На Забайкальском фронте
(Документальные повести, очерки) - Котенев Алексей Яковлевич - Страница 48

Прибывшие на учения военные корреспонденты записали в этот день в свои блокноты немало фамилий отличившихся солдат и командиров. Особенно привлекли их внимание саперы обороняющейся стороны. Они так хитро «озвучили» проволочное заграждение, что просто диву даешься. Глянешь на проволоку — никаких звенящих предметов, а задень хоть пальцем — шум поднимешь.

— Это какой-то хитрец придумал, — говорили меж собою бойцы. — Прямо настоящий Семушкин.

Можно было подумать, что Семушкин находится где-то среди обороняющихся и учит всех своим примером смекалке и военной хитрости. Но каково же было изумление корреспондентов, когда они услышали эту приметную фамилию — Семушкин — и среди наступающих. Ее назвал командир подразделения подполковник Жоров, и вот по какому поводу.

Оказывается, разведчики наступавшей стороны все-таки обхитрили саперов. Они сделали подкоп и совершенно неожиданно проникли к уязвимым местам «противника». А разведчик Болдырев так просто удивил всех. Он связал из прутьев раму, уложил на нее слежавшийся вал сена, подлез под него и так, черепахой пробрался в расположение «противника».

Когда Болдырев уже подползал к штабу, разразился сильный ливень. По земле полились потоки воды. Но разведчик ничем не выдал себя. Он настойчиво продолжал выполнять приказание командира и не только разведал оборону «противника», но даже подслушал важный телефонный разговор.

— Вот это настоящий Семушкин! — отозвался о разведчике подполковник Жоров.

— Так кто же такой у вас Семушкин? Наступал он или оборонялся?

— Был он и в обороне, был и в наступлении, — шутливо заметил Жоров. — О его подвиге я рассказал однажды бойцам, и вот они стараются теперь подражать герою фронта.

Со старшиной Семушкиным комбат расстался давно, больше года, но до сих пор помнит отчетливо этого расторопного волжанина с белыми, как лен, волосами и серыми глазами, в которых всегда таилась хитринка. По внешности он больше всего отличался от других, пожалуй, лишь необыкновенно белым лицом. К нему совершенно не приставал загар. Наступит, бывало, весна — все загорят, посмуглеют, а старшина Семушкин зимой и летом одним цветом.

Отличился старшина Семушкин при штурме одной безымянной высоты, которую солдаты прозвали Проклятой. Прозвать ее так было за что. Эта злополучная высота задержала их на целые сутки. А причиной всему был большой дот с многоярусными рельсовыми перекрытиями, который поддерживался соседними огневыми точками, замаскированными в кустарниках.

Вторая атака началась под вечер. Было душно. Поникли от жары травы. Раскаленное солнце, казалось, спешило скрыться за линию горизонта, чтобы там хоть чуточку остыть. Перед атакой по высоте долго били пушки.

— Ну теперь капут им! — крикнул старшина Семушкин, поднимая взвод в атаку.

Батальон продвигался успешно. Вот уже пройдены передние траншеи врага. За ними был виден дот, который причинил столько огорчений батальону.

Дот был сильно поврежден, но в нем еще крепко сидел враг. Когда батальон был уже почти у цели, снова застрочили пулеметы, заухали невесть откуда мины.

Атака захлебнулась.

Егор Семушкин был уже недалеко от дота, но тут рядом раздался сильный взрыв, который свалил его с ног.

— Вы ранены? — кинулся к нему красноармеец Шайхатар Фаттаков.

— Спасайте командира! — крикнул ему старшина и начал прикрывать отход, стараясь поразить установленный на фланге пулемет, строчивший по тому месту, где был укрыт раненый командир.

Несколько минут старшина Семушкин бил по врагу, заставил замолчать вражескую огневую точку, но потом рядом раздался взрыв, и старшина потерял сознание.

Очнулся Егор Семушкин уже вечером.

Солнце скрылось за горою. Малиновый свет вечерней зари ярко освещал и зеленеющую внизу долину, и потемневший от разрывов склон высоты. Сначала Семушкин даже не узнал места, где он находился, но, глянув на полуразрушенный дот, сразу все понял. Захлебнулась атака. А что же случилось с ним? Старшина пошевелил плечами — шевелятся! Подвинул руку — тоже двигается! Значит — повоюет!

