Команданте Мамба (СИ) - Птица Алексей - Страница 20

Ну что ж, «ласкаво просимо», дорогие мои европейцы.

— Луиш, зови Ярого и Бедлама. Бедламу скажи, чтобы принёс кожаный мешочек, что побольше, он знает. У тебя есть данные, сколько у нас слоновой кости, и этих всяких шкур? Будем торговаться, если они, конечно, за этим пришли. Если же нет, то…

— Ярому скажи, чтобы окружил хижину воинами, и чтоб у каждого был щит и отравленные дротики, посмотрим, кто кого, если что.

Отдав необходимые указания, я снова зашёл в хижину и разжёг огонь в очаге, находившимся ровно посередине, подбросив смолистых дровишек. Ароматный горячий воздух пахнул мне в лицо невидимым в ночной мгле дымом. Втянув его полной грудью, и, окончательно успокоившись, я присел на пол, сложив свои длинные ноги, и стал терпеливо ждать гостей.

Минут через двадцать, циновку, заменявшую дверь в хижину, откинула рука португальца, давая возможность войти Бедламу. Тот, пригнувшись, вошёл. Он долго не задержался, вручив мне мешочек с плохими, с моей точки зрения, алмазами. Вручив их мне, он тут же вышел. Вслед за ним зашёл Ярый, и, получив краткие инструкции по охране, вышел в ночь, вслед за Бедламом.

Ещё через пять минут, закрывающая вход циновка была в очередной раз откинута, и вовнутрь хижины шагнул капитан бельгиец, а вслед за ним и Луиш. О том, что Леонард де Брюлле капитан, я узнал от него самого, уже в процессе переговоров. Его знаки различия мне были неведомы, как и то, что он был бельгийцем.

Луиш начал переводить.

В свете костра лицо вождя чернокожих постоянно меняло очертания. Длинные тени, изгибаясь под немыслимыми углами, захватывали одну область его лица, открывая при этом другую, и изменяя его до неузнаваемости. Казалось, в одном лице жило два, абсолютно при этом разных. Слабый огонь очага плясал на глиняных стенах хижины, создавая иллюзию движения теней и заставляя оживать ночные страхи. Тени как будто требовали пищи и крови. Древний рог на груди вождя начал мягко светиться, испуская свет из всех своих трещинок, которые начали складываться сначала в неведомые узоры, затем в символы, а потом и в буквы.

На этом этапе, Леонард понял, что пора прекратить эту вакханалию ночных страхов Африки, и встряхнулся. Огонь в очаге вспыхнул ярче. Тени отступили, заметались, спрятались по углам, взирая оттуда бесплотным взглядом. Разговор начался.

— Я являюсь полномочным представителем короля Бельгии Леопольда Второго за пределами Конго, и в пределах реки Убанги. Вот мои бумаги.

И он протянул, сложенный вдвое, лист мелованной бумаги с королевскими золотыми вензелями и большой красной печатью внизу текста, поверх которой была неразборчивая подпись. Лист он достал из небольшого чемодана, принесенного с собой.

Ван принял из лист бумаги, посмотрел на него, понюхал, и попытался лизнуть, вызвав этим гримасу раздражения у Леонардо.

— Дикарь! Как я мог подумать, что он знает больше, чем обычный дикарь, или является чем-то большим. Это всё моя склонность к мистицизму.

— Что за хрень написана на этой бумажке. Наверное, по-французски. Написали, небось, что я осёл, и согласен отдать всю территорию страны за пару шнурков к порванным ботинкам и ещё руки целовать при этом надо, и не меньше трёх раз. Ага, щаззз! Офицеры кланяются, прапорщики руки целуют, а солдаты на колени становятся! Разбежался!

— Луиш?! Что здесь написано, а то я по-французски читать не умею.

Вождь чернокожих, называющий, почему-то, себя, испанского происхождения словом, команданте, что примерно, соответствует званию майора, передал бумагу своему визирю, что-то при этом сказав на диалекте санго. Тот начал ему отвечать, видимо, зачитывая текст, содержащийся в бумаге.

«Податель сего, капитан армии его величества, короля Бельгии, Леопольда Второго, является полномочным представителем по переговорам со всеми племенными вождями, и вождями объединений племён, по вопросу аннексий территорий, либо взятия их в аренду на срок не меньший, чем на 99 лет и 11 месяцев. Сим удостоверяю. Король Бельгии Леопольд Второй. Дата, подпись».

