Одинокий некромант желает познакомиться (СИ) - Демина Карина - Страница 74

— Анна.

— И вы…

— Мы спешим, — Анна слегка наклонила голову. — В конце концов, коль уж получилось так, что мы позволили себе явиться в ваш дом без приглашения, не стоит слишком уж затягивать визит. А потому, с вашего позволения, мы вас покинем… надеюсь, в доме найдется подходящий саквояж? И буду весьма вам признательна, если ваши люди позаботятся об экипаже.

…наверное, это было невежливо.

Плевать.

Елена все же решилась отступить, как-то неловко вытерла слезы ладошкой, а ладошку вытерла о платье. Прикусила нижнюю губу, как делала всегда, когда пыталась сдержать обиду.

И позволила себя увести.

Хорошо.

Рядом с ней Глебу было бы сложно разговаривать.

— Ваша знакомая весьма бесцеремонная особа, — сказала госпожа Верещагина.

Как же ее зовут?

Их представляли. Давно.

Семейный обед в этом же доме. Фамильное серебро. Костяной фарфор, который извлекали лишь по особым случаям, а представление невесты родителям — вполне себе особый случай. И тогда, помнится, госпожа Верещагина-Серпухова держалась с холодной отстраненностью.

Выбор сына ее не порадовал.

Вероятно, после она высказалась и не единожды, но…

— Если моя сестра вас тяготит, вам стоило написать мне и изложить проблему, — Глеб поднялся. Он был выше этой женщины на голову, а еще сильнее, и в большинстве своем люди чувствовали эту силу, опасаясь связываться с нею.

…Дарина?

Далина?

Милодара?

Что-то такое, в голове вертится… на свадьбе она была в платье того темно-зеленого оттенка, который казался почти черным. И в свете шептались, что это в знак траура по сыну.

Любовь ослепляет.

И не только влюбленных.

— Вы чересчур категоричны. А ваша сестра, уж простите, не такая невинная овечка, как вам хотелось бы думать. И да, возможно, у нас не самые теплые отношения… так уж получилось, однако это вовсе не значит, что она здесь кому-то мешает.

— И поэтому вы ее выживали?

Она и сейчас была в темном, темно-лиловом.

Ей шло.

— Выживали? Помилуйте… как? Да, ей определено было содержание, но размер его устанавливала отнюдь не я. В последние месяцы мой сын понял, какую совершил ошибку. Я с самого начала говорила, что этот брак — на редкость неудачная идея. Не поймите превратно, но ваша сестра…

Взмах рукой.

И блеск камней на запястье. Браслет простой, однако в нем чувствуется скрытая сила. Защитный амулет? Его настолько опасались или скорее уж госпожа Верещагина привыкла к особым украшениям.

…Яснодара.

Точно.

Яснодара. А вот отчества Глеб точно не вспомнит.

— …при всех немалых своих достоинствах совершенно не подходила Альберту. Она была для него чересчур эмоциональна. Она все воспринимает слишком близко к сердцу. Каждое слово, каждый жест, каждый взгляд… и сперва ему нравилось, да…

Она опустилась на край кресла.

— Время обострило эти ее… качества. Поверьте, она сделалась совершенно невыносима. Капризна до крайности. Альберт терпел, но… вы же понимаете, что женские капризы убивают любовь куда вернее, нежели мужские измены.

Госпожа Верещагина вздохнула.

— Да, уже тогда у них появились разногласия… она имела обыкновение обижаться по любому поводу.

…вот только Глебу об этих своих обидах не писала.

Почему?

Стеснялась выносить на свет божий семейные дела? Или…

— Конечно, Альберт старался. Он любил жену. Она… не желала понимать, что у всех мужчин есть свои потребности.

…или дело в Наталье, которая шептала, что не стоит отвлекать такого занятого старшего брата пустыми проблемами? А надо лишь помолиться, и Господь спасет?

Все уладит чудесным образом.

…или в том, что туда, где Глеб оказался, письма писать было не принято? И не может ли получиться так, что он сам отвернулся от Елены, когда ей нужна была помощь?

— Этот брак распался задолго до смерти моего сына. Уж позвольте говорить прямо, но ваша сестра сделала его несчастным.

— Он мог развестись.

Госпожа Верещагина поморщилась, будто услышала что-то неприличное.

