Император из стали (СИ) - Васильев Сергей Викторович - Страница 39

«…Только на кладбище осуществимо полное тождество взглядов…. Нельзя проводить две дисциплины: одну — для рабочих, а другую — для вельмож. Дисциплина должна быть одна……Болтунам не место на оперативной работе… правильное в одной исторической остановке может оказаться неправильным в другой исторической обстановке… демократия не есть нечто данное для всех времен и условий, ибо бывают моменты, когда нет возможности и смысла проводить её….» (**)

Потом список дел и шелест бумаг закончился, но зато появился пузатый медный самовар и вместе с ним еще один гость — министр земледелия Алексе́й Серге́евич Ермо́лов.

— Лев Николаевич, — осведомился император, — а что заставило Вас так решительно занять пост у меня под дверью?

— Ваше распоряжение, — меланхолично ответил писатель, помешивая горячий чай, — вы же прекрасно понимаете, что я не могу руководить религиозными бюрократами.

— У меня не было возможности убедиться в вашей неспособности, — в тон ему ответил монарх, — зато я оценил единственно правильную организацию работы: не согласен — критикуй, критикуешь — предлагай, предлагаешь — делай, делаешь — отвечай!

— Хорошие правила! — согласился граф. — И позвольте полюбопытствовать, много у вас чиновников, которые работают именно так, как вы сказали?

— Нет, — честно признался император, — крайне мало. И это — главная причина, которая заставила меня обратиться к вам, зная ваше критическое отношение к современной религии вообще и церковным бюрократам — в частности.

— В таком случае, — писатель степенно поправил бороду и выпрямился, — мне даже страшно отдавать вам моё послание, которое я составил ещё в имении и назвал: «Царю и его помощникам» (**)

— Лев Николаевич, — в глазах императора мелькнула ирония, — неужели я страшнее господина Победоносцева?

Толстой насупился и, не глядя на царя, протянул несколько аккуратно сложенных листков, после чего сосредоточенно занялся изучением узоров на сервизе, не переставая цепко следить за самодержцем из под строго сдвинутых бровей.

— Да-да, я так и предполагал, — произнёс император странную фразу, бегло скользнув взглядом по письму, — ну что ж, давайте пройдемся по пунктам. Вот вы пишете, Лев Николаевич, что «убийство царя было случайным, совершенным небольшой группой людей, ошибочно воображавших, что они этим служат всему народу»… А вас не смущает тот факт, что убийство произошло именно в тот день, когда царь направлялся к Лорис-Меликову с целью подписать первую в России Конституцию? Три месяца народовольцы наблюдали за царем и именно в этот день решили его убить… При этом цель визита Александра II была известна очень немногим — другому очень узкому кругу придворных лиц…

— Вы хотите сказать… — вздернул глаза Толстой…

— Я хочу сказать, Лев Николаевич, что не всегда событие является именно таким, каким его описывают или каким его принято считать. Очень часто то, что вы видите, это лишь версия, которую до вас решили довести. Всё может быть немного не так или совсем не так, если смотреть с другого ракурса. Например — кому смерть Александра II была наиболее выгодна и принесла наибольшую пользу? Для понимания этого вопроса, не мешало бы озаботиться попутными — где брали оружие и взрывчатку террористы «Народной воли»? На что существовали все эти годы? Как выглядели их перемещения до и после теракта? Это же крайне любопытно, не находите? Ну вот, например, — монарх покопался среди своих записей, — «Александр Михайлов, исполнявший обязанности казначея «Народной Воли», не раз говорил, что на одни конспиративные квартиры приходилось ежедневно тратить по 200 рублей», или «Вся колоссальная работа по прорытию московского подкопа вместе с двумя другими железнодорожными покушениями, подготовлявшимися к тому же ноябрю, обошлась всего от 30.000 до 40.000 рублей, включая сюда и разъезды.» Ну и вот еще — «Народная воля — это первичные организации с освобожденными, то есть нигде не работающими активистами в 90 городах, 17 подпольных типографий, издание нескольких журналов и газет за границей….» Посчитайте на досуге стоимость такой организации и содержания всего этого хозяйства…

Император отложил записи и потянулся к самовару.