Остаться одному в стане врага — дело, конечно, невеселое. Но старшина Семушкин, рассказывая потом о своих приключениях, не подчеркивал всех трудностей и страхов, которые ему пришлось пережить и претерпеть. «Конечно, было страшновато, — сознавался он. — Да ведь страшно, говорят, бывает даже героям, не только мне. Главное — суметь побороть страх и действовать согласно уставу и разуму».

Едва старшина успел убедиться, что он цел, как вдруг увидел: из полуразрушенного дота вышли три вражеских солдата и, низко пригибаясь к земле, торопливо направились прямо к нему. Что делать? И тут его осенила мысль: так ведь он же убит. Значит, лежи да помалкивай.

Внизу, у подножия высоты, застрочил наш пулемет, и вражеские солдаты, проскочив мимо Семушкина, скрылись в траншее. Хитрость удалась!

Постепенно темнело. В небе появилась луна. Она медленно плыла через редкие, прозрачные облака, озаряя вспаханную снарядами высоту, зеленую равнину, которая теперь казалась белесой, точно ее кто посыпал мелом. Егор Семушкин лежал на спине. Пилотки у него на голове не было, и набегавший иногда тихий, еле ощутимый ветерок ласково шевелил его мягкие, как степной ковыль, волосы. Вот в небо взвилась ракета. Она осветила дрожащим светом высоту и погасла.

Очень хотелось пить. А еще больше хотелось повернуться на бок, чтобы дать отдохнуть онемевшей спине. Но старшина понимал, что делать этого нельзя. А вдруг взлетит ракета, и вражеский наблюдатель заметит его? Тогда все пропало.

Лежа в неподвижной позе, Егор Семушкин напряженно думал о том, что же ему делать дальше.

Сначала он намеревался было уползти к своим, но потом раздумал. Уползти — дело нехитрое. Суметь бы вот сообразить что-нибудь посущественнее. Но что? Что может сделать один против десятков? Один, говорят, в поле не воин. «Один не воин? — заспорил с собой старшина. — Как это не воин, если он советский воин!»

Старшина стал прикидывать, какими он располагает возможностями. Прежде всего ощупал себя. Пистолет был при нем. Это хорошо. Да в придачу — нож в кармане. Тоже неплохо. Нащупав у пояса противотанковую гранату, он обрадовался еще больше. Это уже совсем хорошо! В такую минуту граната роднее брата!

В голове сразу зародились дерзкие мысли. А что, если сейчас подползти ему к этому проклятому доту да гранатой в амбразуру! Неплохо, конечно, убить с полдесятка врагов, но что это даст? Поднимется тревога, его схватят, а в дот сядут другие, которые и будут потом поливать свинцом наши атакующие цепи.

«Сделать бы это во время самой атаки…» — подумал Егор Семушкин, вспомнив о подвиге парторга роты Баторова.

Между тем время шло. Луна подалась далеко на запад. На востоке заалела зорька. Становилось прохладнее, хотя земля была по-прежнему теплая. Не двигаясь с места, Семушкин сунул под себя гранату, пистолет, сверху положил нож и опустил на него свою руку. Ему очень хотелось полежать на груди, чтобы отдохнула занемевшая спина. Но он все-таки продолжал лежать точно так, как упал. Так требует дело.

Глянув на пламенеющий восток, Егор представил себе свой батальон в эту минуту. Комбат составляет план атаки. Нелегкое дело. Взвод принял, должно быть, сержант Золотарев. Солдаты клянутся, наверное, отомстить за рану комбата и за смерть командира взвода старшины Семушкина. «Погодите, братцы, хоронить Егора Семушкина, помирать ему рановато, со счета не сбрасывайте, помогу. Я, кажется, что-то придумал…»

Его мысли нарушил тихий шорох. Семушкин затаил дыхание. Он чувствовал, что к нему кто-то ползет. «Уж не санитар ли Дружинин? — подумал он. — Вот некстати!» Шорох приближался. Чуть приоткрыв глаза, старшина увидел вражеского солдата. Тот подполз к нему и ловко вытащил у него из кармана часы. «Быстро работает, как на базаре, — подумал старшина, — видно, практика большая. Ну бери, бери — приметнее будешь. Я тебя с ними и под землей найду».

Но на этом дело не кончилось. Взял мародер часы и полез к старшине в карман гимнастерки, где у него хранились письма.