороге, Сантьяго стоял у пикапа с лебедкой, поставив ногу на порог, и говорил с Пилар. Та схватила его за руку, покрывая ее поцелуями. Он мягко отстранился и поднял глаза на Алю, застывшую на пороге дома. У нее закипали в глазах горячие слезы и включилась генетическая память бабушек, провожавших мужей на войну.

Хотелось упасть на колени и завыть.

Сантьяго поднял пальцы к шляпе, прощаясь с ней, и Аля судорожно стиснула руки, сражаясь с дурным предчувствием, что видит его в последний раз.

Он вскочил в машину, захлопнул дверцу и пристроился последним. За пикапом оседала дорожная пыль, и на ранчо воцарялась мертвая тишина, особенно пронзительная после шума голосов и машин.

На этот раз тревога с Алей была с самого начала. Пилар что-то неспешно готовила, как будто бы совсем не волнуясь, а вот ее выводило из себя все. И ленивые переругивания шелудивых псов, которым вздумалось порычать друг на друга в самую полуденную жару, и глупые куры, сбившиеся в одну кучу, из-за чего в ней возникали драки за каждое найденное на земле зернышко, и какое-то нервное ржание лошадей в конюшне. Там теперь было тесно: к тем, кого Сантьяго привез для Нади, подселили тех коней, на которых прибыли старые работники, и местные лошадки негодовали. Да и ухаживать за ними было особо некому и некогда, и Аля даже пожалела, что не любит их так, как Надя, а то бы успокоилась за этим занятием.

Но и свою медитацию ей провести не удалось: запахи кремов и пенок казались слишком сильными и вызывали головную боль, так что она просто в конце концов смыла их все и не стала мазать ничем новым. Теперь ее раздражало еще и ощущение стянутости кожи.

Солнце медленно катилось по небу, щедро выливая беспощадный свет на сухую землю, часы тянулись днями, и непонятно было, когда ждать каких-то новостей. Аля собрала рюкзак на случай, если вдруг случится чудо и удастся бежать. Переоделась в свою футболку и джинсы и продолжала слоняться по двору, маясь от тревоги и безделья одновременно.

К вечеру никто еще не вернулся.

Она прошла по дороге с ранчо до самых ворот. Оттуда до шоссе было еще дальше, но выйти за пределы ограды она не решилась.

Закрыла ворота.

Открыла ворота.

Вернулась обратно.

К ночи терпеть стало совсем невозможно.

Она впервые сама включила так раздражавший ее прежде телевизор и принялась щелкать по новостным каналам, словно там могли рассказать что-то о судьбе маленькой банды из окрестностей Паленке.

Хотя — почему нет?

Сантьяго же сказал, что могут подключиться большие ребята. Про такой замес наверняка расскажут.

В одном из прямых включений мелькнули кадры, снятые то ли с вертолетов, то ли с дронов: баррикады из деревянных ящиков, стволов деревьев и мешков с песком, бегущие люди в черных платках, натянутых на пол-лица, перестрелка, кто-то падает раненый и на него наезжает внедорожник. Полиция с мигалками и пулеметные очереди в темноте, которые разбивают и так ничего не освещающие фонари.

Непонятно было, про наших это или нет? Показалось или мелькнула знакомая шляпа? Хотя этих шляп там…

Ведущие в студии комментировали события на своем быстром испанском, в котором Аля не могла даже отделить одно слово от другого.

Так наши или нет? Или она вообще смотрит историческую передачу о какой-нибудь войне картелей десятилетней давности?

Она ждала до глубокой ночи и, уходя спать, надела привезенную им длинную ночную сорочку, понадобившуюся только пару раз. Словно наказывала себя за что-то.

Ворочалась и не могла заснуть, распахивая глаза от малейшего шороха, который сама же и издавала. Она уже привыкла, что на соседней подушке лежит этот невозможный, горячий, непонятный, жестокий, страстный мужчина, без которого было страшно засыпать. И — пора было признаться себе в этом — не только потому, что он мог ее защитить от опасностей Мексики.