Олигархов надо (ка)лечить (СИ) - Волгина Надежда - Страница 21

— Вечер добрый! — поприветствовал Савелия Виталий Сергеевич, как перед тем представился. — Волшебника заказывали? — с улыбкой поинтересовался.

— Этому дому давно нужен волшебник, — не остался в долгу Савелий.

Прорабу было лет сорок пять на вскидку. Ничего особенного внешне он из себя не представлял, но Савелию понравился его деловой подход и вопросы по существу. Сделать предстояло много, а времени это должно занять, напротив, по минимуму. Сговорились, что работать строительная бригада будет с девяти до четырех, с часом на обед. Начать решили с туалета и ванной, как с самого стратегического. Ну, для Савелия так точно. Обсудили вопрос оплаты, и Виталий Сергеевич довольно цыкнул, когда Савелий назвал сумму. Перед уходом, обещав начать работы завтра же, прораб внимательно осмотрел Савелия и спросил:

— Ты тут раньше не бывал? Что-то лицо мне твое знакомо…

А ведь он специально натянул кепку. Правда, от очков пришлось отказаться, а то бы совсем странно смотрелся. Ну и пришлось как-то выкручиваться.

— Очень давно, совсем юнцом, — лихорадочно припоминал Савелий, что рассказывала ему про своего дядьку Натали.

Тот, действительно, был младше ее отца. Может, не настолько, но разница в возрасте у них была приличная. А вот рос он не в этой деревне — его забрал с собой отец, когда разбежались они с матерью, ну бабкой Натали, то бишь. И рос он где-то на Севере, где и живет по сей день. Мать же осталась тут со старшим сыном, пока и тот не перебрался в столицу. Следовательно, помнить настоящего дядю Натали прораб не мог. Да и не видел он того, как выяснилось сразу.

— А, ну понятно, не мог, — кивнул Виталий Сергеевич. — Мы в эту деревню перебрались из соседней пятнадцать лет назад. Но лицо твое мне все равно знакомо, — упрямо добавил, и Савелий подумал, как бы ему не спалиться. И тот факт, что не тянул прораб на болтливого, слабо успокаивал. — Ладно, завтра ждите. А где Натка-то?

— Тут я, дядь Виталь, — вышла та как раз из кухни. — Добрый вечер!

— И тебе не хворать, — улыбнулся ей с теплом прораб. — Готова принимать моих парней?

— Всегда готова! — отрапортовала она.

— Вот и отлично! Пора уже тебе привести свою берлогу в приличный вид, — подмигнул он ей. — Хорошо, хоть кто-то это понимает, — с уважением посмотрел на Савелия. — Ладно, побег я, до завтра!..

Савелий кратко пересказал ей, до чего договорились с прорабом. И тут же Натали заявила:

— Думаю, ты тут и без меня отлично сов сем справишься. Я же завтра на целый день уйду в лес.

— Прямо на целый? И что ты там собралась делать?

— А вот это тебя не касается. Ты занимайся своими делами, — и снова отправилась в подвал.

Глава 22

Савелий

Не спалось, и Савелий вышел на крыльцо подышать насыщенным свежестью воздухом. Отцу он позвонил, когда Натали легла спать. А делала она это рано, как и вставала. Ранняя пташка… И разговор с отцом внес еще большую сумятицу в мысли. Она-то и лишила сна.

Картинка складывалась странная, если не судьбоносная.

Отец не удивился, когда Савелий заговорил с ним о Бьянке, видно, Денис его предупредил и подготовил. Но рассказывал как-то неохотно, впрочем, вскоре Савелию стало понятно, почему.

Бьянка работала главным бухгалтером на заводе отца, и была у него на хорошем счету. Несмотря на сравнительную молодость, бухгалтером она была от бога, и в документах у нее всегда царил идеальный порядок, не подкопаешься. А еще она была писаной красавицей и очень темпераментной. Подчинялась напрямую Рогожину. А вот тут-то и начиналось все то, что и привело к столь трагическим последствиям.

Рогожин оказывал Бьянке знаки внимания. Сначала делал это ненавязчиво, но постепенно становился все более настойчивым. В итоге о его интересе уже знали все, как и отец. Надо отдать должное матери Натали — по словам отца она вела себя очень достойно и на знаки Рогожина не отвечала, как и старалась избегать скандалов. Несколько раз и отец разговаривал с компаньоном, но разговоры эти ни к чему не приводили. Даже наоборот, Рогожин становился все более одержимым — буквально не давал Бьянке проходу.