— Гхм, «с уваженьем, дата, подпись, если вы не отзовётесь, мы напишем в спортлото», — вспомнил я слова песни Владимира Высоцкого.

— Ясно всё. Спроси у него, Луиш, что ему надо?

Леонардо внимательно выслушал слова перевода португальца, сказанные на ломаном французском, и ответил.

— Я уполномочен своим королём, провести переговоры с вами, уважаемый вождь, об аренде или купле территорий, на которых проживает ваш уважаемый народ.

Ага, как же! Уважаемый… народ…. А как руку пожать, так хрен тебе горький, и перец чили в… ну да ладно, все и так поняли. Ох нехорошо, нехорошо, маленьких и диких — то обманывать, да ещё и чернокожих. Расисты… блин. Ненавижу, чернож… хитрож…, в общем, ненавижу!

— Ладно. Луиш, спроси его, за сколько он хочет приобрести нашу территорию, — и я глубокомысленно вздохнул, состроив исключительно идиотское выражение лица, и задумчиво скребя заскорузлыми пальцами по своей кучерявой голове.

Выслушав перевод, бельгиец оживился, его глазки заблестели, а ручонки заелозили, теребя обшлаг мундира. Вытащив очередную бумагу из своего походного чемоданчика, он быстро затараторил по-французски, жестикулируя левой рукой, и закатывая, от усердия и экспрессии, глаза.

Луиш стал переводить.

— Он предлагает за территорию от Убанги до Илу, ящик с почти новыми винтовками системы Гра, в количестве двадцати пять штук, и к ним целых два ящика патронов, это где-то около тысячи штук.

Я скривил недовольно губы. Бельгиец затараторил быстрее.

— И ещё, несколько рулонов превосходной и яркой бумазейной ткани, для жён вождя. Килограмм ярких и красивых бус, для них же. Десять фунтов табаку и три литра превосходного спирта.

На последних словах я оживился. Спирт мне был нужен. Мои запасы давно уже закончились, даже напиться было нечем после победы. Одна радость осталась — женщины, и те чернокожие.

— А ты спроси его, Луиш, есть ли у него десять литров спирта, и молодая блондинка, или, на крайний случай, рыжая. Если нет рыжей, то хотя бы брюнетка, но, чтобы обязательно была белокожая.

Луиш недоумённо похлопал глазами на мои запросы, но перевёл… сбивчиво. Теперь настала очередь хлопать глазами, от такого рода изысканных запросов, Леонардо.

Он, конечно, ожидал каких-нибудь невыполнимых требований, или просто банального отказа, но чтоб такого… нет, не ожидал. Десяти литров спирта у него и правду не было. Было два, которые он собирался разбавить вдвое и отдать вождю. И ничего, что обман. Он проверять, что ли будет, сколько в нём градусов? Но насчёт женщин, он был пас. Европеек молодого возраста, и любого цвета волос, у них, увы, не было. Климат тяжёлый, комфорта не было, малярия опять же. Переезд ужасен, кругом дикари, влажность, жара. Исключением были только портовые города, где жили семьи крупных начальников, остальные довольствовались услугами негритянок. Высшим шиком считалось иметь любовницу из мулаток, которых было немного. Так что здесь он и себе не мог позволить плотских утех с белокожими красавицами. А тут…, какой-то, обнаглевший негр, поверивший в себя всего из-за одной победы. Причём, победы, над таким же племенным вождём, как и он сам, только менее удачливым.

Хотелось встать и выстрелить в лицо наглому негру. В приступе злобы, Леонардо схватился за кобуру великолепного бельгийского револьвера, подаренного матушкой на двадцатилетие, но сдержался, глядя, как наглый негр уже баюкает в руках аналогичный шестизарядный револьвер, только британского производства.

Бессовестный вождь, с деланным небрежением, никак не сочетавшимся с глупым выражением его лица, переломил револьвер, показав внутренности барабана с блестящими капсюлями патронов, каждый из которых находился в своей каморе. Потом защёлкнул его обратно и раскрутил барабан ладонью, улыбнувшись при этом одной из своих отвратительных улыбок, так гармонично смотревшихся на его варварском лице.

— Эх. Нет у меня белых женщин, — подумал Леонардо, — как нет их на всей территории Бельгийского Конго, что начинается на противоположном берегу реки Убанги, а вслух сказал.