Памятник Дюку
(Повести) - Воинов Александр Исаевич - Страница 45

Однажды на Привозе Надя услышала, как два господина истошно спорили, размахивая ветхими бумагами.

— Слушайте, Берестинский, вы теряете целое состояние! — кричал высокий старик с седой, тщательно причесанной бородкой. — Я с пятнадцатого года хранил эти бумаги! В Бухаресте вы получите за них вдвое больше! Поймите, это же царский золотой заем!

Тот, кого называли Берестинским, интеллигентный, весь отутюженный, в крахмальном воротничке, искал в этом словоизвержении хотя бы небольшую щель, чтобы вставить туда свое слово. Его розоватые щеки возмущенно подрагивали, а поднятые вверх руки, казалось, ловили слова собеседника и тут же отбрасывали их ему назад, как волейбольный мяч.

— Слушайте, господин Рябчиков, дадите вы мне, наконец, сказать слово или вы откупили право произносить речи вплоть до страшного суда! — крикнул он, воспользовавшись тем, что прохожий толкнул его оппонента, и тот на мгновение замолчал. — Так вот послушайте, что я вам скажу! Чем вы тут передо мной машете? Вы же закладными машете!.. А они втрое дешевле!.. И бросьте меня агитировать!.. Слава богу, здесь вам не Советская власть!..

Надя никогда ничего не слышала о царском золотом займе, но искренне смеялась, глядя на то, как эти два старых чудака сцепились из-за тленных бумаг, которые, наверно, и гроша не стоят. Интересно, что же такие делали до войны? Наверно, служили в каких-то учреждениях, получали от Советской власти зарплату. Может быть, их даже в местком выбирали. А они, надеясь на «лучшие времена», где-то прятали царские облигации. И теперь, пожалуйста, — они почтенные господа, новоявленные капиталисты.

В длительных прогулках по городу острый Надин взгляд фиксировал номера частей на погонах солдат и номера военных машин. В районе вокзала она обнаружила склад боеприпасов и заинтересовалась учреждением в конце Садовой, помещавшимся в здании бывшей партийной школы. К этому зданию было подведено много разноцветных проводов, а внутрь дома входили только военные в немецкой форме. Штаб?.. Почему же тогда возле него не останавливаются машины?..

Однажды, это было на третий или четвертый день ее работы в порту, Лена вернулась домой особенно усталая и раздраженная. Присела за стол и с такой яростью стукнула по нему кулаком, что тарелки задребезжали.

— Что случилось? — спросила Надя. — Устала?

Лена досадливо наморщила лоб.

— Ах, Надька!.. В порту столько возможностей, а я хожу, как дура! Ни немецкого языка не знаю, ни румынского! Что вокруг говорят, не понимаю! А как много важного можно было бы узнать!..

— Да будет тебе психовать!.. — старалась успокоить ее Надя. — Ты и так сумеешь… А я сегодня радио слушала!

— Ну, что там говорили? — спросила Лена, несколько успокаиваясь.

— Наши уже к Херсону подходят!

— Теперь все понятно!

— Что понятно?

— Понятно, откуда в порту столько появилось раненых немцев и румын. Их грузят на корабли. Будут эвакуировать. А сегодня утром пришли транспорты с войсками… Разгружаются…

Лена обедала, а Надя сидела напротив нее, подперев ладонями щеки, и рассматривала ее покрасневшие, в ссадинах, руки.

— Чего ты сегодня такая сердитая? — спросила она.

— Мне кажется, Надька, нам вдвоем с тобой не справиться. Нам в порту люди нужны!.. Приглядываюсь ко всем, думаю, с кем бы поговорить начистоту? Подсяду к человеку, и, кажется, стоит ему только намекнуть, как он меня поймет, а заговорить — душа не пускает!

— Провала боишься?

— Да разве дело во мне самой! Неохота помереть, ничего не успев сделать.

Приказ, который девушки получили накануне вылета, предписывал им на месте подобрать себе помощников. Первая же встреча с Валей показала, как это бесконечно сложно. Тысячи людей вокруг, и наверняка кто-то только и ждет нужного слова, но как этого человека найти?

Лена долго присматривалась к своему бригадиру Марии Афанасьевне, старой женщине с крепкими и сильными руками. Однажды в перерыве, когда Лена присела на ящик рядом с Марией Афанасьевной, та медленно оглядела порт и задумчиво проговорила:

— Всю Россию нашими руками вывозят! И заводы, и продукты. А мы смотрим! Ах, не люди мы — человеки!.. — И замолчала, крепко сжав тонкие губы.

