Белая ворона в академии Аусвер (СИ) - Хант Диана - Страница 21

Смотреть, как они ползают перед Магистрами на коленях, умоляют! Как девчонки из мантий выпрыгивают, надеясь получить хотя бы лишний день жизни. Не говоря уже о призраке свободы…

Аврора же восприняла всё так спокойно. Ни слёз, ни истерик.

Теперь понятно, почему!

Смотреть на то, как Сенека целует новенькую, как та доверчиво прижимается к груди Магистра, скользит ладошками по плотной ткани камзола… это было просто за гранью.

На какое-то время его просто «вырубило». Исчезли мысли, эмоции, остановилось время. Осталась только картинка…

А потом его заметили.

Ожидаемо, стоило их с Авророй взглядам встретиться, она отпрянула от Сенеки.

Какое-то время стояла, открывая и закрывая рот, а потом развернулась и бросилась прочь.

И откуда только силы взялись? Или «забор» — тоже фарс? Неужели Жас права и новенькая и вправду шпионка?

А потом что-то лопнуло внутри. Перегорело, сорвало клапан. Случилось замыкание.

Позорно всхлипнув, он бросился на Сенеку!

На ходу концентрируясь на извлечении Железного Пламени из центров ладоней!

Плевать на всё! На свою жизнь, на магию, на призрак свободы, на этих Сокрушителей Оков, на остальных студентов! Плевать!

Он сдохнет! Прямо сейчас — сдохнет! Но если повезёт, утянет на тот свет Магистра!

Ну хотя бы рожу ему подправит так, что никакой магией не восстановишь!

Чтобы она даже не посмотрела больше в сторону этого гада, кроме как с отвращением! Чтобы увидела, наконец, его истинное лицо!!

Сфинксы драные! Он ведь поверил ей!

Поверил, что они могут справиться! Выстоять!

Таким решительным, таким одухотворённым было её лицо!!

Он на миг вспомнил, что значит быть счастливым!!!

— А-а-а-а!! — со страшным, нечеловеческим рёвом, он взмыл над землёй, шмальнул из обеих ладоней Железным Пламенем, метясь в холёную рожу Магистра! — Сдохни, тварь!!!

Его отбросило назад воздушной волной, закрутило, завертело, переворачивая через голову, протащило по вымощенной цветным кирпичом дорожке. Приложило с размаху спиной, что-то противно треснуло.

Он ничего не чувствовал, звуки доносились словно сквозь толщу воды, перед глазами нёсся хоровод макушек деревьев.

Единственное, что оставалось неизменным — небо.

Чистое, голубое, как в детстве.

На небе он и остановил взгляд, понимая, что умирает.

Вся эта эпопея с отчимом-жандармом, попаданием в Аусвер, выкачкой магии показалась глупой, смешной. Глупая знать Преториума, помешанная на собственных причёсках и выщипанных бровях, глупые Сокрушители Оков со своими дурацкими революционными идеями.

Словно дети, играющие в песочнице.

Свобода…

Что может быть свободнее смерти?

Сфинксы драные, если бы он знал, что умирать так легко, так сладко, он бы давно умер!

Вот теперь хорошо…

Эйфорию вмиг разрушило склонившееся над ним лицо Сенеки.

Такое же холёное и надменное, как обычно.

О что его, даже не задел?! Ну он и лошара!

Вслед за осознанием пришли эмоции, и вместе с ними хлынула боль!

Неистовая, невыносимая! Прошила тело насквозь, погребла под целым ослепляющим водопадом!

Юджин дёрнулся, заорал, выгибаясь дугой, силясь выгнуться… тело не слушалось. Должно быть, при падении он сломал позвоночник. Вот почему ему послышался хруст.

Пришедший вслед за этим страх заставил боль отступить. Он — беспомощен? Неподвижен? Перед Сенекой?

Да за нападение на Магистра его отправят на опыты, в «Преторий»!

Прямо на холодный металлический стол.

Сколько он на нём протянет — одной Четырёхликой ведомо. И единственное, что он будет видеть до конца жизни — сосредоточенное лицо Сенеки на фоне белого потолка, в ореоле яркого света!

— Больно… — сорвался с губ хрип.

Сенеке явно было не до его терзаний.

Суровый, сосредоточенный, со вздувшимися на лбу венами, мокрым от пота лицом куратор бесцеремонно шарил по его телу ладонями, и магические разряды снова и снова прошивали насквозь.

— Потерпи, парень, — поморщился Сенека. — Это, должно быть очень больно… Вот так. Теперь лучше?