Накануне трагедии у них был корпоратив, с которого Бьянка ушла очень рано. По словам отца, именно там и случилось что-то, но что именно он не мог сказать. После этого живой Бьянку уже никто не видел.

Савелий долго сидел на крылечке и обдумывал каждое слово отца. Взвешивал их и делал выводы. В конце концов, пришел к выводу, что в смерти Бьянки виноват именно Рогожин. Неужели там, на корпоративе, ее изнасиловали? И не кто-нибудь, а исполнительный директор и владелец акций компании? Напрямую отец об этом не сказал, но складывалось все именно так. И отец об этом знал, потому и продал свой пакет акций вскоре после трагедии.

Можно ли считать отца виновным в смерти матери Наты? Отчасти, наверное… Ведь он мог предотвратить эту трагедию, если бы нашел рычаги давления на Рогожина. Но он этого не сделал. Да и сейчас не особо помог сыну разобраться во всем. О событиях тех лет отец вообще говорил с неохотой, каждое слово из него приходилось тянуть. Напоследок он велел Савелию сидеть смирно в деревне и не отсвечивать, сказал, что его люди уже занимаются Рогожиным, и скоро станут известны подробности покушения. Ну а пока Савелию лучше считаться пропавшим без вести.

Перед тем, как отправиться в кровать, Савелий набрал Дениса. Время было позднее для звонка, но начальник охраны уже привык к такому и даже не удивился. Разговор получился коротким — поручил Денису Савелий то, к чему пришел сам. Следовало серьезно побеседовать с тем самым патологоанатомом, что изменил свои показания. Выведут того на чистую воду — узнают правду.

Натали

С утра пораньше Натали наварила большую кастрюлю картошки, нарвала побольше зеленого лука. Вчера она прикупила селедки. Все! Ее совесть чиста, и голодать народ не будет. Ну а дальше пусть уж сами справляются тут, без нее.

Еще до прихода строительной бригады, она разбудила Мамонтова, дала ему указания, куда можно соваться, а куда не следует, и велела строго следить за строителями и руководить процессом.

— Ты надолго? — только и спросил он.

— На весь день. Вернусь вечером.

Путь ей предстоял не близкий, потому и отправилась с утра пораньше.

Не успела Ната миновать поляну, как заметила некоторую странность, не свойственную лесу в их краях. Туристов у них не было, если не считать тех редких родственников, что приезжали к кому-то в деревню. Да и те еще только летом приедут. Но сразу за поляной кто-то явно отдыхал, ну или пробыл в лесу достаточно долго. Об этом говорила небольшая кучка мусора возле поваленного дерева. Были там и бутылки из-под пива — Ната насчитала штук десять. Вряд ли столько вылакал один, хотя… тут она утверждать не бралась. В любом случае, тут кто-то пробыл долго, и ее дом с этого места отлично просматривался. Нехорошее предчувствие, что именно за ее домом и велось наблюдение, не заставило себя ждать. А это значит, что наблюдатель знает о Мамонтове, как и том, где он прячется.

Ната прибавила шагу — следовало вернуться до наступления темноты.

К дому егеря она подходила, когда солнце уже было почти в зените. Устала и запыхалась и первым делом делом рухнула на ступеньку крыльца, чтобы отдышаться.

— Наталка, ты чего тут? — долговязая фигура дяди Коли — местного егеря выросла на пороге. — А я смотрю, ты ли это. В дом не заходишь, с чего это?

— Я, дядь Коль. Запыхалась слишком, — с улыбкой сообщила Ната.

— Бежала что ли?

— Ага. Торопилась.

— А чего? Гнался за тобой кто? — рассмеялся егерь.

Дядю Колю Ната знала с детства. Подружились они с отцом ее, как только перебрались они жить в деревню. Началось все с шапочного знакомства, а переросло в крепкую дружбу. Много дней Ната провела в этом домике, посреди густого леса. Скольким тонкостям научил ее именно дядя Коля. И относилась к нему Ната как к родному, хоть в последнее время и не часто доводилось видеться. Сама она редко выбиралась в такую даль, все дела, да дела… А дядя Коля так и вовсе бывал в деревне не чаще пары раз в год. Как сам говорил, отвык он от цивилизации, а все нужное для жизни дает ему лес. Вот и семьей этот лесной затворник так и не обзавелся. Когда-то была у него девушка, но отказалась она жить с ним в лесу. И больше он уже ни с кем и не сближался.