— Или дело в том, что при разводе он должен был бы вернуть Алине приданое? И обеспечить содержание?

Глеб понял, что угадал.

Что дом этот, комната, в которой он находится, пришли в запустение отнюдь не по причине хозяйского равнодушия. Дело в деньгах.

Верно выразилась княгиня, дело почти всегда в них.

— Сколько она вам принесла? Полмиллиона рублей? И то содержание, которое я положил сестре. Скажите, до нее деньги доходили?

Нет.

А Глеб сам виноват. Мог бы и… подписал документы, отдал распоряжение и забыл, ведь, в конце концов, что такое десять тысяч?

— Деньгами жены распоряжается муж.

— А когда его не стало?

Молчание.

И злость, чужая, яркая… а походе, что госпожа Верещагина сама не без дара, пусть слабого, но все же.

— Долги, верно? Ваш сын оставил что-то помимо долгов?

Ее тьма клубится, пытаясь сформироваться в проклятье. Но Глеб выпустил свою, позволив ей расползтись по комнате.

Она с удовольствием поглотила чужую силу.

Коснулась рук женщины, которая вдруг замерла, застыла в неестественной позе. Теперь она боялась дышать, а ужас исказил прежде красивое лицо.

— На приданое я не претендую, а вот семейные драгоценности вам придется вернуть, — Глеб сам снял с темной ткани брошь.

Матушкину.

И прикосновение к теплым камням отрезвило.

— Список мой поверенный предоставит. И он же проследит, чтобы ничего не потерялось. А то ведь с камнями бывает, верно?

Она кивнула, растерянная и жалкая, ненавидящая его за эту вот свою растерянность. Готовая кричать и понимающая, что никто не придет на помощь.

— Больше не смею вас задерживать…

Глава 33

Глава 33

…стучали колеса поезда, напевая простенькую, но на редкость навязчивую мелодию. Она мешала уснуть, и Анна поневоле прислушивалась к иным звукам. Вот хлопнула дверь где-то далеко, кто-то покинул купе. Вот раздался и стих смех.

В вагоне первого класса было людно.

За стеной говорили. Тихо. И Анна не могла различить слов. Она хотела, пусть подслушивать этот разговор было неприлично, но… ее мучила странная обида.

О ней забыли.

Она вновь стала не нужна. И это было понятно, ведь тем двоим было о чем поговорить, но понимание не спасало. Обида душила, нашептывала, что вряд ли стоило надеяться на нечто большее, что Анна изначально обречена на одиночество.

А если бы она умерла тогда, во младенчестве?

Если бы… не счастливый случай?

Или несчастный?

— Мучительно, — сказала она Аргусу, который притворялся спящим. Он вытянулся, заняв почти все место от окна до самой двери. — Не знаю, способен ли ты чувствовать хоть что-то…

Она поняла, что не уснет, но лишь больше растревожится и села.

За окном было темно, и в темноте этой изредка мелькали огни глазами диковинных зверей. Грохотали колеса. Вагон покачивало, но теперь это покачивание вызывало приступы дурноты.

Анна накинула домашний халат.

Аргус поднялся.

— Не думаю, что в этом есть хоть какой-то смысл, — Анна провела пальцами по сухой чешуе. — Но… ты, пожалуй, прав. В одиночестве мне нынче тошно.

Она выглянула.

Коридор был пуст и сумрачен. Поблескивали металлом таблички на запертых дверях. Темная ковровая дорожка казалась почти черной. Слабо шевелились шторки на окнах. Захотелось вдруг воздуха, нестерпимо, так, что Анна поняла, что еще немного и задохнется. Она попыталась открыть окно, но не вышло.

Дышать.

В груди полыхнуло болью, а воздух, окружавший Анну, сделался густым и тягучим. Она метнулась к другому окну, к третьему…

Не выходит.

Горло сдавило. И каждый вдох давался с трудом. И Анна понимала, что времени у нее почти не осталось, почти… вдруг рама вместе со стеклом захрустела, поддаваясь. И Анна, чувствуя, что времени вовсе не осталось, налегла на нее всей тяжестью своего тела. Хруст усилился, посыпалось стекло и вдруг что-то ухнуло, рухнуло под нею, вываливаясь в темноту, унося с собой саму Анну.