Юджина словно окутало коконом из ваты, боль притупилась и постепенно утихла.

Но главное — тело слушалось! Слушалось!!

— Ну-ка, вставай, — не дожидаясь, пока Юджин поднимется, Магистр дёрнул его за шкирку, помогая подняться на подкашивающихся ногах. Осмотрел критически, кивнул.

А затем вдруг схватил за грудки, впился взглядом.

— Расскажешь кому, что здесь видел — убью, — сказал он. — Понял?

Юджин сглотнул, и Сенека встряхнул его.

— Понял?! — почти прорычал он.

Юджину оставалось только кивнуть.

— Понял, — прохрипел он в ответ.

Больше Магистр не сказал ни слова. Развернувшись спиной, скрылся за живой изгородью.

Глава 17. Юджин

 Касьян нашёлся на берегу пруда. Друг сидел, оперевшись спиной на мшистый ствол. Крошил булку и бросал рыхлые куски сдобы лебединому семейству. Два чёрных красавца с длинными грациозными шеями — пара и с ними шесть лебедей поменьше, потомство, с достоинством принимали угощение.

Пятеро птенцов пошли в родителей и были угольно-чёрными, правда, всё ещё в клочьях серого пуха, и только один — кипельно-белый, алебастровый, разительно выделяющийся на фоне потемневшего к вечеру зеркала воды. До сегодняшнего дня этот детёныш был любимчиком Юджина, сейчас же его замутило от одного вида «белой вороны» в стае.

— Она целовалась с Сенекой, — выпалил он вместо приветствия, тяжело опускаясь рядом. — Магистр сказал, если проболтаюсь, убьёт меня.

Касьян молчал. Бросил лебедям остатки булки, отряхнул ладони.

— Её могли заставить, — сказал он после затянувшейся паузы.

Юджин упрямо покачал головой.

— Она не выглядела так, словно её заставили.

Касьян вздохнул и наконец взглянул на друга.

— Не руби с плеча, Юдж, — тихо сказал он. — Тебе ли объяснять, что не всё так радужно, как кажется на первый взгляд?

Юджин скривился. Старая студенческая поговорка Аусвер… Сколько раз он сам произносил эти слова!..

— Да и сфинкс с ней, — буркнул он, отмахнувшись. — Пусть хоть…

Хотел сказать грубость, пошлость, не смог. Голос сорвался, и, что совсем никуда не годится, глаза защипало.

Касьян хмыкнул и деликатно отвёл взгляд.

— Ты слышал о Сокрушителях Оков? — спросил Юджин после паузы, и, дождавшись, когда друг недоумённо покачал головой, продолжил: — А слышал, что одному из студентов Аусвер удалось сбежать?

Касьян нахмурился.

— Ты о Ромусе?

— Ромусе? — чувствуя себя попугаем, повторил Юджин.

— Ромус Траволта, — задумчиво проговорил Касьян. — Когда я оказался в Аусвер, помню, о нём говорили. И студенты, и преподы.

— Что говорили?

— Я мало что помню, — вздохнул друг. — Он поступил в Аусвер на десять лет раньше меня. Он был добровольцем.

— Как ты?

Касьян усмехнулся.

— Отнюдь. Траволта знал, что здесь происходит. И вызвался добровольцем. Вместо своей девушки. Её, понятно, тоже взяли. Но она не прожила и года. Дар был совсем слабый, и здоровье…

— Юла?! — воскликнул Юджин, чувствуя, как внутри всё леденеет. — Её звали Юла?!

Друг вздрогнул и медленно покачал головой.

— Фив, — пробормотал он. — Фивиана… Кажется… Я не помню. Я же не застал ни его, ни её.

Он виновато пожал плечами.

— Как этому Траволте удалось сбежать?!

— Я не знаю. Даже не знаю, сбежал ли он. Но судя по тому, с какой ненавистью о нём говорили Магистры, вполне допускаю побег, да. У него был мощнейший, прямо-таки запредельный дар. Девятнадцать.

Юджин присвистнул. У него самого уровень дара был на отметке тринадцать по Муррею, и это считалось прямо круто, даже давало привилегии. У Касьяна — одиннадцать, тоже не из слабаков, поэтому и дожил до выпускного курса, что в Аусвер вообще-то случается редко.

— А Юла? Юлу помнишь?

— Ещё бы я её не помнил, — вздохнул друг. — Да ты и сам помнишь. Мы с ней… ну… это… мы встречались.