Один мертвый керторианец - Дихнов Александр - Страница 14

Однако причина, приведшая его в такое состояние, вызвала у меня изрядное удивление. У Вольфара было перерезано горло, широко и аккуратно. Само по себе это не удивляло, хотя и требовало огромной физической силы, но для нанесения такой раны требовалось, чтобы жертва, по сути, не сопротивлялась.

Больше ничего интересного мне заметить не удалось, поэтому я решил поинтересоваться мнением человека, повидавшего трупов побольше моего, и повернулся к стоящему напротив Брауну.

— Что скажете? — Я забыл добавить «капитан», поэтому они ответили оба, причем с завидным единодушием:

— Десять миллионов баксов не стоит! Уилкинсу удалось сдержаться, но капитан не выдержал и мелко рассмеялся.

Я разозлился и, улыбнувшись, похлопал капитана по плечу:

— Не хотите зубы покойничку пересчитать? Неожиданно охотно последовав сему странному совету, капитан поморщился и взялся за работу. Когда он закончил и выпрямился, лицо у него было вытянутое.

— Ну что? — поинтересовался Уилкинс.

— Тридцать шесть.

— А сердце у него здесь. — Я похлопал по правой половине омерзительно холодной груди. — Четырехкамерное. А печень, соответственно, слева. Почек три. А ребер в грудной клетке шестнадцать. Но, чтобы это выяснить, патологоанатому пришлось бы забивать в эту кожу скальпель молотком. Ясно?

— Они лазером режут, — тихо, будто извиняясь, сказал капитан и переглянулся с моим телохранителем. Тот прочистил горло:

— Ну, босс, многого тут не скажешь. Работал профессионал. В спокойной обстановке и хорошим оружием. Единственная заметная индивидуальная особенность: если судить по направлению раны, это был левша.

Я фыркнул. Хороша подсказка — девяносто процентов керторианцев от природы левши, хотя обычно руки у нас развиты примерно одинаково. Единственное исключение, которое я мог сразу вспомнить, как раз передо мной и лежало…

Задернув со вздохом простыню, я с затаенной надеждой спросил у капитана:

— Ничего не добавите?

— Да нет, пожалуй. Я вдруг насторожился:

— Послушайте, а почему вы тогда назвали это убийство странным?

Капитан неопределенно помахал в воздухе рукой:

— Да, знаете, как говорят, интуиция, богатый опыт… Чушь на самом деле.

— То есть?

— Равнодушие, — он ткнул пальцем в простыню, — очень равнодушно сделано.

А вот это было тонкое наблюдение, если, конечно, соответствовало действительности, но я решил обмозговать его попозже, а пока развернулся и направился в сторону свежего воздуха. Но был остановлен.

— Тут есть один моментик, — заметил капитан.

— А вы ничего не забыли, сэр? — спросил одновременно с ним Уилкинс.

Не оборачиваясь, я вздохнул:

— А что, обязательно обсуждать это здесь? — и, не получив ответа, продолжил движение.

У лифта мне пришлось еще немного подышать отвратительным воздухом покойницкой, дожидаясь, пока капитан приведет все в порядок после нашего осмотра, но наконец мы отправились наверх… Я почему-то вспомнил, как во времена первого знакомства с двухсотметровыми небоскребами испытывал жуткие приступы акрофобии, но ничего, привык, потом мне даже стал нравиться образ жизни, где первым этажом считается крыша…

— Итак? — Когда мы остановились напротив кабинета капитана, я вопросительно глянул на Брауна.

Но тот кивком переадресовал меня Уилкинсу со словами:

— Начинайте, майор, — он подмигнул, — как старший по званию, так сказать.

Я оглянулся на Уилкинса, невозмутимо бросившего:

— Вещдоки, сэр.

Видимо, недоумение отразилось на моем лице, потому что капитан счел нужным любезно пояснить:

— Господин майор имеет в виду, что вам стоило бы поинтересоваться вещественными доказательствами, мистер Гальего. Попросту говоря, содержимым карманов покойного.

— Интересуюсь!

— Ничего. Пусто. Ноль.

— Как? Совсем? — не выдержал Уилкинс. — Но даже после ограбления остаются…

— Знаю, — перебил капитан. — Но не в нашем случае. Ни кредиток, ни бумажника, ни ключей, ни даже грязи или крошек. Стерильно, как после чистки. Отпечатки пальцев, правда, есть, но все принадлежат покойному. Даже круче… — Он ткнул пальцем в дело, которое я все время носил под мышкой. — Вы там прочтете, во что он был одет. Так вот, на всем, даже на нижнем белье, спороты или отсутствуют марки изготовителя.

