Пистоль и шпага (СИ) - Дроздов Анатолий Федорович - Страница 46

— Брат сказал: это невыгодно, — ответила она. — Доходы упадут.

— Но они же люди, христиане, как и мы с тобой, — не отстал я. — Как можно их продавать? Они же не скот.

— Набрался ты идей в своей Франции, — фыркнула Анна. — В России другая жизнь. Здесь помещик — отец крестьянам. Они его так и зовут: батюшка-барин. Или же матушкой величают, ежели помещица. Крестьяне, они же, как дети. Дай им волю, так пропьют коня или корову, а потом дети умрут с голоду. Помещик этого не допустит. Накажет лодыря или пьяницу, совсем пропащего сдаст в солдаты, чтоб и Отечеству польза, и люд не мутил. А ежели неурожай? Кто накормит крестьян? Добрый помещик купит хлеба и поможет пережить тяжкое время. Ему невыгодно, чтобы крестьяне мерли. Чем больше у него душ, тем он богаче.

Гм, весомый аргумент. В своем времени приходилось читать о массовом голоде в царской России. Случался он нередко. Но все факты, о которых читал, приходились на вторую половину XIX века и начало двадцатого, когда крестьяне уже были свободными. Или же что-то пропустил?

— Это если добрый помещик, — не сдался я. — А ежели такой как Болхов? Он последние соки из крестьян выжмет.

— За тем исправник следит, — отмахнулась Анна. — Нажалуются ему крестьяне, и имение у нерадивого владельца могут в казну забрать. Но до такого редко доходит. Ежели владелец в Петербурге или Москве живет, хозяйством заведует управляющий. Он не допустит, чтобы крестьяне мерли с голоду. С него же первого спросят. Что ты так за крепостных болеешь? Хочешь, чтобы им дали свободу, как во Франции? Что там после этого произошло, помнишь? Скольких людей убили, сколько всего порушили! Теперь вот Бонапарт и в Россию пришел. Нельзя давать темным людям волю. Первым делом начнут все крушить.

— Значит, нужно просвещать, — сказал я.

— Крестьян? — засмеялась Анна. — И что из этого выйдет? Думаешь, они способны к наукам?

— А твоя Катя? — вставил шпильку я. — Говорит и пишет на трех языках. А ведь из крестьян.

— Из дворовых, — уточнила Анна. — Из тех, что многие годы жили при господах и сумели многое от них перенять. У потомственных дворовых и дети другие. А вот крестьяне и сами темные, и дети у них такие.

На том разговор и завершился. Анну не переубедить. Она человек своего времени с его представлениями, впитанными с детства. Что ей скажешь? Что перед ней потомственный крестьянин, чей дед землю пахал, а бабушка, хоть и учительница, но родилась в деревне, и работать на земле привыкла с малых лет. Сколько ее помню, охотно занималась огородом, да и меня приучала. Мать такой уже не была, но ее я почти не знал. Однако по легенде я сын князя, так что пришлось заткнуться и не вякать.

…Анна прибыла к обеду. В окно я видел, как во двор въехала коляска, Аннушка выпорхнула из нее и заспешила к крыльцу. Наверняка ко мне. Не ошибся: в коридоре послышался топот каблучков, и дверь в комнату распахнулась. Хоть бы постучалась, что ли!

— Говори! — велела Анна, чмокнув меня в щеку.

— Скучал.

— Не это! — отмахнулась она и устроилась на диване. — Как твои дела с государем?

— Мозоли извлек.

— Знаю, — кивнула она. — Вернее, догадалась. Государь посетил Елизавету Алексеевну, и все заметили, что он в туфлях и чулках.

— Значит, с государыней у него того? — я сложил руки и потряс их перед собой.

— Говорят: вчера ночевал у нее, — улыбнулась Анна. — Весь двор обсуждает. Столько лет не был у супруги, а тут на тебе. Гадают, с чего бы это? Обер-прокурор ходит гоголем. Прямо не говорит, но дает всем понять, что поспособствовал примирению супругов. Хотя мы с тобой знаем, кто тому причиной. До чего же светлая голова у тебя, Платон! Теперь жди. Государыня такой услуги не забудет.

— Уже! — сказал я и протянул ей вексель и записку.

— Могла б и больше, — проворчала Анна, изучив бумаги. — Всего пять тысяч.

— Немка, — пожал я плечами. — Они бережливые.

Анна рассмеялась.

