На Забайкальском фронте
(Документальные повести, очерки) - Котенев Алексей Яковлевич - Страница 27

Много хороших слов было сказано Николаю Танкову на этом вечере, и, наверное, не одному автоматчику захотелось удостоиться столь высокой чести, сравняться в мастерстве с героем учебных будней.

Все лето рота автоматчиков упорно шла к вершине учебной высоты, а в августе на Востоке начались военные действия, и пришлось штурмовать настоящие высоты, занятые врагом.

Наступление на этом участке Забайкальского фронта началось так просто, что Иннокентий Баторов даже удивился. Не гремели орудия, не выли бомбардировщики, не сверкали огненными стрелами «катюши». Комбат майор Халиков, будто на обыкновенных учениях, подал команду: «По машинам!», автоматчики вскочили на броню, и тридцатьчетверки хлынули к границе. Вот и все.

Танки шли до самого вечера без особых приключений. Одно мучило — бездорожье: топи, болота да непролазные солончаки. То и дело застревали машины, и десантникам приходилось подкладывать под колеса тяжелых грузовиков и гусеницы танков камни, обломки деревьев. Если это не помогало, приходили тягачи. Баторов до того вывозился в липкой грязи, что его не узнал даже лучший друг — Вася Холодулькин. Вылезая из-под машины, спросил:

— Ты, что ли, чумазый?

— Я самый, — ответил Иннокентий и, вытирая рукавом грязный пот, поглядел на восток. — Это что! Цветики. Ягодки — впереди…

Под вечер 205-я танковая бригада подошла к Хайлару. Позади простиралась бурая бескрайняя степь. Над нею низко висел желто-красный диск солнца, а впереди, на востоке, громоздились косматые горы, втыкаясь голыми верхушками в помутневшее небо. Это и были «ягодки» — высоченный хребет Большой Хинган, простирающийся примерно на 1300 километров в длину и 250–400 в ширину. Препятствие нешуточное. Его не обойдешь, не объедешь. Здесь, на севере, есть узкий горный проход — ворота к перевалам, но они закрыты на замок. Имя этому замку — Хайларский укрепленный район. Здесь сотни дотов и дзотов, соединенных подземными ходами сообщения и траншеями, опоясанных противотанковыми рвами и колючей проволокой. Самураи крепко держат ключ от хинганских ворот.

Иннокентий Баторов впервые услышал о самураях, когда был еще мальчишкой. Как-то летом они бродили с отцом по берегам светлой Селенги в поисках белки и дикого кабана. Ночевали в тайге на пахучих сосновых ветках. В погожие дни поднимались на крутые скаты Баргузина. В конце лета спустились к Байкалу и расположились на его берегу ночевать. Отец разжег костер, сварил уху из байкальского омуля. Привалившись спиной к толстой лиственнице, он засмотрелся на озеро, мягко окрашенное малиновой зарей. Долго молчал, а потом сказал:

— Ты слыхал, Кеха, говорят, самураи пришли в Маньчжурию. Собираются отнять у нас Байкал.

— Разве у них нет своей земли? — спросил сын.

— Наш Байкал им приглянулся. Смотри, какой красавец!

Отец выкурил трубку и тихо затянул вполголоса старую бурятскую песню:

Слова песни запали в душу Кехи Баторова. Когда пошел служить в армию, дал отцу слово вышвырнуть японцев из Маньчжурии — пускай убираются к себе, за море. Только дело это оказалось куда сложнее, чем ему думалось в прибайкальском улусе. Четыре долгих военных года солдату пришлось пролежать на границе под обстрелом японцев. Чего только не вытворяли самураи, чтобы вызвать нас на драку. Но время было тяжелое — хоть плачь, а терпи. Наконец пробил желанный час. Автоматчик Баторов ринулся на танке на своих обидчиков в решимости прогнать их подальше от Байкала. И вот грозный исполин — Большой Хинган — преградил путь.

Автоматчики сгрудились у танка, лежали и сидели в густой высокой траве. Над ними кружились густым роем надоедливые комары. Баторов исподлобья смотрел на беспорядочно разбросанные горы и с беспокойством думал о том, как же танки пойдут по этим кручам. Разве могут машины ходить без дорог, по звериным тропам?

