Одинокий некромант желает познакомиться (СИ) - Демина Карина - Страница 55

Подушку Переслава отобрала.

Платоше рассказала, говоря по правде, надеясь, что отправит тот дурную девку — а ведь понятно, что не только по-женски, но и в голове у Евлашки повредилось — в дом призрения.

Он и вправду ее забрал.

Правда, ненадолго.

Вернулась Евлампия к первым заморозкам. Тиха. Смиренная, что послушница. Глядит все больше в пол, говорит шепотом. И в церковь ходить стала.

— Прояви терпение, — Платон, пусть к жене весьма охладел, что вовсе немудрено, бросать ее не собирался. — Ей тяжело пришлось. А роды порой странным образом меняют женщин.

С той поры зажили.

Не сказать, чтоб хорошо, но и неплохо. Пожалуй, нынешнее положение дел вполне устроило Переславу. Евлашка больше не пыталась вмешиваться в домашние дела, большею частью или просто сидела у окошка, или молилась, или в церкви работала.

Дитё…

Подрастало.

И чем больше подрастало, тем очевидней становилось несходство ее с Платоном.

— В нашем-то роду все темными были, брат мамкин так рыжий, а ты… беленькая, что в муке обвалянная. Я Платоше раз-то сказала, другой… а он отмахнулся, мол, у детей-то оно бывает, что сперва светленькие, а после темнеют. Оно-то верно, бывает.

Старуха старалась не смотреть на Анну.

А ей… она не помнила ничего из младенческих своих лет, что верно, ведь никто не помнит. Но выходит, что именно этой склочной злой старухе Анна обязана жизнью своей?

Это она, а не матушка, качала колыбель.

Поила молоком, пусть бы и козьим. Берегла, как умела. Спасла быть может. А матушка? Неужели тогда знала она, что Анну ждет? И пыталась избавиться, но… не нашла сил?

— Только волосья — это одно, а глаза — другое. Что-то не помню я, чтоб светлые глаза потемнели. И ведь сама Евлашка тоже вороной масти…

Она замолчала.

Провела фартуком по лицу, стирая испарину.

— Тебе уже седьмой годок пошел, когда он все ж решился. Я к тому времени давно уж помалкивала. Видела, что любит. Подумала даже, может, и все одно, что чужое? Небось, как вырастит — своим станет. Евлашка-то тебя сторонилась. Никогда лишний раз не подойдет, не обнимет, не приласкает. А вот Платоша красавицей называл… ему бы другую жену, а тебе мамку нормальную, то и зажили б. Но нет… что-то там у них приключилось, уж не знаю, что… она сильно с головою больная была. Церковь — это хорошо, да только, ежель к Богу тянет, то в монастырь иди, на послушание. Она ж все дома монастырь устроить пыталась, и всех прочих в него загнать. Платоша-то не больно верующим был, имелся за ним такой грех. Все норовил мирскими делами, но так-то понятно, он в миру обеими ногами стоял. Она ж… дура… то ли каяться вздумала, то ли обвинять, то ли и каяться, и винить его… он, помню, выскочил в тот день, дверью ляснул, пальтишко позабыл. А дождь… до ночи по улицам ходил, вернулся ж сам не свой. И запил. Вот сколько помню, он никогда себе лишку не позволял. Берегся. Тут же… ай, что говорить.

Переслава с трудом добралась до лавки, но когда Анна вздумала было подняться, резко бросила:

— Сиди. Немного осталось. На следующий день он твоей крови взял. Думаю, сличал… ну и понял, что всем соседям давно уж понятно было. Ему б дуру эту гнать поганою метлой. Верно и собирался, да только она мигом самоубийствовать вздумала. Все кричала, что без него жизни не будет. То по ручкам себя полоснула, то в петлю удумала… да только так хитро, чтоб поймали да позволили. Как по мне, нехай бы и самоубивалась. Небось, похоронили и всем бы полегчало. Ан нет… Платоша про развод-то и замолчал. В работу ушел весь. А эта… тьфу. Так и жили… она одно время пыталась выправить-то. Платьев прикупила покрасивше. Прибираться стала. С кухни меня потеснила… да только ж в треснутом кувшине молоко не удержишь. Вот и вытекло все, по капельки. Одна злость осталась. И на тебя, что ты ей видом своим напоминала про измену, и на себя. Может, роди она деток от Платоши, и забылось бы. Только не вышло. Вот она вновь про Бога вспомнила. Устроила молельный дом. Платоша-то… ему б плюнуть на угрозы. Самоубилась? Так ее дело. Небось, сама перед Ним ответ держать станет. Но нет… терпел, только по шлюхам пошел. Домой-то не водил, но и не таился особо. Сперва одна полюбовница была, из тех же, сестричек. Потом другая… третья… я уж молилась, чтоб понесла какая, глядишь, пришлось бы ему думать и решать. Мужики-то они решать дела семейные крепко не любят, страшатся даже. Ан нет… не выходило. По лечебному-то делу его заприметили, но не спасло. Как ладу в дому нет, то и работа не в радость. Потом уж его и по дурному делу…