— Сядь! — указала место рядом с собой.

Я подчинился.

— Государь наградил тебя?

— Сказал, что подумает над этим. Завтра ждет меня с Виллие к полудню. Предложил подумать над просьбами.

— Замечательно! — захлопала она в ладоши. — Что решил?

— Ничего, — пожал я плечами.

— Тут и думать нечего! — фыркнула она. — Проси оставить тебя в Свите государя. Думаю, не откажет.

— И кем я там буду? Мальчиком на побегушках?

— Если нужно, то и мальчиком! — отрезала она. — Это такой случай для карьеры! Или ты собрался делать ее в егерском полку? Поседеешь, пока в капитаны выбьешься. Крайний случай — в майоры. Если еще не убьют. Хочешь меня огорчить?

— Не хочу, — сказал я.

— Вот и славно! — кивнула она. — Пойдем обедать. Прикажу подать лучшего вина — такое нужно непременно отпраздновать. Подай мне руку!..

Назавтра Виллие заехал за мной, и мы отправились в Зимний. Царь принял нас в том же кабине, но в этот раз не было денщика с тазиком, да и сам Александр выглядел чрезвычайно довольным. Может от того, что был обут в туфли с чулками.

— Рад видеть вас господа! — сказал в ответ на наши приветствия. — Подумали над просьбами?

— Да, государь! — поклонился Виллие. — Прошу разрешения отправиться в действующую армию. Там много раненых, которые требуют моего участия.

А шотландец-то молодец! Уважаю.

— Что ж Яков Васильевич, — сказал Александр. — Просьба ваша уважительная, не смею препятствовать. А чтоб вам легче было разговаривать с командующим, жалую чин тайного советника.

— Благодарю! — поклонился Виллие.

— Грамоту возьмете в приемной у адъютанта. Не задерживаю.

Виллие поклонился в очередной раз и вышел.

— Теперь вы, Платон Сергеевич, — посмотрел на меня Александр.

— Прошу направить меня в действующую армию — в батальон, где служил, — выпалил я, будто с обрыва ухнув в речку.

— Вот как? — удивился он. — Я, признаться, ждал, что попроситесь остаться при дворе. Более того, желал этого.

— Для меня честь находиться подле вас, государь, — поспешил я. — Но, сами посудите, какой от меня здесь толк? Добрых лекарей в Петербурге и без того хватает, а понадобится мозоли свести, так это тот же Виллие сделает — методу он перенял. Служить в Свите вашего величества? Так там требуются знающие офицеры с опытом. У меня его всего ничего.

— Не прибедняйтесь, Платон Сергеевич! — покачал головой царь. — Опыта у вас действительно мало, но человек вы бывалый. Много видели и слышали, разум у вас светлый. Ваши рассказы о сражениях удивили меня. Видите вы их далеко не как подпоручик. К тому же не пытаетесь угодить, не таите свое мнение, даже если оно противно моему. Мне б такой офицер в Свите пригодился. К тому же государыня просила за вас, а я пообещал. Не знаю, чем вы приглянулись ей, но надеюсь, не как мужчина, — он шутливо погрозил мне пальцем. — Что скажете?

— С удовольствием воспользуюсь вашим приглашением, государь, — сказал я, собравшись с духом. — Но не сейчас, когда идет война, и мои боевые товарищи льют кровь на полях сражений. Честь и долг не позволяют мне пребывать в безопасности, в то время как они стоят под ядрами и пулями. Простите меня, государь!

Царь пристально посмотрел на меня.

— Огорчили вы меня, Платон Сергеевич! — сказал, вздохнув. — В кои веки найдется умный и знающий человек, преданный не из лести, но и тот рвется покинуть своего государя. Хотя, понимаю вас, более того, одобряю. Мое расположение к вам после такого вашего желания еще более выросло. Помните это! А теперь о наградах. За то, что излечили меня от болезни, которая до вас оказалась не по силам никому из лекарей, и благодарность соответствующая. Вот! — он взял со стола и протянул мне лист бумаги.

Я взял. Уже знакомый мне вексель, только сумма другая — десять тысяч рублей. Ого!

— Спасибо, государь! — поклонился я.

— И еще, — Александр улыбнулся. — Я счел, что князь Багратион совершил ошибку, не представив вас к награде за захваченные у неприятеля пушки. Исправляю ее. Жалую вам чин поручика, — он сделал паузу, — по гвардии.