Рядом с ним сидел сержант Тур — лучший механик-водитель бригады, у ног примостился ближайший дружок автоматчик Холодулькин — подвижный белокурый солдат с круглыми светлыми глазами. Все они думали об одном и том же. Предстоят тяжелые бои. Хайларский укрепрайон японцы строили более десяти лет. Каждая высота — крепость, каждая долина простреливается перекрестным огнем…

Солдатские думы прервал вынырнувший из-за танка командир роты капитан Калмыков.

— Ну что приуныли? Раздумываете, как будем брать Хайлар? — спросил он и, выдержав паузу, сказал: — Иного выхода нет. Мы должны раскромсать этот замок, сбить его с хинганских ворот. Правильно я говорю, парторг?

Баторов поглядел на ротного, потом кинул взгляд на лежавшие впереди горы и невесело улыбнулся. Его черные глаза сузились, на переносице появилась четкая морщинка, как бы говорившая: «Надо так надо…»

Иннокентий Баторов пришел в роту капитана Калмыкова незадолго до войны и сразу понравился командиру, понравился тем, что был «почти готовым» бойцом. Другие новички как-то непривычно ежились, обмундирование на них сидело мешком. А вот у Баторова лицо загорелое, смуглое, движения ловкие, быстрые, будто бы он уже прослужил не один год. Еще больше он выделился среди товарищей на стрельбах — положил в девятку и десятку все пули. Через год его как лучшего бойца принимали в партию. Командир роты до сих пор помнит, как это было. Баторова попросили рассказать об обязанностях члена партии, и он ответил:

— Быть всегда впереди!

Потом его спросили о правах коммуниста.

— Права такие же, как обязанности, — быть всегда впереди! — сказал боец.

Иннокентий Баторов свято соблюдал обязанности коммуниста — был впереди и на стрельбах, и на учениях, и в трудных походах. За ним невольно тянулись товарищи, и Баторов вел их за собой, преодолевая препятствия и трудности в боевой учебе.

В прошлом году его избрали парторгом роты.

На учебных полях он с честью оправдывал оказанное доверие, но сумеет ли оправдать его в бою, да еще в таких непролазных горах? Командир роты сказал, что бригада прорвет Хайларский укрепрайон. Нелегкое это дело. Разведка сунулась в горный проем вдоль лощины и сразу напоролась на длинную пулеметную очередь. Пришлось отойти.

— Видно, не один денек придется нам здесь позагорать, — вздохнул Холодулькин, оглядывая высоту Оботу.

— Загорать не придется, — сказал командир роты и пояснил, почему танковая бригада не может стоять у этой горы, почему, не задерживаясь, должна идти вперед.

Когда ротный ушел, Баторов сказал друзьям:

— Ничего, братцы, добудем и мы победу. Добыли же ее на Западе. А там куда труднее было!

Он не докончил своей мысли: в небе появились бомбардировщики. Они шли на небольшой высоте. На Оботу обрушился мощный бомбовый удар. Сначала бомбы рвались у подножия, раскидывая по сторонам груды камней. Потом стали рваться на скатах и на вершине. Дымом и пылью заволокло высоту. После каждого разрыва Баторов приговаривал, обращаясь к невидимым отсюда, сидящим в дотах японцам:

— Вот это правильно! Вот это хорошо! Уходите подальше от Байкала.

Когда бомбежка закончилась, сзади ударили пушки. Снаряды со свистом пролетали над головами и падали на скаты Оботу, поднимая рыжие столбы пыли и дыма. Склон потемнел от взрывов, исчезли зеленые кусты, вырванные с корнями. Потом батареи перенесли огонь влево — ударили по высоте, что по другую сторону узкой лощины.

Гулкие разрывы бомб и хлесткие залпы орудий оглушили автоматчиков. Они даже не слышали, как заурчали танковые моторы. Увидев синие дымки, сочившиеся из выхлопных труб машин, Баторов вскочил, вскинул автомат и крикнул:

— За мной! Ура-а-а-а!

Танки ринулись в широкий проем между двумя высотами. Автоматчики бросились за ними, не отрываясь от спасительной брони. Бежали так минуты две или три. Молчала, безмолвствовала Оботу. Направляющая тридцатьчетверка, которую вел сержант Тур, прибавила скорость. И вдруг сильный взрыв. Автоматчики попадали в траву. Машина напоролась на минное поле.