Второй шанс (СИ) - Марченко Геннадий Борисович - Страница 72

– Не будем ломать голову, назовём просто – «Осенний альбом». Кто за этот вариант?

– В общем-то нормально звучит, даже немного загадочно, – согласился Валентин, поднимая руку.

В итоге мой вариант был принят единогласно. Валька сказал, что забирает магнитофон сегодня домой, дабы переписать все песни на одну бобину, и тогда я, решившись, предложил записать ещё одну вещь.

– Только она не для альбома, – предупредил я, – эту композицию ни в коем случае нельзя давать слушать кому-либо ещё, иначе… Иначе кирдык не только мне, но и вам. То, что мы записывали до этого, ещё куда ни шло, можно как-то отмазаться, а с этим «шедевром» рискуем покинуть и комсомол, и свои учебные заведения.

Далее я объяснил, что это песня про оборотня, но называется в славянском варианте «Волколак». Заинтриговав таким образом своих музыкантов, я наконец взял в руки гитару и исполнил акустическую версию песни[39]. Эту вещь я сочинил, наслушавшись в своё время песен группы «Король и шут». Вот только у меня и у взрослого голос был отнюдь не как у Князя, так что если и исполнять эту вещь в будущем на концертах или для полноценного альбома, то уж никак не мне, а хотя бы Вальке. Но он, боюсь, на такую авантюру в жизни не согласится.

Надо было видеть лица моих соратников, когда я закончил. Разве что рты не пооткрывали. Ещё бы, для СССР в разгар «эпохи застоя» фразочки типа «…в эту ночь пирует сатана» звучат весьма вызывающе, ещё в сатанизме, чего доброго, обвинят. Хотя на западе уже вовсю гремят группы такого плана, взять хотя бы английскую «Black Sabbath» с их сатанинскими ритуалами на сцене.

– А какой можно было бы сделать перформанс, – мечтательно добавил я, глядя на офигевших соратников. – Задник сцены в виде ночного леса, над которым повисла полная луна… Хотя нет, ночное светило должен изображать светящийся шар на тросике, что-то типа лампы в сферическом, стеклянном абажуре жёлтого цвета. И на авансцене в начале припева вспыхивают факела, такие столбы пламени, как из огнемёта. Неискушённая публика была бы в шоке от увиденного, на наши концерты ломились бы толпами, билеты раскупались бы, как горячие пирожки. И мы, затянутые в кожу, в сапогах на толстой платформе… Ну да, что-то вроде группы «KISS», и даже можно, как у них, исполнять трюк под названием «огненное дыхание»: набрав в рот горючей жидкости, выпустить струю огня.

По лицам музыкантов я уже видел, как они уже рисуют в своём воображении эти красочные картины, и решил вернуть их на землю, добавив, что в СССР такого быть не может, поэтому если мы и запишем эту вещь – то лишь в качестве эксперимента для внутреннего пользования.

– Песня исполняется в электрическом варианте, – закончил я свой спич, – только intro – на акустике или электрогитаре с чистым звуком. А ещё хорошо бы на intro и outro добавить флейту или окарину. Нет у вас никого знакомых, кто играет на флейте?

Оказалось, в культпросвете на одном с ними курсе учился некто Саня Исаев. Он осваивал саксофон, но в общем-то мог сыграть и на флейте, во всяком случае, она у него имелась и он как-то даже демонстрировал своё мастерство в стенах «кулька». Так что хоть в этот вечер песню мы и записали, но как пробную версию, решив всё же дождаться пресловутого Санька и с его помощью создать уже окончательный вариант.

А в воскресенье вечером случилось эпохальное событие: я наконец-таки добил книгу «Остаться в живых»! Передо мной на столе лежали две достаточно пухлые папки, в одной покоился основной, так сказать, образец, в другой – напечатанный под копирку. В каждой по 388 листов машинописного текста, то есть общий объём романа навскидку составил около 16 авторских листов. Для романа нормально, плюс ведь наверняка будут какие-то иллюстрации, в советское время давали хорошо зарабатывать и художникам-иллюстраторам, не зря же и держали в штате каждого издательства.