И Лена с ней заговорила. Начала издалека. Мария Афанасьевна внимательно слушала ее, стараясь понять, к чему клонит эта маленькая, худощавая девушка.

Поощренная этим молчанием, Лена все ближе и ближе подходила к своей цели. Есть люди, которые знают, что надо делать. Если только Мария Афанасьевна хочет…

— Подумаю! — уклончиво ответила ей Мария Афанасьевна. — Подумаю. Ты больше мне ничего не говори… Коли решу, сама тебе скажу… — И, поднявшись с ящика, ушла, оставив Лену в растерянности.

Ни на другой день, ни на третий она ответа не дала и делала вид, что Лену почти не замечает. Эта ее отчужденность вызывала в сердце Лены тревогу. Работая, она исподволь наблюдала за бригадиршей, стараясь понять, просто ли Мария Афанасьевна избегает опасного общения или настроена к ней враждебно.

Прошло еще несколько дней. Однажды Лена с утра работала на большом складе, пересыпала лопатой зерно, чтобы оно не «горело». Примостив свое грузное тело на опрокинутый ящик и орудуя большой иглой, Мария Афанасьевна неподалеку от нее чинила мешки. Пахло прелью, и трудно дышалось от мелкой пыли. До перерыва оставалось еще минут сорок, как вдруг в глубине склада гулко загремела железная дверь, стремительной, деловой походкой вошел инженер Ткачевич, а следом за ним два немца в штатском.

Полиция!.. Лена почувствовала, как слабеют ее руки и не хватает сил поднять лопату.

Ткачевич подошел к Марии Афанасьевне и, низко наклонившись, о чем-то ее спросил: она утвердительно кивнула и головой показала в сторону Лены.

«Ну, все! — решила Лена. — Сейчас арестуют».

И когда Ткачевич поманил ее пальцем, она не торопясь воткнула лопату в зерно и пошла к нему, ощущая в себе странное ко всему безразличие.

Стоя за спиной Ткачевича, немцы словно ожидали, когда она подойдет ближе, но, очевидно для того, чтобы заставить ее побольше волноваться, тянули время и делали вид, что интересуются зерном.

— Господа! — обратился Ткачевич к немцам, подав Лене знак, чтобы она встала в сторону. — Здесь двадцать тонн! Зерно гниет!.. Вы должны немедленно его вывезти! Это приказ господина Попеску.

Один из немцев нагнулся, взял щепотку зерна и долго разминал на ладони, хмуро шевеля при этом черными усами.

— Оно же совсем мокрое… — проговорил он, — и в трюме сгниет окончательно…

— Ну, господа, это уже ваше дело, в каком виде вы его доставите! Ваше дело!.. — Ткачевич заторопился уходить и вдруг вспомнил о Лене. — Я тебя перевожу на другую работу, в экспедицию!.. — сказал он. — Завтра с утра приходи в управление… — И быстро зашагал к двери. За ним двинулись и немцы, они старались доказать ему, что зерно следует забраковать.

Лена глубоко вздохнула. Пронесло!.. Значит, Мария Афанасьевна никакая не доносчица!.. Просто она по каким-то своим соображениям не принимает ее предложения.

Со следующего утра у Лены началась новая жизнь. Работа рассыльной давала неограниченные возможности для выполнения ее задания, но все же сложнейший механизм порта требовал тщательного изучения.

Настало шестое ноября. Лена вернулась в этот день домой к двум часам, когда они должны были выйти в эфир. Накрепко заперев дверь комнаты, Надя вытащила рацию из-под тумбочки.

Тексты первых передач были написаны еще накануне вечером по данным Надиных наблюдений.

Первая радиограмма сообщала: «С 4 ноября начала передвигаться в Аккерман 6-я румынская дивизия тчк армия пешком тчк лошади, вооружение эшелонами тчк улицы забиты военными машинами тчк лично».

По поводу второй радиограммы девушки немного поспорили. Лена сомневалась, можно ли верить тому, что говорится на Привозе. Но Надя упрямо твердила: «Рыбаки придумывать не станут».

В результате она победила. И следующая радиограмма гласила: «Побережье моря заминировано тчк со слов населения тчк»[4].