— Да, кто-то хорошо позаботился, чтобы не оставлять никаких зацепок, — подумал я вслух. — Что само по себе наводит на размышления.

— Да, — подтвердил капитан. — Но одна зацепка есть. Хотя, может, это и ерунда. Судите сами…

Сунув руку в нагрудный карман, он вытащил оттуда маленький блестящий предмет в полимерной упаковке и протянул мне. Поднеся его к глазам, я установил, что это обломок стеклянной ампулы. Пустой, естественно, и также не носившей никаких маркировок…

— Нашли неподалеку от тела. В парке хватает мусора, но пустые ампулы среди него не часто попадаются.

— Что в ней было?

— Почем мне знать? Тут анализ надо делать. Биомолекулярный или еще какой. А у нас… — он привычно развел руками, — одна лаборатория на весь город. Туда очередь, как в суд…

— Понятно. — Я сунул ампулу в карман. — А что вы хотели сказать?

— Спросить, — он прищурился. — Мистер Гальего, а что нам, собственно, делать дальше с десятимиллионной стоимости жмуром? Или вы его тоже заберете?

— Спаси и сохрани! — Я невольно отпрянул.

— Я так и подумал. — Он довольно кивнул. — Так как? Я немного растерялся.

— А какова стандартная процедура?

— Ну, по нашим идиотским законам мы неделю должны дожидаться появления родственников покойного, чтобы они разрешили или не разрешили вскрытие. А вы, кстати, не родственник?..

Он, разумеется, не ждал откровенного ответа на этот вопрос, но я забавы ради сравнил наши генеалогические древа (на что ушло минуты две) и сообщил:

— Не ближе двенадцатого колена. Капитан явно попал в затруднение, не зная, надо ли смеяться, а потом было уже поздновато.

— Ну, значит, если родственники не появляются… — не очень уверенно продолжил он, но я воздержался от замечаний, — тогда мы проводим вскрытие… Хотя, кто мне скажет, какой от него толк неделю спустя?.. Ну и хороним потом. Без особых почестей, так сказать.

— Вот и прекрасно. Проведите вскрытие. Без свидетелей и вообще… — (Капитан поспешно кивнул.) — Результаты в одном экземпляре мне. А потом — вперед. Без особых почестей.

Мысль о том, что могила грозного и очень кичившегося своей родословной герцога Вольфара Рега окажется захудалой, безымянной и настолько безвестной, что никто не будет знать, куда при случае плюнуть, показалась мне исключительно приятной, и маленькие, но острые глазки капитана это, похоже, подметили…

— Ну, вроде все ясно, — сказал он, а потом неожиданно отвернулся. — Хотя на самом деле — ни хрена. Вы ему не родственник, да и, видно, терпеть не могли, тем не менее платите… черт, уже заплатили!.. такие деньжищи, чтобы…

— Капитан, — мягко сказал я, — не ломайте себе голову. Это и вправду запутанная история. Из тех, которые лучше не знать.

Он покачал головой и слегка поклонился:

— Вы странный человек, мистер Гальего!

— Был бы, — машинально поправил я.

— Да, — без особых эмоций согласился он и протянул руку: — В любом случае желаю удачи!

— Спасибо. — Я не стал его обижать, хотя и относился ко всем этим рукопожатиям с большим предубеждением…

Когда я пропускал Уилкинса в дверь на улицу, то обнаружил на его лице следы столь глубокой задумчивости, что впору было усомниться в его сосредоточенности на профессиональных нуждах, однако через несколько секунд он констатировал:

— Все чисто, — и, когда я поравнялся с ним, добавил: — Относительно.

Одного взгляда на наш флаер мне было достаточно, чтобы понять, что он подразумевает, хотя это и не вызвало у меня беспокойства. Нас поджидали. Водитель красного «торнадо», на которого, вызвав у меня приступ иронии, обратил внимание Уилкинс, теперь стоял, облокотившись на свою машину, ровно напротив моей дверцы. Точнее, стояла. Потому что это была девушка лет двадцати пяти. Среднего роста, брюнетка, стройная и коротко стриженная, она с явным интересом наблюдала за нашим приближением…