Эх, сейчас бы отметить это дело… Я покосился в сторону шкафа, где стояли бутылки коньяка, но со вздохом вынужден был от этой заманчивой идеи отказаться. Режим, да и жаба душит распечатывать бутылку армянского из-за одной рюмки. Опять же, мама рядом, гладит в данный момент мою рубашку прямо на столе, положив снизу тонкое оделяло… А ведь наверняка гладильные доски уже выпускаются нашей промышленностью, не знаю, почему мы такую доску ещё не приобрели.

– Мам, я дописал книгу.

– Правда? – оторвалась она от глажки. – Ой, какой ты молодец! А почитать дашь?

– Я вот и хотел, чтобы ты стала моей первой читательницей. Прочитаешь – выскажешь своё мнение не как моя родственница, а как рядовой читатель, потом понесу Иннокентию Павловичу и в Совет ветеранов Шульгину. А дальше будем думать, как пристроить книгу в издательство.

– Ты правда думаешь, что тебя напечатают? – с осторожной надеждой в голосе одновременно спросила мама.

– Меня-то, может, и нет, – пошутил я, – но что роман напечатают – в это очень хочется верить. Ты, главное, не откладывай с чтением, и если где-то заметишь какую-то несуразность – сразу говори мне.

Ну а что, нормальное слово – несуразность. Если бы я начал говорить про «рояли» или вообще какую-нибудь «мэрисьюшность», которые напридумывало писательское и читательское сообщество будущего, то она бы точно ничего не поняла.

Мама начала читать со следующего утра – на работу ей нужно было идти ко второй смене. А во вторник с восторженными глазами, в которых читались умиление и гордость за сына одновременно, вынесла свой вердикт:

– Максик, сынок, какой же ты у меня талантливый! Если бы я не видела, как ты пишешь её каждый вечер, то подумала бы, что это не твоя книга. Я не знаю, что должно произойти, чтобы её не напечатали!

– Произойти может всякое, – с грустной иронией ответил я.

И с грустью представил, какие бюрократические препоны мне предстоит пройти. В нашей стране написать книгу проще, чем её издать. Но не будем вешать нос, какие наши годы!

Я задорно улыбнулся, и тревога в маминых глазах исчезла, уступив место надежде. А я с грустью подумал, что действительно хорошие книги в СССР на вес золота. Добротную фантастику в библиотеках можно найти разве что в читальных залах, зато всякой производственной мути на абонементе хоть отбавляй. Какой-нибудь забытый после развала Союза автор произведений о передовиках производства издавался миллионными тиражами и получал втрое больше денег и в десять раз больше привилегий. А что, я тоже хочу денег и привилегий! Это здоровое человеческое желание – окружить себя и своих близких комфортом. И особенно приятно сознавать, что ты ничего ни у кого не украл, пусть даже из ещё ненаписанного, а заработал всё это собственным трудом.

– Ну а что насчёт нелепиц в сюжете или хотя бы грамматических ошибок?

– К сюжету не придраться, а ошибки попадались, я их карандашиком подчеркнула.

Пришлось срочно брать в руки корректирующую жидкость и вносить исправления – не перепечатывать же лист целиком. На следующий день я отнёс копию рукописи в пункт проката.

– Машинку пока возвращать не буду, Иннокентий Павлович, мало ли что… Вдруг вам что-то не понравится или найдёте несуразность, – снова ввернул я понравившееся словечко. – Да и оплачена она до конца ноября, так что подожду.

Морозов ещё в прошлое моё посещение, когда я ходил продлевать аренду машинки, был мною предупреждён насчёт новых консультантов, и что сюжет не будет повторять точь-в-точь его биографию. Прототип моего героя не имел никаких возражений, напомнив, что я его ещё два месяца назад предупредил, чтобы он не рассчитывал на полное совпадение судеб его и литературного персонажа.

На чтение рукописи у Иннокентия Павловича ушло два дня, и помимо нескольких стилистических правок ещё в паре мест он сумел всё же найти кое-какие неточности. Маркером их было не замазать, там надо было переделывать в одном месте абзац, а в другом одна ошибка потянула за собой другую, и пришлось перепечатывать сразу три страницы. Но в целом ветеран остался очень доволен романом, я бы даже сказал, пребывал в восторге.