— Имея даже крупицу этой информации, Вы, с Вашим живым умом и склонностью к системному анализу, смогли бы выдвинуть самые смелые предположения о причинах постоянных визитов наших революционеров в западные столицы. Впрочем, это не будет темой нашего разговора. Вы пишете «виноваты не злые, беспокойные люди, а правительство, не хотящее видеть ничего, кроме своего спокойствия в настоящую минуту.» Вот я и предлагаю Вам личным примером показать чиновникам, как можно и нужно на государственной службе вести себя по-другому. Что вы на меня так смотрите?

— Николая Александрович, Вы цитируете мое обращение, но сами даже не взглянули на бумагу и уж точно никак не могли успеть прочесть…

— Посмотрел-не-посмотрел… Мы с вами говорим о сути Вашего обращения. А вы — капризничаете!

— Не капризничаю!

— Нет, капризничаете! — сварливо акцентировал император и уже другим, мягким тоном, продолжил. — Кое что из ваших поручений я уже выполнил, и даже перевыполнил: отменил выкупные платежи, ограничения для получения образования, уравнял религии и отменил налоги для огромного количества малоимущих. И теперь стоит главная проблема — кто, какой государственный аппарат это всё будет исполнять? А ведь самый красивый, добрый и справедливый закон так и останется клочком бумаги, если не будет превращен в ежедневную практику. Именно практиков, а не теоретиков мне сейчас не хватает. Именно поэтому я с такой надеждой смотрю на вас… Хотя, знаете, Лев Николаевич, даже если вы согласитесь, сразу возникнет еще одна проблема — как обеспечить ваше сосуществование с другими, такими же неравнодушными, кто тоже страстно хочет перемен, но видит их совсем не так, как вы… Вот мы пригласили министра земледелия Алексе́я Серге́евича Ермо́лова, он тоже болеет за своё дело. Восемь лет назад написал замечательную пронзительную книжку «Неурожай и народное бедствие». Читали? Нет? Ну давайте я кое-что процитирую:

«В тесной связи с вопросом о взыскании упадающих на крестьянское население казённых, земских и общественных сборов и, можно сказать, главным образом на почве этих взысканий, развилась страшная язва нашей сельской жизни, в конец её растлевающая и уносящая народное благосостояние, — это так называемые кулачество и ростовщичество».… Или вот еще: «Однажды задолжав такому ростовщику, крестьянин уже почти никогда не может выбраться из той петли, которою тот его опутывает и которая его большею частью доводит до полного разорения. Нередко крестьянин уже и пашет, и сеет, и хлеб собирает только для кулака.» Обратите внимание, какого врага царский министр обнаружил в русской деревне! Не помещик и не жандарм, а кулак! Вы согласны?

Толстой пожал плечами:

— Кулак — это, конечно, известный мироед, но его наличие не отрицает враждебного отношения крестьян к помещикам и жандармам, и если эту проблему надо решать…

— Конечно, её надо решать и мы обязательно будем это делать, — перебил писателя император, — на примере кулака я просто хотел показать, что аграрная проблема гораздо глубже и шире, чем это кажется одному, даже такому мудрому человеку, как Вы. Читаю ваши слова: «уравнять крестьян во всех их правах с другими гражданами и потому уничтожить ни с чем не связанный, нелепый институт земских начальников». А вот что пишет уважаемый Алексей Сергеевич: «Введение земских начальников — есть несомненно громадный шаг в деле упорядочения сельского быта…» Передо мной сидят два умных человека с такими противоположными мнениями. Каждый из вас имеет схожий опыт хозяйствования в собственном имении, огромный объем информации, собранный со всех окраин, болеет за страну, хочет добра и готов ради этого работать. Как быть?

Лев Николаевич бросил украдкой взгляд на Ермолова и задумался. Замолчал и император, переводя испытующий взгляд с одного на другого и обратно.