— Не могло быть такого, чтоб отец… Анны? — подал голос Глеб. — Имею в виду, родной отец…

— Да нет, — Переслава тяжко покачала головой. — Обыкновенно все там. Я уж, поверь, с дознавателя не слезла, пока он все не выяснил. Пил Платоша в последний год. Крепко пил. А уж выпивши становился порой буен. Оскорбил он одного человечка. Драка случилась. В драке-то он лют был, даром, что целитель. Вот и побил… только после этот побитый Платошу подождал, как он от шалавы домой пойдет. Не один подождал, с дружками… с ними и на каторгу пошел. Только… — она потерла ладонью грудь, пожаловавшись. — Болит, спасу нет… не злюсь я на него. Тот люд, что собака бродячая, к нему соваться не след. Сам виноват. А вот она, Евлашка, это она Платошу измучила, душу вытряхнула всю, без остатку. Жить ему не по силам стало, он и нашел смерть. Думаю, он давно уж ее искал. Духовую грамоту-то выправил, честь по чести. И верно. Эта-то, только схоронила, мигом ручонки-то свои к наследству потянула. Жена законная, ага… только хрен ей. Квартиру Платоша оставил, а остальное мне досталось. Или вот тебе. Позаботился, как сумел.

— Спасибо.

— На могилке-то хоть была?

Анна покачала головой.

— Раньше да. Потом… как заболела, то… за ней приглядывают.

Переслава хотела что-то сказать, но смолчала, слава Богу, ибо не готова была Анна слушать иные упреки, пусть и справедливые. Она ходила на кладбище, ибо так было принято.

Убиралась.

И цветам помогла разрастись. Приезжала укрывать их на зиму. И открывала весной. Красила оградку, пока Никанор не сказал, что для этого можно нанять людей. И Анна согласилась. Там, на кладбище, она не чувствовала ни горя, ни печали, ничего вовсе из того, что следует чувствовать хорошей дочери.

Хорошей она не была.

Дочерью, выходит, тоже.

— Он тебя любил, не думай, — тихо сказала Переслава. — Уж я-то знаю…

…и наверное, стоило бы заглянуть, проверить. А еще памятник заказать новый. И подумать, хватит ли там места для двоих. Духовую-то Анна еще когда составила, а вот про остальное думать избегала.

Зря.

— Спасибо вам, — сказала она. — За все… и если могу чем-то помочь…

— Иди уже, — это прозвучало раздраженно, но без особой злости. — Поможет она.

— А… — вновь подал голос Глеб. — Вы не пытались узнать, кто родной отец? Он не появлялся? Или, быть может, доходили какие-то слухи?

Но старуха лишь покачала головой.

Что ж, не стоило рассчитывать, что все будет просто.

Глава 24

Глава 24

В завершение дня ворота измазали дерьмом.

Сперва сработал внешний контур, предупреждая о незваных гостях, затем угрожающим алым вспыхнул дополнительный, и погас.

Гости убрались.

Дерьмо осталось.

Оно стекало по доскам, в темноте почти неразличимое, но вонь его перебивала назойливый запах роз.

— Как ты думаешь, чье? — поинтересовался Земляной, выглядевший более усталым, чем обыкновенно.

— Коровье.

…вряд ли бы кто рискнул оставить собственное.

— Убирайтесь! — донеслось из темноты. И в ворота ударил камень.

— Вот ведь… — Мирослав Аристархович вздохнул. — Придется доклад писать. Опять недовольны будут…

— Проклятые!

Раздался долгий свист. И топот ног. Кто-то завизжал, и наступила темнота.

— Мальчишек в город выпускать нельзя, — Глеб потер шею.

— Их и так в город выпускать нельзя. Город целее будет.